Сімъ побѣдиши - Алесь Пашкевич

   — Екатерина Александровна?.. 

   — Я... — удивилась девушка. 

   — Здравствуйте. Имею честь и радость сообщить, что вы выбраны лицом нашей столицы и приглашены... в центр красоты при Министерстве культуры, — Жокей снова нежно улыбнулся и, мягко взяв Екатерину под локоток, повел ее к машине, но она отвела его руку: 

   — Подождите... Я же никуда не подавала заявлений. 

   Лицо Жокея стало серьезным и ответственным: 

   — На то оно и государство, чтобы заботиться о самом дорогом, что в нем есть. 

   Этот пафос еще больше встревожил Екатерину. 

   — И что я должна делать в этом… центре красоты? — с недоверием, часто моргая, спросила она. 

   — Ну... Чисто представительские функции... Модельное агентство, телевидение, церемониальные торжества. Скажем, первым лицам страны подать кофе. Встретить кого с хлебом-солью... — Жокей напустил на лицо игривость. — Да что мы обо всем на улице говорим? Приглашаю в гости! — Он кивнул на машину. — Подъедем, сами увидите... 

   Екатерина внимательно изучила глаза Жокея и озорно ответила: 

   — Знаете, Центр Красотович... Простите, не представились... Не хочу показаться банальной, но с незнакомыми мужчинами на чужих машинах я не езжу. 

   — Простите, заговорился на радостях... Я — Виктор Викторович. Вот моя визитка. Там телефон и адрес. Ждем вас в любое удобное время. Только непременно сегодня или завтра! Договорились? 

   Екатерина пожала плечами. 

   — Не забудьте, пожалуйста. Жде-ем! — Жокей интеллигентно склонил голову и, еще раз улыбнувшись, быстро пошел к машине. Проследив, как Екатерина спряталась в подземном переходе, он сильно прикусил губу и завел двигатель. 

   Через два дня он сам позвонил девушке на мобильный: 

   — Екатерина Александровна, приветствую вас! Это Виктор Викторович... Что случилось? Почему не приехали?! У вас все хорошо? 

   — Спасибо, хорошо... 

   — И... 

   — Как бы попроще выразиться… Не заинтересовало меня ваше предложение. 

   Жокей отодвинул трубку, проглотил терпкий комок, вздохнул и заговорил как можно мягче: 

   — Я вас понимаю. Подобное предлагают не каждый год и не каждому... Но подумайте хорошо! Вот-вот окончите университет, и что — ехать в глухомань по распределению? А тут — столичная прописка, жилье, неплохой заработок… Популярность, влияние, слава... — в голос с каждым словом прибавлялось медового елея. — Повторяю, работа около первого лица страны. Тысячи тысяч на вашем месте не задумывались бы. 

   — Виктор Викторович, задумалась не только я, но и мой жених. В июне у меня свадьба. 

   Жокея как ошпарили. Он ощутил, как по спине побежал пот. 

   — Алло, вы меня слышите? 

   — Да-да… — с силой выдавил помощник. 

   — Скажите, а под первым лицом вы... имеете в виду президента? — было заметно, что Екатерина тоже волнуется. 

   — Вы правильно поняли. 

   Еще через несколько долгих секунд молчания в трубке послышался дрожащий девичий голос: 

   — Так вот... Простите, конечно, но этот человек мне очень… неприятен. И мне тяжело с ним даже в одной стране находиться… Прощайте! 

   К вечеру у него было полное досье на Екатерину Беловскую. Спецслужбы постарались, и Жокей не без интереса узнал, что ее воспитывала мать — учительница языка и литературы. Аттестаты, отметки… Характеристики, университет... Круг интересов... Поэзия, классическая музыка... Полмесяца тому подала в загс заявление с... Юхансоном, первым секретарем посольства Финляндии, известным своими симпатиями к оппозиционным структурам. По оперативным сведениям, через его руки ведется финансирование многих антигосударственных проектов. Разумеется, все прикрыто заботами о правах человека и свободном обществе. 

   Жокей глотнул давно остывший кофе и набрал номер Бадакина: 

   — На месте? 

   — Да, а что? — зевнул тот. 

   — Будь готов подскочить к хозяину. Тут попадалово на наши головы... 

   Терпеливо, как сквозь дремоту, президент выслушал доклад помощника и гневно треснул кулаком по столу — так, что даже ночная лампа дрогнула и погасла. 

   — Я их научу! Я им покажу и загсы, и права, и свободы! — скрежетнул он сильными зубами и приказал: — Утром с председателем госбезопасности — ко мне! С планом оперативных мероприятий! По полной программе! 

