Десять поколений - Белла Арфуди

Ари, раскрыв глаза, переворачивается на спину. Его руки закинуты за голову. Краем глаза он замечает, что дядя Мсто на соседней кровати даже не шелохнулся.

Что они будут делать сегодня? Мечеть они осмотрели детально. Место интересное, но идти туда еще раз совсем не тянуло. Проходя по тегеранским улицам вчера, Ари испытывал обыкновенное любопытство, как турист. Заглядывая с дядей в местные лавки, он с удовольствием пробовал пропитанную медовым и розовым сиропами выпечку. Щедро сдобренная фисташковой крошкой, она показалась бы слишком приторной стороннику правильного питания. Ари же получал истинное удовольствие от этих кулинарных шедевров.

Было ли в этой поездке что-то еще? Наверное, один день мало что может решить, но Ари ощущал всем телом, что Иран для него значит еще меньше, чем Грузия. В Тбилиси он хотя бы родился и какое-то время жил. Те улочки, которые они с дядей Мсто проезжали, возвращали его к эпизодам из детства и заставляли улыбнуться воспоминаниям о матери. Здесь, в Тегеране, все было пустым. Может, когда-то тут и жили его предки, но они не оставили после себя ничего, за что он мог бы зацепиться. Может, однажды и его потомки, приехав в Москву, не найдут там ни единого упоминания о нем даже в архивах. Его детство там, его любовь к этому месту растворятся во вселенной. Как будто бы не было ни его чувств, ни его истории, ни его самого. Не оттого ли люди веками борются за земли, на которых жили их предки, чтобы оставить после себя хоть что-нибудь?

Память, знание о том, что они вообще здесь были. И при этом, думал Ари, какое все это имеет смысл, если вдруг Сона права? И мы всего лишь частицы в космосе без цели и предназначения. Так имеют ли тогда значение память о нас, эти земли и наше существование вообще?

Мысли Ари путались, голова болела. Глаза пощипывало, то ли оттого что он не высыпался толком уже неделю, то ли оттого что слишком часто их тер.

Стянув с себя тонкое одеяло, Ари направился в ванную. Стоя в душе под упругими струями воды, он механически чистил зубы щеткой. Все вокруг казалось ему неважным и как будто искусственным. Вот он здесь. Как того хотел отец. Стал ли он от этого ему ближе и понятнее? Нет. Перестал ли он чувствовать себя виноватым за то, что последние годы толком с ним не общался? Нет. Простил ли он его за все те обиды, что копил в себе годами, начиная чуть ли не с рождения? Нет.

Ари выключил воду. Насухо вытерся жестким отельным полотенцем и тяжело втянул в себя воздух. Резко выдохнув, Ари опустился на пол. Стараясь дышать ровно, он держал ладонь на груди, отслеживая биение сердца. Кажется, ровное. Паническую атаку удалось предотвратить. На этот раз пронесло.

Первый раз она случилась у Ари лет в семь. В тот день его первый раз вызвали к доске. Ари тут же понял: что-то не так. Все вокруг выходят и рассказывают какие-то стихи наизусть. Это точно были стихи, Ари понимал по рифмованным концам незнакомых слов. Видимо, что-то такое должен был сделать и он. Но что именно? И когда их об этом попросили? Ари, который едва начал понимать треть из того, что ему говорили на русском языке, замер. Мир вокруг него сужался. Воздух стал густым. Его плотность нельзя было пробить руками. Руки, правда, даже не собирались что-то делать, они застыли. Ладони покалывало. Ари не мог издать ни звука.

Что было после и как он в итоге тогда выкрутился, Ари не помнил. Но ощущение надвигающейся темноты повторилось еще не раз. После переезда в Америку и освобождения от вечного давления отца, казалось, эта тревожность покинула его навсегда. И вот она снова с ним.

Вдох. Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Задержать дыхание и медленно отпустить.

Этому научила его мать. Ей первой он испуганно рассказал о том, что произошло.

Вдох. Выдох.

Ее голова то поднималась, то опускалась в такт дыханию и словам.

Вдох.

Выдох.

Маленький Ари доверчиво смотрел в глаза матери. Ее теплая рука лежала у него на груди – мама следила за его дыханием. Полные губы Тары, подкрашенные ее единственной помадой, на выдохе слегка образуют букву «О». Из-за розового цвета они напоминают Ари пончик, который он видел в мультиках. В них американские полицейские постоянно едят аппетитные розовые пончики. Почему-то в московских магазинах Ари таких не видел. Те, что жарила его мама, назывались пышками и щедро посыпались сахарной пудрой. Розовой глазури на них никогда не было. Ари успокаивался, думая о пончиках, и продолжал мерно дышать. Мама всегда знает, как помочь. Мама всегда рядом.

– Легче? – Мама обращается к нему на езидском, она говорила с сыном только на нем. Боялась, что он забудет родной язык.

Ари устало кивает. Мама тянет его к себе и обнимает всем своим хрупким телом.

– Мой Ари, – шепчет она ему в самое ухо. – Скоро станет совсем легко. Ты даже не будешь помнить этих времен. Только и будешь болтать на русском.

Ари держится руками за талию матери. Его голова покоится на ее плече. Он еще слишком мал, чтобы понимать все, что происходит в доме и за его пределами. Но он знает, он чувствует, что они не такие, как все. Его родители выглядят, говорят и ведут себя не так, как другие родители. Он и сам не похож на своих светлокожих одноклассников. Они ведут совсем иную жизнь. Даже их игры не такие, к каким он привык.

– Когда мы вернемся домой? – спрашивает он маму.

Она поднимает его голову и внимательно смотрит ему в глаза.

– Это место теперь и есть твой дом.

Ари молчит, не решаясь сразу выразить все то жгучее и как будто постыдное, что сидит в нем. Несколько раз раскрывает рот и молчит. Лишь с третьей попытки выдает, резко выдыхая, пока не передумал:

– Мне здесь не нравится.

Тара касается его бровей. Старается их аккуратно уложить, волоски постоянно топорщатся в разные стороны. Проводит по щеке сына. Легкий пушок на смуглой коже напоминает ей персики. Как давно она их не ела. Дома они росли в саду, здесь – стоят как золото.

– Мне тоже. – Тара подмигивает сыну. – Но это место и есть теперь наш дом. Обещаю, совсем скоро тебе начнет здесь нравиться.

– Я никогда не полюблю это место, – бурчит Ари, насупившись.

Тара улыбается. Грустно. Она понимает, что