Никотин убивает… - Хейер Джорджетт

— Ах, знаете, нам было так не по себе, и Эд — это мой муж, — решил, что нам надо обязательно поприсутствовать. Эти две несчастные старушки так хотели видеть Эда. Хотя мы и не думаем, что это судебное расследование что-нибудь даст.

Оуэн подумал вскользь, что «старушки», особенно элегантная миссис Мэтьюс, не были бы польщены таким отзывом о них.

— Но мы не единственные соседи, кто встревожен этим случаем, — продолжала миссис Рамболд. — Весь Гринли Хит взбудоражен, ходят слухи… А, вот и доктор Филдинг! Он совсем не волнуется, если судить по его виду…

— С чего бы ему волноваться? — спросил Оуэн, чтобы поддержать беседу.

— Ну, видите ли… — миссис Рамболд замялась. — Мне кажется, что он не сумел распознать отравление, когда осматривал… тело мистера Мэтьюса, и ему это может быть не очень-то приятно вспоминать на суде. Все-таки он доктор. А раз он доктор, он должен разбираться в таких делах, не так ли?

— Правду сказать, я почти ничего не понимаю в этих вопросах, — сказал Оуэн и поспешил к своему тестю, Генри Лаптону, чтобы перемолвиться с ним словечком.

В этот самый момент в судебное присутствие вошел коронер, и заседание началось.

Сперва вызвали Бичера, дворецкого, и он долго и нудно описывал, когда и в каком состоянии обнаружил тело своего хозяина.

Затем давал показания Филдинг, и заседание стало живее. Многие дамы нашли, что Филдинг выглядит очень интересным молодым человеком, при этом все сошлись во мнении, что он холоден, как собачий нос.

Филдинг и впрямь владел собой великолепно. Он высказался очень кратко, после чего стал отвечать на вопросы, так же лаконично и ясно. Он признал, что не сумел выявить отравления сразу, думая, что смерть наступила от сердечного приступа. Он пояснил это медицинскими терминами, которые вызвали к нему определенное уважение в зале, ибо никто ничего не понял в этих мудреных названиях. Когда его спросили, что же заставило его обратиться за официальным расследованием к коронеру, доктор ответил ровным, спокойным голосом:

— Настойчивые требования одного из членов семьи.

Это заявление породило возбужденное шевеление в зале, полном соседями Мэтьюсов. Казалось, что сейчас станут известны пикантные подробности внутренней жизни этого семейства, из-за чего у кого-то возникли подозрения в убийстве… Это обещало быть громким, захватывающе интересным скандалом.

Однако миссис Гертруда Лаптон, давшая показания вслед за доктором, ничего скандального не высказала и не назвала причин, по которым решила, что ее брата могли отравить. Она просто инстинктивно почувствовала, что это могло быть так, вот и все. У нее было просто неясное ощущение, ничего более.

Напряжение в зале сразу спало, и многие разочарованно вздохнули…

— Ну, что я вам говорил насчет женской психологии? — прошептал сержант Хемингуэй на ухо Ханнасайду.

Итак, миссис Лаптон садилась на свое место уже на фоне уныния зала, обманутого в своем предвкушении смачного скандала. Публика осматривала остальных Мэтьюсов, прикидывая, кого же вызовут следующим. Но Ханнасайд поманил к себе судебного клерка, что-то шепнул ему, клерк прошелестел к коронеру, склонился к его уху, и коронер, звякнув стеклянной крышкой графинчика с водой, объявил, что в интересах следствия слушание дела переносится.

С этим уж ничего нельзя было поделать, и разочарованная публика потянулась по домам, утешая себя лишь тем, что этот спектакль был для них бесплатным.

Оуэн Крю, спеша наружу под руку с Агнес, прошептал ей на ухо:

— Я же говорил тебе, что мы только зря потеряем время…

Оказавшись на улице, он твердо заявил, что не намерен дольше задерживаться и немедленно возвращается в город, ловко освободился от локтя супруги и двинулся к своей машине. Агнес, конечно же, безумно хотелось обсудить ход заседания со своей матерью, но она придерживалась по жизни твердого правила, что жена должна следовать за мужем, как нитка за иголкой, и потому, горестно вздохнув, она наскоро попрощалась со своими, пробормотала слова извинения и села в машину к Оуэну.