   Помощник понятливо кивнул и, предчувствуя нехорошее, медленно попятился к двери. Президент нервно пощелкал выключателем, а затем схватил лампу и, выдрав из розетки, швырнул в оторопевшего Жокея: — Долиберальничались! Теперь ноги о нас вытирают!..

   К следующему вечеру были задержаны все активисты оппозиционной Народной лиги, в ее центральном и региональных офисах прошли обыски. На десятки партийцев, включая председателя Роликова, возбудили криминальные дела. Столичный изолятор заполнили «политическими». Указом правительства были лишены лицензий все частные типографии, конфискованы тиражи независимых газет — их и так было только две. Юхансона же обвинили в шпионской деятельности и попытке организовать в стране антиконституционный переворот. Дипломату вручили соответствующую ноту и обязали в течение суток покинуть страну. 

   Срочно отозвали из заграничного отпуска Ивана Федоренкина, и лично председатель Службы госбезопасности Бадакин проинструктировал его о необходимости создания серии телефильмов о вражеской деятельности западных разведок и их дружбе с местными коллаборантами-оппозиционерами. 

   — Должен постараться! В твоем распоряжении вся компра, записи и средства. Ясно? 

   Лицо Федоренкина перекосилось. Телевизионщик нахмурился и задумчиво потер ладонью ребро стола, заваленного папками, дисками и видеопленками. 

   — Что?.. — насторожился Бадакин. 

   — Все понятно, — голос Федоренкина терял былую звонкость и уверенность. — Только этого недостаточно... 

   — Что?! 

   — Необходима поездка за границу, чтобы на месте доснять материал. Да и соответствующие сюжеты с нашими тамошними сторонниками записать... 

   — А-а... — успокоился Бадакин. — Так чего тягомотишься? Вперед! Времени, сам понимаешь, с комариный язык! 

   Есть ли тот орган у комара, нет ли — службист не имел представления, но если б знал в ту минуту, что приближенный и обласканный хозяином тележурналист спешно полетит за границу и там попросит политического убежища, плюнув на все... если б знал, то лучше бы перед той встречей свой язык проглотил!  

  VII.

   У дьяка Висковатого были для царя две новости. Одна скверная, вторая тоже неизвестно во что грозила вылиться. И обе надобно было довести до царских ушей. Но как, если царь уже неделю никого не подпускает к себе, а через своего нового постельничего десятками раздает указы о высылках и казнях? 

   — Бросают иуды тело мое на заклание... Измена сквозь стены сочится, — монотонно повторял Иван и велел схватить нового воеводу. — Не пошел сам я в поход на Литву, так они меня Сигизмунду за тридцать сребренников заложили... 

   Дождавшись царя в трапезной, Висковатый, превозмогая одышку, выговорил долгую тираду во славу хозяина, а когда тот указал на стол, с трудом поднял с колен свое отекшее тело и поведал о прибытии в ливонский Дерпт послов от шведского короля Эрика. 

   Царь уронил жареное гусиное крыло и, перестав жевать, внимательно уставился в глубокие, как у дикого кабана, глаза руководителя своего посольского приказа. 

   — Да, государь, приехали искать с великим московским царем согласия и мира, — затараторил Висковатый. — Стало известно, что Дания и Польша приложили печати свои к мирному соглашению, вот шведы и всполошились... 

   — И чего хочет Эрик? — царь жадно запил мясо вином и сжал худые челюсти. 

   Висковатый отклонился к спинке, и кресло жалостно проскрипело под его тяжестью.

    — Он отказывается от Ливонии, за исключением Ревеля. 

   — И что взамен? 

   — Насколько я знаю, ничего. Помимо, разумеется, дружбы с тобой, великий государь. 

   Иван хмыкнул, подтянул к себе жбан с вином — и вдруг словно просветлел. 

   — Ты… это... Немедля ответь, что московский царь зла не держит и желает принять шведское посольство, но перед тем напоминает королю Эрику... — в зрачках блеснули озорные огоньки, и голос царя смягчился, — напоминает о выдаче непокорной польской королевны Екатерины. 

   — Будет сделано, — Висковатый поднялся и, склонив голову, задом попятился к выходу, но царь остановил: 

   — Смотри, снова дело с Екатериной какому-нибудь Сукину не доверь! А то в другой раз я вас обоих в один гроб положу... 

   Висковатый застыл с открытым ртом, а Иван склонился над столом, подпер лоб рукой и завершил: 

   — Там, в Дерпте, Ванька Курбский от гнева моего киснет. Поведоми ему, что высохла обида моя — и доверь ему Екатериной заниматься.