Немецкая осень - Стиг Дагерман

Гамбурге, куда он прибыл накануне вечером на поезде из Дании. Спустя примерно неделю, 24 октября, он находится в поезде Берлин — Ганновер, проведя пять дней в Берлине, а затем — три дня в Ганновере. Потом едет в Дюссельдорф, а 29 октября оказывается в Олиге, неподалеку от Золингена.

Примерно неделю он ездит по Руру на авто­мобиле с водителем, которого ему предоставили англичане. Пятого ноября он пишет из Херфорда:

Сплошные разъезды туда-сюда, никогда больше не хочу путешествовать таким образом, это утомляет и к тому же видишь совсем не то, что хотел бы увидеть. Во-первых, я никогда больше не поеду никуда один, слишком много времени и сил уходит на то, что я скучаю по тебе и мальчикам. Хотя в Олиге я хорошо провел время: вкусная еда, приятные люди в гостинице. Познакомился с очень приятным человеком, капитаном, хочет приехать к нам в гости весной. По вечерам играли с ним в настольный теннис, я в основном проигрывал. Много ездил по Руру, два дня был в Эссене, этому городу сильно досталось. Посетил местный шведский Красный Крест и один раз переночевал у них.

Тремя днями позже, 8 ноября, он прибывает во Франкфурт-на-Майне и пишет письмо другу и коллеге Акселю Лиффнеру. Письмо было написано на шведском, и цензура его не пропустила, но оно сохранилось. Вот отрывок из этого письма:

Я приехал во Франкфурт-на-Майне — мне это тоже ничего не говорит — после печали Гамбурга, одиночества Берлина, холода Ганно­вера, страха Эссена, тошноты Дюссельдорфа, усталости Кёльна, голода Вупперталя и пере­едания Золингена. Скажи Юнасу (= Улов Юнасон), что ехать в целом бессмысленно. Если бы еще не было привыкания, то куда ни шло, но через две недели кажется, что все так и должно быть. «I am sorry, sir, но это такие же руины, которые я видел в Ганновере. А у вас нету чего-нибудь поновее?» — «В Херфорде есть фахверковый дом, sir. Его тоже разбомбили — можно посмотреть для разнообразия, сэр, всегда приятно».

В Гамбурге можно сойти с поезда в Ланд­вере, идти час в любую сторону и не видеть ничего, кроме остатков внутренних стен и пола, свисающих с перекрытий, да обледеневших батарей, облепивших развалины, словно фруктовые мошки. Идешь по центру города и за час не видишь ни одного чело­ве­ка. Я прошел сорок пять минут на восток и вернулся обратно. Придя в гостиницу, включил свет над зеркалом и подумал: «Сэр, если я не изменился и выгляжу, как раньше, значит, со мной что-то не так. Наверное, сначала надо сходить на запад».

Да, в начале с зеркалами было совсем тяжело, а потом, в общем-то, быстро понимаешь, что человек может увидеть все что угодно и не ослепнуть. Меня уже даже жуть не берет от пребывания здесь. Просто устаешь от всего и крепко спишь по ночам. В Дюссельдорфе я побывал в бункере, находящемся на глуби­не пять метров под землей. Люди живут там уже пять лет, иногда они поднимаются из этой дыры наверх и хватают ртом воздух, словно рыбы. Под землей живет несколько сотен человек, при свете ламп они выглядят здоровы­ми, но при дневном свете похожи на живые трупы. Во многих извилистых коридорах царит кромешная тьма, потому что те, кто там живут, постоянно воруют лампочки и продают их на черном рынке. Там отвратительно пахнет, потому что дети справляют нужду прямо на пол — но don’t worry, sir. Через четверть часа я еду на машине в отель, ем бифштекс и пью вино, а потом виски и играю с капитаном в настольный теннис. Черт, мне нужно поскорее домой, чтобы снова обрести способность испытывать сострадание к тем, кто страдает здесь. А их очень много.

Как дела дома? Люди читают книги и пишут книги, читают рецензии и пишут рецензии? Я сейчас вообще не понимаю, как это возможно. Здесь этим никто не занимается. Здесь почти от всего пахнет безумием, но я не смогу этого по-настоящему почувствовать, пока не вернусь домой. Сейчас высплюсь и поеду дальше на юг: Гейдельберг, Штутгарт, Мюнхен, Нюрнберг. Потом — на север, и где-то в первой половине декабря надеюсь вернуться домой. Шведские зеркала — вот на что я надеюсь.

Важную роль в этой поездке, безусловно, сыграло то, что в Германии Стиг Дагерман имел возможность встречаться с родственниками жены и соратниками-синдикалистами. По Ганноверу, который он посетил несколько раз, его водила сестра тестя и ее семья. В других городах помогали товарищи по синдикализму.

15 ноября он пишет жене из Штутгарта, пишет, что удивительно, по-шведски:

Альфред Лейнау (немецкий синдикалист. — Примеч. пер.) стал моим проводником по Гейдельбергу, а жили мы у Эдо Бишофа в Швецин­гене, небольшом городке в миле от Гейдельберга. Бишоф помнит Фердинанда и Элли (родителей жены СД. — Примеч. пер.) и передает им привет. (…)

В понедельник поеду в Мюнхен — интересно, как там всё. Попытаюсь встретиться с Кестнером и премьер-министром Хёгнером, который хочет, чтобы Бавария стала отдельным государством. Да, остается только Мюнхен и Нюрнберг, и домой, в Сундбюберг. Больше всего меня на самом деле радует именно этот последний город. Меня не было всего пять недель, а такое ощущение, что прошло пять лет.

10 декабря 1946 года Стиг Дагерман вернул­ся в Швецию. В письме из Телльберга, датированном 8 февраля 1947 года и адресованном человеку, с которым он познакомился в Берлине, он вкратце рассказывает о завершающей части своего путешествия и возвращении домой:

(Из Франкфурта мне предстоял долгий путь: Гейдельберг, Штутгарт, Мюнхен, Нюрнберг, Дармштадт и обратно во Франкфурт. После этого я еще раз съездил в Ганновер и Гамбург и, наконец, 10 декабря самолетом вернулся из Франкфурта в Швецию. В шесть часов вечера я в последний раз (в 1946 году) смотрел на немецкие руины, или, вернее сказать, на руины Германии, а в половине двенадцатого того же дня уже был в своем нетронутом, до блеска начищенном и сытом родном городе.)

Двенадцать статей Стиг Дагерман написал после возвращения в Швецию, они публиковались в газете «Экспрессен» с 26 декабря 1946 по 28 апреля 1947 года.

В сентябре 1946 года, еще до начала поездки, издательство «Бонньер» предложило издать статьи в виде книги и отправило Дагерману на подпись договор. Издательство «Норштедтс», где недавно вышел роман «Остров обреченных» [53], тоже было заинтересовано в издании будущей книги. Вопрос о том, в каком издатель­стве будет напечатана книга, долго оставался нерешенным, но 11 марта 1947 года