Плюс на минус - Андрей Уланов

— Она и ищет. Нас. Ты что, до конца жизни на этой «фазенде» жить собралась? — Саня глянул в окно на поросшую бурьяном картофельную гряду и с сарказмом добавил: — На натуральном хозяйстве.

Федька как бы между прочим мурлыкнул:

— А в подвале двадцать шесть трехлитровых банок с маринованными огурцами стоит…

Перспектива просидеть взаперти с Саней до весны на диете из огурцов показалась мне немногим лучше вражеской пули.

— И как ты его, спрашивается, будешь искать? Объявление в газету дашь?

— Проведем собственное расследование, — воодушевленно сообщил тот. Я подумала, что если бы убийца увидел нездоровый блеск Саниных глаз, то немедля сдался бы сам, а то и убился с разбегу о стену. — С чего там его в детективах начинают?

— С осмотра места преступления, — на свою беду ляпнула я.

— Отлично! — Саня затушил сигарету и поднялся. — Поехали на Минское.

— Ни за что! — отчеканила я.

— Тогда давай ключи от машины, — не стал спорить парень.

Я потянулась к карману — но тут меня осенило, что в этом случае я останусь на даче одна. Федька не в счет, домовой никогда не поднимет руку на человека — только голову морочить и может.

Да и Саня в одиночку такого наворотит, что если с утра нам грозила тюремная камера, то к вечеру уголовных статей наберется на электрический стул с последующим четвертованием. К тому же на водохранилище сейчас относительно безопасно — милиция уже уехала, а убийц тянет на место преступления только в бульварных детективах.

— Хорошо-хорошо, поеду! Дай только кофе допить.

Саня удивленно хмыкнул и наконец-то оставил меня в покое. Натянул носки, наполнил освободившуюся бутыль водой из-под крана и отошел к двери, застыв у косяка с таким видом, словно не меня ждал, а в засаде сидел.

Ничего не попишешь, пришлось в темпе опустошать кружку и собираться. Очень надеюсь, что милиция все-таки разрабатывает и другие версии, потому что Санино предложение поиграть в доктора Ватсона (с напарником Мориарти вместо Холмса) по-прежнему казалась мне чистой воды безумием.

Дачный сезон подходил к концу, и разноцветные зады «отдыхающих» уже не оживляли грядочный пейзаж. Правда, вдали виднелся дымок и пахло горящим мусором, но ни звуков, ни голосов оттуда не доносилось.

— Погоди-ка. — Саня, оставляя за собой почти тракторную колею, протопал по бурьяну к середине огорода, установил там бутылку и вернулся к крыльцу.

— Что ты делаешь?

— Сейчас мы кое-что испытаем… — Санина ухмылка мне совершенно не понравилась — и не зря. Продолжая довольно скалиться, он нырнул в сарайчик и почти сразу же вышел обратно, держа в левой руке несколько разноцветных цилиндриков, а в правой — жутковатого вида…

— Это что, ружье?!

— Было ружье. — Парень с громким щелчком преломил убийственный агрегат и принялся запихивать в него патрон. — Стало — обрез. Вернее, щас мы проверим, чего с ним стало!

— Только без ме… — поспешно начала я, пятясь обратно к дому.

— Уши заткни! — перебил меня Саня, вскидывая обрез. — Грохоту будет…

Грохоту — было! Но меня куда больше потряс извергнутый обрезом факел — добрых полметра пламени, ясно различимых даже при свете дня. Несчастная бутылка буквально взорвалась, разлетевшись облаком брызг, а на огороде позади нее легла полоса скошенного бурьяна.

— Здорово, а?!

Я с трудом расслышала обращенные ко мне слова — в ушах гремел колокольный звон, которому аккомпанировали все собаки округи.

— Надеюсь, ты эту штуку с собой не потащишь?!

— А зачем я тогда, по-твоему, три часа вкалывал, как ежик? — удивленно глянул на меня Саня, вытаскивая дымящуюся гильзу и вгоняя на ее место новый патрон. — Давай, заводи свой драндулет!

Выдирать у психа заряженный обрез меня совершенно не тянуло. Я повернулась к сарайчику… и поняла, чем Саня занимался вторую половину ночи.

Он красил мою машину.

— Что, нравится? — гордо поинтересовался парень.

Ну если сдавленный хрип может служить утвердительным ответом…

Моя машина!!! Мой элегантный сочно-вишневый «фольксваген» превратился в нечто болотно-серое, тусклое и как будто понурившееся от стыда! Опознала я его только по «елочке»-дезодоранту за стеклом, буйно зазеленевшей на новом фоне.

— Ты что наделал, придурок?! — Я кинулась к машине. О, боже… Нет — О, БОЖЕ!!! Из автосервиса Саню вышибли бы еще быстрей, чем из нежохраны: по краям стекла виднелись следы от скотча, на крыше — от малярной кисти, на дверце проступал сквозь краску попавший под раздачу березовый листик… — Она же пять тысяч стоит, я только в прошлом месяце по кредиту рассчиталась!

— Ну вот убьют тебя, и наследникам радость будет, — тоже обиделся-обозлился парень. — Кто ж в засвеченной тачке по городу раскатывает?

— Но красить-то ее зачем было?! Все равно первый же гаишник по номе… — Я осеклась, ибо о номерах Саня тоже позаботился. Судя по пятнам ржавчины — снял с «Москвича».

В машину мы забрались мрачные, как черти в Рождество, и тут же демонстративно отвернулись в разные стороны. Сане-то ничего, а мне пришлось выруливать с участка наполовину вслепую, смяв правым бортом куст смородины и свернув прислоненную к воротам жердь. В салоне невыносимо воняло краской — той самой, бензиново-ацетоновой, причем с открытым окном еще сильнее.

Оголодавших за выходные гаишников на кольцевой было натыкано немерено, но перекрашенный фольксваген выглядел до того убого, что ни у одного милиционера на него палка не поднялась. Хотя у них и повода не было: так аккуратно я не водила машину даже на экзамене в ГАИ. За что была вознаграждена матерным бибиканьем обгоняющих нас машин. Когда водители замечали за рулем блондинку, раздражение на их лицах сменялось неподдельным сочувствием — причем в адрес Сани.

Прекрасно. Просто превосходно! Сначала без работы осталась, потом из собственной квартиры выгнали, а теперь еще и машину хоть на помойку выбрось!

Я угрюмо шмыгнула носом. Нет, плакать я не буду. Я вообще никогда не плачу — этим все равно ничего не изменишь, так какой тогда смысл? Тем более перед Саней: чхал он небось на женские слезы. Ишь, сидит с таким видом, словно его гордость за проделанную работу распирает!

Странное дело: хотя для сна мне удалось выкроить неполных два часа, никаких позывов к «подавить подушку» дальше я не чувствовал. Скорее наоборот, ощущал себя бодрым и свежим. Уж не знаю, была ли в этом заслуга Леночкиного кофе, утреннего душа — бр-р, холодного! — или запаха краски, пропитавшего меня, казалось, до костного мозга… Впрочем, от краски я бы наверняка маялся очугунением башки. А так даже подумать получалось. Почти без помех, Лена явно настроилась оплакивать судьбу — нет, не свою, а бе-едного, несчастного перекрашенного «гольфика». Вот ведь… блондинка. Тут в ней самой вовсю пытаются дырок понавертеть в несовместимых с жизнью количествах, а она из-за всякой фигни мается. Ай-ай-ай, мой любимый цвет… прокисшего бабушкиного варенья, он так подходил к маникюру!