Великие князья Великого Княжества Литовского - Витовт Чаропко

И он, жалея Свидригайлу за принесенные ему страдания, признал его великим князем литовским, нарушая свои привилеи и постановления, не посоветовавшись с панами Королевства и Княжества. И даже, когда его вынудили в 1431 году начать войну с Великим Княжеством, она, по словам Длугоша, была для него «хуже чем смерть». При подходе польского войска к городу или замку король тайно посылал вестников туда с предупреждением, за что и заслужил вновь горькие укоры поляков.

«Нерешительность и бездействие» Ягайлы сорвали штурм Луцка. А когда появилась возможность заключить перемирие с Свидригайлой, охотно сделал это, чем и сорвал захват Польшей Волыни. Как бы ни укоряли Ягайлу, как бы ни принижали его достоинства, ни очерняли его образ, он все нападки переносил спокойно. «А тех, кто делал ему вред, старался победить великодушием вместо кары. А также был убежден, что в королевстве не было такой заслуги и деятельности, которые не отметил бы из своей казны и подарками», — писал магистр Краковского университета Бартоломей из Ясла.

Если не брать во внимание политические успехи Ягайлы, которые часто были достигнуты им благодаря стечению обстоятельств, он отнюдь не походил на великого монарха своего времени, каким хотели видеть в своих панегириках его апологеты. Видимо, нужно согласиться с Длугошем, что был «это не король, а обыкновенный человек, который равному себе не жалеет никакой помощи и услуги». И объяснил свое мнение красивой метафорой: «Имел простое, но золотое сердце».

И все же Ягайло оказался не на высоте требований истории. Объединив силы Польши и Великого Княжества Литовского и Русского для уничтожения орденско-немецкой агрессии, он между тем из-за своих личных интересов помешал государству своего народа стать равноправным субъектом европейской политики и осудил его на потерю независимости. И на Люблинском сейме в 1569 году литвины будут упрекать Ягайлу за то, что тот в Креве отдал Польше за королевскую корону их родину. Первый магнат и сановник того времени князь Николай Радзивилл отвергал юридическую законность Кревского акта для Великого Княжества. Мол, Ягайло к Короне «свое дедичное панство присоединил, но наших не мог, ибо мы имеем свои права и ни один князь литовский не может нас и владения наши без нас никому отдать».

Не принесло положительного результата и крещение в католичество Литвы. Великое Княжество было расколото на католиков и православных. Единство «литвинской нации» было подорвано. Православные феодалы были оттеснены от государственной власти, а это привело к политической борьбе за первенство в государстве. Вместо мира Ягайло посеял в Литве вражду. С ослаблением православной церкви утрачивали свои позиции белорусская и украинская культуры. Многие православные белорусские, украинские, литовские роды (князья Слуцкие, Заславские, Збаражские, Соломерецкие, Головинские, Масальские, Горские, Соколинские, Лукомские, Пузыни, паны Ходкевичи, Глебовичи, Кишки, Сапеги, Дорогостайские, Войны, Воловичи, Зеновичи, Пацы, Холецкие, Тышкевичи, Корсаки, Хребтовичи, Тризны, Горностайские, Бокии, Мышки, Гойские, Семашки, Гулевичи, Ермалинские, Челгинские, Калиновские, Кирдяи, Загорские, Мелешки, Боговитины, Павловичи, Сосновские, Скумины, Поцеи и др.) перешли в католичество и со временем ополячились. Белорусская культура, литература, язык оказались в своем доме чужими, в роли изгнанников. Не сохранила своей национальной культуры и самобытности литовская шляхта. И не стало сил защищаться от польских домогательств.

Ничего удивительного, что в 1569 году значительно ополяченная литвинская шляхта продала свое государство за «золотые вольности» Польше. Слишком поздно поняли литвины цену «братской любви» с поляками. «Не дай Бог ляху быть! Вырежет Литву, а Русь поготову!», — говорили патриоты. Один из них оршанский староста Филон Кмита-Чернобылский в письме к трокскому каштеляну Астафию Воловичу писал: «Давно резать почали литвина». Такие печальные итоги Кревского акта для Литвы. Нужно признать его актом национальной измены, своеобразным сыром в мышеловке для доверчивых литвинов. И с этих позиций, видимо, и следует рассматривать деятельность Ягайлы как великого князя Литовского. И пускай Григорий из Санока восхвалял Ягайлу и писал, что литвины никогда не имели «более достойного и более славного правителя», но сами литвины похвал Ягайлу не расточали.

