Том 3. Дети капитана Гранта - Жюль Верн

В импровизированных дровосеках — Паганеле и Гленарване — заговорило чувство художника; они, пожалуй, еще долго восхищались бы великолепной картиной борьбы огней земных с огнями небес, но менее восторженный Вильсон вернул их к действительности. Деревьев, правда, нигде не было, но, к счастью, скалы покрыты были тощим и сухим лишайником; им запаслись в изобилии, а также растением «льяретта», корни которого горят довольно сносно. Лишь только драгоценное топливо было принесено в касучу, как им немедленно заполнили очаг. Разжечь огонь было нелегко, еще труднее было поддерживать его. Сильно разреженный воздух содержал мало кислорода для горения — такое по крайней мере объяснение дал майор.

— Зато, — прибавил он, — вода здесь закипит не при ста градусах, а раньше; любителям кофе, сваренного на воде, вскипающей при ста градусах, придется довольствоваться меньшей температурой, ибо кофе закипит при температуре ниже девяноста градусов[26].

Мак—Наббс оказался прав: термометр, опущенный в закипевшую воду, показал всего лишь восемьдесят семь градусов. Все с наслаждением выпили по нескольку глотков горячего кофе. Сушеное мясо доставило присутствующим мало удовольствия и вызвало со стороны Паганеля замечание, столь же здравое, сколь и бесполезное.

— Да, — сказал он, — надо признаться, что кусок жареной ламы был бы сейчас очень кстати. Говорят, что это животное заменяет и быка и барана, и мне очень хотелось бы знать, заменяет ли оно также хороший бифштекс.

— Как! Вы недовольны нашим ужином, ученый Паганель? — спросил Мак—Наббс.

— Я в восторге, почтенный майор, но признаюсь, что блюдо дичи было бы очень кстати.

— Вы сибарит, — сказал Мак—Наббс.

— Совершенно верно, майор, но я уверен, что и вы не отказались бы от доброго бифштекса?

— Пожалуй! — согласился майор.

— А если бы вас попросили сейчас отправиться на охоту, несмотря на холод и тьму, вы пошли бы?

— Конечно. И если вам только угодно…

Не успели еще товарищи Мак—Наббса поблагодарить его, заявив, что не хотят злоупотреблять его бесконечной любезностью, как вдруг послышался отдаленный вой. Он не прекращался. Казалось, то был вой не отдельных животных, а целого быстро приближающегося стада. Географ высказал предположение: не хочет ли провидение, дав им приют, снабдить их еще ужином. Но Гленарван несколько разочаровал его, напомнив, что четвероногие животные Кордильер никогда не встречаются на таких высотах.

— Тогда откуда же этот шум? — спросил Том Остин. — Вы слышите, он приближается?

— Уж не лавина ли? — сказал Мюльреди.

— Нет! — возразил Паганель. — Это настоящий звериный вой.

— Увидим, — сказал Гленарван.

— И увидим с оружием в руках, — добавил майор, беря свой карабин.

Все выбежали из касучи. Ночь наступила темная и звездная. Зазубренный диск убывающей луны еще не взошел на горизонте. Северные и восточные вершины тонули во мраке, и взгляд еле различал фантастический очертания нескольких ближайших утесов. Вой — вой перепуганных зверей — приближался. Он несся со стороны погруженных во мрак гор. Что происходило там? И вдруг на плоскогорье обрушилась бешеная лавина, лавина живых существ, обезумевших от ужаса. Казалось, все плоскогорье дрогнуло. Сотни, быть может, тысячи животных неслись вслепую, производя, несмотря на разреженный воздух, оглушительный шум. Были ли то дикие звери пампы или же стадо лам и викуней? Гленарван, Мак—Наббс, Роберт, Остин и оба матроса едва успели броситься на землю, как этот живой вихрь промчался в нескольких футах над ними. Паганель, видевший ночью лучше, чем днем, и продолжавший стоять, чтобы все разглядеть, был мгновенно сбит с ног.

В этот момент раздался выстрел. Майор стрелял наугад. Ему показалось, что какое–то животное упало в нескольких шагах от него, тогда как все стадо в неудержимом порыве с еще большим воем уже стремительно неслось по склонам, освещенным отблеском вулкана.

— А! Вот они! — раздался чей–то голос, голос Паганеля.

— Кто это «они»? — спросил Гленарван.

— Да, мои очки. Черт возьми! Как их не потерять при такой сумятице!

— Вы не ранены?

— Нет! помят немножко. Уж не знаю, кем.

— Вот кем, — отозвался майор, волоча за собой животное, которое застрелил.

Все поспешили в касучу и при свете очага стали рассматривать добычу Мак—Наббса.

Это был красивый зверь, похожий на небольшого верблюда, только без горба. У него была изящная голова, стройное тело, длинные, тонкие ноги, шелковистая светлокофейного цвета шерсть с белыми пятнами на брюхе. Взглянув на него, Паганель тотчас же воскликнул:

— Это гуанако!

— Что такое гуанако? — спросил Гленарван.

— Животное, годное в пищу, — ответил Паганель.

— И вкусное?

— Очень. Пища, достойная богов Олимпа! Я знал, что у нас на ужин будет свежее мясо! И какое мясо! Но кто же освежует тушу?

— Я, — сказал Вильсон.

— Прекрасно! А я берусь приготовить жаркое, — ответил Паганель.

— Вы, стало быть, и повар, господин Паганель? — спросил Роберт.

— Конечно, мой мальчик, ведь я француз, а всякий француз немного повар.

Через пять минут Паганель раскладывал на раскаленных углях очага большие куски дичи. Десятью минутами позже он подал товарищам аппетитно зажаренное «филе гуанако». Никто не стал чиниться, и все собрались уписывать мясо за обе щеки.

Но, едва попробовав, путешественники, к великому изумлению географа, сделали гримасу отвращения.

— Отвратительно! — сказал один.

— Совершенно несъедобно! — добавил другой.

Бедный ученый, попробовав своей стряпни, вынужден был согласиться, что подобное жаркое было несъедобно даже и для голодных людей. Товарищи стали подшучивать над ним, к чему он отнесся добродушно, и подняли на смех его «пищу богов». Он сам ломал себе голову, стараясь понять, почему это действительно вкусное и лакомое мясо гуанако превратилось в столь несъедобное. Внезапно его озарила догадка…

— Я понял! — воскликнул он. — Понял, черт побери! Я знаю теперь, в чем дело!

— Быть может, это мясо слишком долго лежало? — спокойно спросил Мак—Наббс.

— Нет, несносный майор, к сожалению, оно слишком долго бежало, и как я мог упустить это из виду!

— Что вы хотите этим сказать, господин Паганель? — спросил Том Остин.

— Я хочу сказать, что мясо гуанако вкусно только тогда, когда животное убито во время отдыха, но если за ним долго охотились и животное долго бежало, тогда его мясо несъедобно. И поэтому, по отвратительному вкусу нашего жаркого, я заключаю, что это животное, как и все стадо, примчалось издалека.