Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943–1945 гг. - Евгений Фокин

Главный упор в работе с разведчиками ставился на индивидуальную работу, на психологическую совместимость. Беседы, проводимые после каждого поиска, во время которого каждый виден был как на ладони и о каждом можно было сказать, чего он стоил. Второй особенностью работы был обмен опытом».

И это давало свои плоды. Когда обстоятельства складывались неудачно, мои товарищи предпочитали смерть позорному плену. Так, в конце сентября 1943 года при попытке перейти передний край противника группа под командованием младшего лейтенанта Хрящева попала в засаду. Оторваться удалось не всем. На нейтральной полосе остался тяжелораненый Иван Тарасов, из Иркутска. Утром к нему пытались подобраться немцы. С потерей крови он слабел, силы покидали его. Но у него хватило силы воли, и он в критический момент последним усилием вырвал чеку и приложил к груди гранату… Разведчик был воспитан в духе беззаветной преданности Родине и, не будем кривить душой, товарищу Сталину. Все это и позволяло выполнять приказ, выполнять любой ценой, даже ценой самой жизни.

Не всегда нам, разведчикам, сопутствовали удачи. Наоборот, они были редки. Чаще неудачи преследовали одна задругой. Не раз, возвращаясь после неудавшейся операции, мы приносили и хоронили тела своих павших товарищей, чтобы завтра и послезавтра снова и снова идти на задание. И так до тех пор, пока не возьмем «языка». После этого дадут двух-трехдневный отдых, да и то не всегда, а потом командование будет настаивать на захвате «контрольного» пленного. А пока придет это завтра, сегодня же надо мертвой хваткой сжать сердце, мобилизовать все свое самообладание и снова идти в поиск. Подчас, чтобы притащить полудохлого фрица, мы теряли по десять, пятнадцать и даже двадцать боевых друзей. Сколько их не вернулось с нейтральной полосы! Через несколько дней их место занимали другие, которые уходили на задание и в зимнюю стужу, в дождь и зной, днем и ночью. Разведка в корне меняла нашу психологию, вскрывала и развивала чувство локтя, чувство коллективизма, о котором в мирной жизни знали только понаслышке.

…Второй день мы метр за метром изучали знакомую до деталей вражескую оборону. И на этот раз мы снова кропотливо выбирали объект для ночного поиска. Активное участие в этом деле принимал Дышинский. Командир не торопился. Мгновенной реакции Дышинский отдавал предпочтение только при особых, не терпящих промедления, обстоятельствах.

В районе рудника Красногвардейский, где нам предстояло теперь действовать, оборона противника в инженерном отношении была представлена развитой сетью траншей и ходов сообщений полного профиля. Всю ее противник начинил автоматическим оружием. Каменные строения приспособил под огневые точки. Перед траншеями находились проволочные заграждения и сплошные минные поля. Ровная, как стол, впереди лежащая местность затрудняла подход к обороне. Нейтральная полоса была ими хорошо пристреляна, почти беспрерывно освещалась ракетами. Вот и попробуй в этой ситуации подобраться к ним незамеченными. В общем, все было продумано и сделано со свойственными немцам скрупулезностью и педантизмом. Теперь разведчики еще и еще раз цепким взглядом ощупывали каждый бугорок, выискивая вмятинки в рельефе местности, огневые точки противника, чтобы при подготовке и проведении поиска из выявленной информации извлечь рациональное зерно.

На отдельных участках подходы к обороне противника в районе рудника затруднялись наличием провалов и обрушений. Они возникли над пустотами, которые появились в процессе многолетней добычи руды. Так как пустоты были обширными, кровля над ними оказалась ослабленной и не могла выдержать большого давления верхнего лежащего над ней слоя грунта. В процессе деформации кровли на поверхности земли появились провалы. Во время дождей, снеготаяния края их осыпались, провалы росли. В плане они вырисовывались огромными воронками или уступообразными структурами продолговатой формы. Нижние части воронок полого опускались к центру и терялись в бездне.

Будучи осведомленными о происходящих процессах, немцы использовали эти участки обрушений как труднопреодолимые естественные препятствия перед своими траншеями. Казалось, что вся их оборона спряталась, притаилась среди руин шахтных построек, груд пустой породы и вздыбленного, исковерканного взрывчаткой железобетона.

— А почему бы нам не попытать счастья на этом участке? — советовался Дышинский с нами. — За этими провалами они сидят как за каменной стеной, рассчитывают на свою безопасность. Бдительность здесь у них, по-моему, не на высоте. Советую к этому месту присмотреться, но соблюдать осторожность. Зря не мельтешить.

С этого момента за этим районом было установлено круглосуточно е наблюдение. Так проходил день за днем. Во время ночного наблюдения по вспышкам выявили пулемет, который находился на краю кромки обрушения у полуразвалившейся стены кирпичного здания. Днем пулемет не использовали, его убирали, а по ночам из него вели огонь. План проведения этого поиска группой в составе семи человек, не считая саперов, был не только тщательно разработан, но и отрепетирован нами, сначала днем, а потом ночью. Едва за ломаной линией горизонта померкли последние отблески вечерней зари, мы были уже на переднем крае. На этом участке местности после неоднократных посещений мы чувствовали себя старожилами.

Взвесив еще раз всю ситуацию, командир решил действовать не откладывая. Последний перекур, последние напутствия, и командир, наконец, как бы подводя черт у по до все решенное, тихо произносит:

— Пора, ребята! Предупреждаю, — напутствовал взводный, — если хоть часть группы спустится в провал незамеченной, а остальной этого не удастся — поиск продолжать. «Язык» нужен как воздух.

Первым без спешки и суеты за бруствер поползли Неверов, за ним Канаев, Шапорев, Юсупов… Последними траншею покидают саперы.

Ветер играючи разогнал по небу последние облака и обнажил мерцающие, дрожащие над головой звезды. Все говорило о том, что ночь будет не из теплых.

Из-за пронизывающего, порывистого ветра не хотелось даже вылезать из обжитой траншеи.

А передний край жил своей обычной жизнью. Почти непрерывно взлетали ракеты, освещая мертвенно-бледным светом нейтралку, уже терявшуюся в вечерних сумерках, отчего снег на ней становился то светло-голубым, то желтым. Изредка, как из бочки, по-видимому из укрытия, дудукал крупнокалиберный пулемет. С легким шелестом над головой проносились мины, и хлопки их разрывов методически, слабым эхом потрясали окрестность. Стрелки часов приближались к семи. По распорядку через час у немцев должен начаться ужин. Надо было использовать этот момент. А мы пока ползли. Ползли друг за другом так плотно и так медленно, что ползущий сзади постоянно касался сапог товарища, находившегося впереди. До чего же ровная местность! Даже лежа, при косом освещении ракеты, глазом не удается зацепиться за какую-либо неровность. «Не дай Бог заметят, опять будет провал, — напряженно думаю, втискивая себя в холодный сыпучий снег, — да и нам несдобровать». И так метр за метром по-пластунски приближаемся к провалу. То ползем с величайшей осторожностью, то лежим. Я лежу не шелохнувшись, но краем глаза зорко наблюдаю за происходящим поблизости. Внимательно наблюдаю и за противником, и за действиями товарищей. Снова вверх лениво поползла ракета, вот она повисла на парашютике и, подхваченная порывом ветра, быстро скрылась у нас за спиной. Пронесло. Снова ползем вперед. Вот, наконец, и долгожданный провал. Осторожно скатываемся друг за другом вниз и замираем за его выступом. Теперь мы в укрытии, хотя соседство с зияющей слева ямой нас и не особенно радует.