Жут - Карл Май

Под «лестницей» он имел в виду бревно с прорезанными в нем пазами. Оно стояло в комнате; над ним находился настил из жердей, служивший потолком.

Мы потушили костер; этим троим ничего не оставалось, как удалиться в комнату. Оско и Омар направились в сарай, к лошадям; я объяснил им, как следует действовать.

Потом отправились и мы с Халефом. Тот заранее проверил, не даст ли его ружье осечки. Я взял с собой лишь «медвежебой»; карабин против такого медведя был бесполезен.

– Должно быть, когда мы придем, этот тип уже будет там, – заявил Халеф. – Тут так мрачно, что мы увидим его, лишь подойдя к нему вплотную.

– Именно поэтому нам не надо сейчас идти напрямик. Ветер дует с этой стороны, и он непременно нас почует. Мы пойдем окольным, путем и, сделав крюк, появимся с другой стороны.

Мы так и сделали. К месту засады мы пробирались крайне осторожно, боясь столкнуться с медведем еще по пути.

Мы держали ружья наизготовку и иногда останавливались, чтобы прислушаться. Если медведь уже пробрался к лошадиным ребрам, то мы уловили бы чавканье и треск разрываемых костей. Однако не доносилось ни единого звука, кроме тихого шума ветра в кронах деревьев.

Наконец, мы подобрались так близко, что стоило заглянуть за угол и мы увидели бы остатки туши. Медведя там не было. Тогда мы вскарабкались на соседнюю скалу. Она была вдвое выше человеческого роста и защитила бы от нападения зверя. Камень густо порос мхом. Мы улеглись на эту удобную подстилку и стали ждать…

– Сиди, – шепнул мне Халеф, – не лучше ли было бы держаться поодиночке?

– Конечно, лучше; мы могли бы напасть на медведя с двух сторон.

– Давай так и сделаем!

– Нет, ты же недооцениваешь опасность, а это всегда ошибка. Ты слишком уверен в себе, а значит, легко допустишь оплошность. Я требую прежде всего, чтобы ты стрелял лишь по моему разрешению.

– Ты хочешь выстрелить раньше меня?

– Да, потому что моя пуля непременно пробьет его шкуру, а вот насчет твоей очень сомневаюсь.

– Мне очень жаль, сиди, ведь мне хотелось сразить медведя. Что славы мне рассказывать Ханне, прекраснейшей среди жен, о том, как ты прикончил медведя? Мне хочется сказать ей, что он пал от моей пули.

– Может, тебе и доведется такое сказать, ведь одной пули будет, пожалуй, недостаточно. Если пуля не попадет медведю точно в сердце, то он наверняка набросится на нас. Тогда мы подпустим его поближе, а когда он встанет на задние лапы, чтобы влезть на скалу, ты, не торопясь, влепишь пулю ему в пасть или прямо в глаз.

– Ты говоришь мне это, чтобы утешить. Я ведь знаю, что ты первым же выстрелом уложишь его. Разве я видел, чтобы ты хоть раз промахнулся!

– Да, я не сделаю промашки, но я сомневаюсь, что попаду именно в сердце. Отсюда плохо целиться.

– Не думаю. Лошадь лежит в каких-то пятнадцати шагах от нас!

– Все же очертания медведя нам будут плохо видны, раз мы смотрим сверху вниз на темную землю. Если бы мы лежали внизу, то его тело четко вырисовывалось бы на фоне земли. Будь я один, я бы лежал прямо в траве.

– Ты ради меня взобрался сюда?

– Да, ради твоей безопасности.

– Ого! Если надо будет, я возьму медведя за хвост и потащу за собой на прогулку.

– Твоя дерзость меня беспокоит. Может статься, что медведь и впрямь отправится на прогулку, но Хаджи Халеф Омар очутится у него в глотке. Так что, не стреляй раньше меня! И давай помолчим! Пока мы болтаем, мы не заметим его приближения.

– Ты вообще его не заметишь, – промолвил Халеф. – Хищники обычно подкрадываются тихо. Правда, я не знаю, ведет ли себя медведь, как лев, который еще издали, гордо и бесстрашно, заявляет о своем приближении громким рыком.

– Нет, медведь вовсе не так прямодушен. Он ведет себя очень скрытно. Только когда он чем-то раздражен или ему пришла в голову странная блажь, он ворчливо или радостно рычит.

– Так он не умеет даже реветь?

– Нет, почему же, хотя его голосовые связки вовсе не предназначены, чтобы испускать те же звуки, что и лев. Когда медведь разъярен, он тоже пробует реветь, и звук этот тем ужаснее, что обычно не свойствен ему. Впрочем, та тихая ярость, с которой медведь в раздражении пускается мстить, делает его ужаснее иных рассвирепевших хищников. Надеюсь, сегодня мы такого не испытаем.

Наконец мы перестали разговаривать. Мы вслушивались в ночь. Легкий ветер шелестел над лесом. Эти звуки напоминали шум воды, падающей в отдалении. Мягкий шелест с одинаковой монотонностью доносился до нас. Легко было отличить от него любой чужеродный звук.

Наше терпение подвергалось тяжкому испытанию. Я нашел на ощупь часы; их стрелки подсказали мне, что настала полночь.

– Он вообще не придет, – шепнул Халеф. – Мы напрасно радовались. Я, пожалуй, никогда…

Он замер – издали донесся шум скатившегося камня. Мы напряженно прислушались.

– Сиди, там скатился камень, – шепнул хаджи. – Но это не медведь, иначе бы мы услышали шум нескольких упавших камней.

– О нет. Падение этого камня заставило его быть осторожнее. Правда, это может оказаться и другой зверь, но я думаю, что это медведь. Я непременно почую его запах, прежде чем увижу его.

– Разве такое возможно?

– Для человека искушенного, да. У диких зверей есть свой резкий запах; у медведя он, конечно, не такой сильный, как у льва, тигра и пантеры, но все равно я замечу его. Послушай-ка!

Справа будто хрустнула ветка. Зверь брел перелеском, спускаясь по крутому склону. Теперь я почуял его запах. Тот, кто видел хищников только в клетке, пожалуй, запомнил неизменный отвратительный запах, который они источают, – особенно крупные кошачьи звери. Однако на воле звери пахнут гораздо, гораздо сильнее. Резкий, едкий аромат, подобно запаху настоя из мелиссы[9], раздражает чувствительный нос; его легко уловить издали, если есть хоть какой-то навык. Этот «дикий» аромат доносился сейчас до меня.

– Ты его чуешь? – шепнул я Халефу.

– Нет, – ответил он, старательно принюхиваясь то вправо, то влево.

– Он идет, я его уже чую.

– Твой нос надежнее моего. Ага, теперь мы его поприветствуем так, что он изумится.

Халеф взвел курки ружья.

– Никакой спешки! – предостерег я. – Ты обязан стрелять лишь после меня, понимаешь? Если ты не послушаешься, ты крепко меня прогневишь. Ты же можешь вспугнуть зверя.

Он не ответил, но я слышал его дыхание. Хаджи лишился покоя – им овладел охотничий азарт.

Сейчас мы улавливали тихое ворчание, словно где-то рядом мурлыкал кот; тут же мы заметили, как огромный, темный предмет приблизился к останкам лошади.

– Это он, это он? – стал нашептывать прямо мне в ухо Халеф.

Его дыхание участилось.