Мисс Гарриет Мэтьюс, пришедшая в судебное присутствие, вооруженная объемистой хозяйственной сумкой, устремилась в поход по продуктовым магазинам.

Миссис Мэтьюс, томно опираясь на руку Гая и приветливо кивая знакомым, промурлыкала:

— После всего этого кошмара мне нужно хоть немного отдохнуть душой, дети… Стелла, не видишь ли ты, где припарковался Паллен?

— Он ждет на той стороне площади, — сумрачно отвечала ей дочь.

— Милая, пойди к нему и попроси, чтобы он подъехал сюда… А, вот уже он нас увидел!

Миссис Мэтьюс помахала шоферу рукой и обратилась к Эдуарду Рамболду:

— О, я чуть не забыла поблагодарить вас за то, что вы пришли! Ах, такая морока, такой кошмар — все эти суды, коронеры, следователи…

— Постарайтесь не принимать это близко к сердцу, — посоветовал Рамболд. — Мы все, я и, супруга, очень вам сочувствуем, но надеемся, что все кончится благополучно…

— Я не хочу сейчас говорить об этом, — слабо улыбнулась она. — Мне надо собрать свои мысли, все взвесить… Вы зайдете к нам чуть позже, когда у меня все уляжется, не правда ли? Например, к пяти часам на чай…

— Конечно, если хотите, я обязательно приду, — начал мистер Рамболд, но Стелла вдруг прервала его с едким сарказмом в голосе:

— Да, да! Ведь так ужасно, когда в доме нет никого, кроме родственников! Мама права — вынести такой пытки просто невозможно!

Рамболд рассмеялся:

— Ну, после такого любезного приглашения не прийти будет просто свинством, право слово!

— Я не имела в виду ничего против вас, — смутилась Стелла. — Приходите, конечно… Надеюсь, вы возьмете с собой миссис Рамболд?

— Естественно…

Но Рамболд не привез жену в «Тополя». Он объяснил это тем, что она еще раньше якобы получила другое приглашение, зная, что миссис Рамболд здесь, мягко сказать, недолюбливают.

На полпути к «Тополям» он встретил Стеллу, которая рассказала ему, что ее мать уже успела побеседовать с одним из репортеров, осаждавших дом…

— Бог знает, зачем она вообще заговорила с ними, и неизвестно, что она им могла сказать, — раздраженно заметила Стелла. — Впрочем, боюсь, мы узнаем это все из завтрашних газет.

— Ничего, Стелла, все это сущая ерунда, не расстраивайте себя заранее, — утешил ее Рамболд.

— Ничего не могу с собой поделать, — поникла головой девушка. — Это на меня страшно действует. Но хотя я не извиняю маму, не могу одобрить и того, как с нею обращается тетя Гарриет. Тетя пытается насолить маме, как только может, и стоит маме сдвинуть стул на два дюйма от его привычного места, как та сразу же закатывает жуткий скандал и орет, что перед этим надо было с ней посоветоваться! Представляете?

Эдуард Рамболд погладил ее по руке и повторил:

— И все же не расстраивайтесь понапрасну, Стелла. В сущности, по-человечески понятно, отчего ваша матушка на ножах с мисс Гарриет — ведь они обе обозлены тем, что дом оставлен им в СОВМЕСТНОЕ владение, верно?

Стелла встретила его все понимающий взгляд.

— Ну да, — сказала она убито. — У них теперь начнется веселенькая жизнь!

— Ничего, надо дать им время, и страсти поулягутся, — обнадежил ее Рамболд. — Уже очень скоро вы сами будете удивляться, как здорово они ладят.

— Остается только надеяться! — хмыкнула Стелла. — Но я для себя решила — в этом доме я не останусь жить. Тетя Гарриет с Гаем ничего, а ко мне придирается каждую секунду. Что бы я ни сделала — все плохо. Я вчера уже сказала маме, что больше не могу этого выносить.

Он взглянул на нее встревоженно, но голос его был все тот же, спокойный, утешающий:

— А когда вы собираетесь замуж? Ведь это уже как бы решено?

Она ответила не сразу, а когда ответила, то ее тон был нарочито уверенным:

— О нет, мы решили подождать еще годик! Нам надо подождать, пока закончится вся эта бодяга с судом и так далее, и, кроме того, мне надо выдержать траур, не так ли?

Рамболд взял ее за руку.