Возвращение «Back» - Генри Грин

— Она ответственная?

Чарли не отвечал.

— Видимо, нет? — ответил за него мистер Мид. — Поверь, я не собираюсь рубить сплеча и делать из тебя козла отпущения. Но в наше время рассчитывать можно только на самого себя, сынок. Когда ты только предложил свою систему индексации, мистер Пайк сказал, что это разумно, потому что ты не сможешь целыми днями бегать к нему в кабинет проверять журнал заказов. Поэтому мы согласились.

Чарли немного перевел дух.

— Именно так, сэр.

— Но провалиться мне сквозь землю! Это тебя не оправдывает! Два неверных слагаемых дают неверный результат. Согласен? Нужны меры. Будешь лично сидеть ночи напролет, пока не проверишь каждую букву в каждой своей драгоценной карточке и не убедишься, что не осталось ни одной ошибки. Только так. Или всем нам грозит долговая яма.

— Я и сам хотел это сделать, мистер Мид, я начну сейчас же.

— Знаю, знаю, сынок. Но что эта твоя помощница? Как она?

Чарли не хотел выдавать Дот и молчал.

— Между вами ничего нет?

— Что вы имеете в виду, сэр? — Чарли отлично понимал, что тот имеет в виду.

— Не пойми меня превратно, — сказал Коркер. — Но давно, еще во времена германской, я работал в Министерстве. У нас был похожий случай. Личный помощник начальника контрольного отдела и его машинистка. Рыжеволосая ирландка. Все кончилось тем, что деталей, которые закупал наш отдел, было к началу 1919 года больше, чем надо, на один миллион. Две недели все стояли на ушах. Нами занялось Министерство финансов. Эти двое, вместо того чтобы смотреть на горы бумаг, которые росли прямо у них под носом, смотрели друг на друга.

— Но я не… — начал Чарли, боясь, не дошел ли до Коркера слух об их августовских каникулах. Потому что этот человек никогда не поверит в то, что Филипс перебежал ему дорогу.

— Не волнуйся, мой мальчик, — сказал мистер Мид. — Нелегко быть молодым в наше время, и вам через такое пришлось пройти, чему уж тут удивляться — лагеря для военнопленных, война.

— Она не привыкла к такой работе, — Чарли быстро сменил тему.

— Но ей тут нравится?

Чарли вспомнил, как она отвергла его.

— Нет.

— Тут паленым пахнет, Саммерс, — заявил мистер Мид. — Мы выполняем важное государственное поручение. Если она не соберется и не начнет как следует работать, то окажет своей стране медвежью услугу. И мне придется сообщить о ней в Призывную комиссию. Неприятно, конечно, но придется, что делать.

— Дайте ей еще один шанс, сэр.

Мистер Мид пропустил эти слова мимо ушей.

— То есть ты не можешь на сто процентов ручаться, что она корректно ведет картотеку? Полагаю, она девушка с гонором, не принимает тебя всерьез, верно? Но это неправильно, так не должно быть, нет, нет и нет!

Чарли не знал, что сказать.

— Ты думаешь, что женщина есть женщина, берешь ее на работу, к такому парню, которому всего-то надо только руку протянуть. — Чарли поморщился словно от оскомины. — Ты уверен, что любая нормальная девушка будет из кожи лесть, лишь бы оправдать доверие. Знаешь, что я думаю? Что ей не помешает пойти и примерить на себя форму. Пусть поскребет полы, где-нибудь в АДС. Пришли ее ко мне, — сказал Коркер.

— Можно дать ей хотя бы одну попытку, сэр?

— А можно, в этом кабинете решать буду я, Саммерс? Будь любезен, делай, как тебе говорят. Пришли ее ко мне. Сейчас же. Я разберусь. Благодарю тебя.

Чарли не посмел возразить.

Через полчаса мисс Питтер вернулась. Глаза ее горели сухим блеском. Лицо было неестественно белым. Она застыла в дверях, глядя на него, как сквозь лунный свет.

— Я уволена, — сказала она.

Он встал, бледный, как полотно, вышел из-за своего кухонного стола.

— Почему?

— Потому что с меня довольно, вот почему! — заявила она. — Я так и сказала. «Прекрасно, мистер Мид, можете меня уволить! Я с радостью пойду в Призывную комиссию, — сказала я. — Все лучше, чем сидеть в этой унылой дыре», — сказала я.

Он молчал.

— И ни одна душа не заступилась.

Он молчал. Глаза его были пусты, как та постель.

— Знаете, как вас тут называют? «Расстреляй меня!», — он знал, что это была чистой воды выдумка.

— Расстрелять меня? — переспросил он.

— Потому что вид у вас, как у несчастного мученика. Вы же просто помешались на войне и этой своей Розе!

— Роза? Ах, эта… Так это же вымысел, — сказал он и отрекся от своей любви в третий и последний раз.

— Охотно верю. Слава Богу, больше мы с вами не увидимся, — и хлопнула дверью, ушла.

Он вернулся за стол. Все это было каким-то дурным сном. Вдруг она воротилась. По щекам ее ручьями лились слезы, лицо ее было похоже на залитое дождем окно.

— Простите. Забудьте, что я сказала про войну. Я не хотела, — и ушла навсегда.

Ну, вот и все, думал он, оживая. И вернулся к работе, с ужасом представляя, как ему придется одному переворошить всю картотеку.

И все-таки душа его была не на месте.

Глава 19

Итак, Чарли с головой ушел в работу. Он дни и ночи, все выходные напролет, сидел над своей картотекой и совершенно забыл о жизни, которая шла за стенами конторы. Но вот однажды, в тот самый день, когда он почти разобрался со всеми поставками, в кабинете раздался телефонный звонок.

— Это Нэнс.

— Как? Трантс? По поводу вентилей?

— Нет, это Нэнс. Вам неудобно говорить?

— Ах, простите. Слушаю вас.

— Понимаю, вы очень заняты, но произошло одно очень тревожное событие. Плохие новости из Редхэма.

— Редхэма?

— Чувствую, вы нас совсем забыли. Речь идет о моем отце. Мистере Гранте. Арт — вы же, наверняка, помните Артура Мидлвича — откуда-то узнал, что мой отец в тяжелом состоянии.

— Сочувствую.

— Значит, вы ничего не знали? Понимаете, я не могу поехать одна, у нас не те отношения с Грантами. И подумала, что если бы вы выкроили минутку и заглянули к ним? Просто, чтобы я успокоилась.

— Конечно. А что случилось?

— Ничего не знаю. Слышала только, что дела у них совсем из ряда вон. Я была бы очень признательна вам, Чарли. Уверена, они будут рады.

— Хорошо, я помогу, с удовольствием. Как вы поживаете?

— Вы меня совсем забыли.

— Я не забыл. Слушайте. Я позвоню им, навещу и потом сразу обо всем отчитаюсь.

— Вы очень добры, — упавшим голосом сказала она. — Заходите тогда уж на чашку чая, — и положила трубку.

Он минуту гадал, что бы это значило, и, не найдя в ее словах подвоха, успокоился.

И в ближайшее воскресенье отправился в Редхэм.

За дверью откликнулась миссис Грант.

— Ах, Чарли! — сказала она, целуя его в щеку. Внешне она была все та же. — Посиди пока в саду. Прости, я не подмела, всюду опавшие листья. Отец у нас слег и некому присмотреть за садом.

Чарли был ошеломлен. Он молчал. И вдруг миссис Грант расплакалась, тихо, беззвучно.

— Так ты вернулся! Живой! — сквозь слезы. — Как же ты напоминаешь мне Розу, мою девочку.

У Чарли защипало в глазах, он не знал, но, кажется, больше из жалости к самому себе. Поскольку вот только сейчас, после возвращения, его как родного встретили, как дома.

— Роза, девочка моя родная, — повторила она. — Ты уж не обессудь, Чарли. Просто смотрю, а перед глазами — она.

Он больше ничего не понимал. Он был смущен, не знал, вспоминать ли предыдущие встречи, и решил не бередить, нашел, как всегда, убежище в молчании. И долго держал, не отпускал ее руки, и так они стояли, как двое влюбленных.

— Думала, мне уже никогда не одолеть, как будто сама погибла, ушла вместе с ней. Ах, господи, но ты, тебе было так больно, мальчик мой. Я ведь ничего вокруг себя не видела, эта боль, она отрезала меня от мира. Я даже не была на похоронах. Когда ее не стало, я слегла, надолго. Ну вот. А теперь и наш отец. Знаешь, а ведь он совсем плох. Ах ты, боже мой, боже мой. Я расскажу, все расскажу тебе. Дай только минутку. Но я даже не спросила. Как ты? Ах, что же это такое! Чарли, дорогой, скажи, как ты? Ну, вот ты и вернулся, а, Чарли-Барли?

Это было выше человеческих сил. Старая его кличка. Он несколько раз пытался сказать, но в горле у него стоял комок.

Она сжала ему руки.

— Плохо тебе было, сыночек? — как когда-то его мать, которой не стало давным-давно, да, все эти годы, прошло столько лет, и он не вспоминал ее, больше никогда, с тех пор, как врач наложил на срез швы. И это было хуже, намного хуже. Он отвернулся, чтобы не смотреть, пришлось тогда отвернуться, сжать зубы, не дать себе воли. И она, вероятно, поняла. Поскольку сказала:

— Ладно, не смотри на меня. Но, Чарли, как это милосердно! Взять и навестить нас, стариков. Отец, господи, как это печально, болезнь его очень серьезна. У него был удар. Вся правая сторона парализована. Мне так страшно. Он в сознании, но от этого только хуже, потому что он не говорит и больше никогда не будет говорить.

— Это плохо, — сказал Чарли. Он понемногу приходил в себя.