Доживал Ягайло свой век на вершине славы, заслуженной и незаслуженной. Смерть его была романтичной и спокойной, словно он уже давно ждал ее. Когда в конце 1433 года на небе появилась яркая комета, Ягайло сказал, что это предзнаменование его последних дней. И он поверил в близкую смерть. Даже приняв христианство, он по-прежнему оставался суеверным, а всякие небесные явления воспринимал с богобоязненным страхом. Например, в 1419 году, после того как в него ударила молния, от чего Ягайло немного оглох, а одежда пропахла серой, напуганный король посчитал это божьей карой за свои грехи. (Может быть, после этого случая он убедился в неотвратимости наказания за грехи и стал их усердно замаливать.) А в 1415 году его привело в ужас солнечное затмение, которое он наблюдал возле Кобрина. И вот, увидев комету, которую воспринимали как предзнаменование бед, Ягайло понял, что смерть уже идет к нему.

В мае 1434 года Ягайло выехал в Галицию принять клятву от валашского господаря Стефана. По дороге он захотел послушать пение соловьев. И так увлекся птичьими трелями, что просидел до ночи на берегу реки и простудился. С этого дня король начал терять силы и так и не одолел болезни. В ночь с 31 мая на 1 июня Ягайло умер в местечке Гродек.

Можно говорить о положительном и отрицательном, что сделал Ягайло, но обойти эту личность в белорусской истории нельзя. Судьба выпала ему такая — быть правителем. Как-то он с горечью признался: «Так много меня обременяет это земное королевство, которое я имею, как пыль под моими ногами». Вот и нес бремя властителя до самой смерти. «...Слава его не может сгинуть и очень широко уже разошлась по широкому свету, ибо под его властью королевство наше было счастливым», — так написано в эпитафии Ягайле.

КЕЙСТУТ (1381—1382)

Кейстут вошел в историю белорусского и литовского народов как герой войны с крестоносцами, защитник их земель от орденских нападений. Жизнь его прошла в войнах и закончилась трагически. Трагедия героя — так можно назвать рассказ о Кейстуте.[38]

Кейстут «волею своею» правил в Трокском княжестве, а это Городенская, Берестейская земли, половина Новогородской земли, Подляшье, его власть признавала и Жемайтия.

Когда 22 ноября 1345 года Кейстут захватил Вильно и низложил с великокняжеского посада Евнута, то признал верховенство брата Ольгерда, но заключил с ним договор, «што братии всей послушну быти князя великого Олгирда, или которыи волости то собе розьделили, а том собе докончають, что придобудуть град ли или волости, да то делити на полы. А быти имь до живота в любъви, во великой милости. А правду межи себе на томь дали: не мыслити лихомь никому же на никого ж».

Если Ольгерд первенство отдавал политике собирания восточнославянских земель, то Кейстуту выпала нелегкая миссия сдерживать наступление крестоносцев на земли Великого Княжества Литовского. Но и Кейстут неоднократно нападал на Пруссию и Ливонию. Сам лично или вместе с Ольгердом осуществил около 30 походов на орденские владения.

Орденские хроники много рассказывают о героизме и мужестве Кейстута. Даже враги признавали его рыцарское благородство. «Кейстут был муж воинственный и правдивый. Когда он задумывал набег на Пруссию, то всегда извещал об этом предварительно маршала Ордена и обязательно потом являлся. Если он заключал мир с магистром, то соблюдал его крепко. Если он считал кого-либо из братии нашей человеком храбрым и мужественным, то оказывал ему много любви и чести», — писал орденский хронист.

Уважали Кейстута и поляки. Ян Длугош отмечает: «Кейстут, хотя язычник, был муж доблестный: среди всех сыновей Гедимина он отличался благоразумием и находчивостью, и, что более всего делает ему чести, он был образован, человеколюбив и правдив в словах». В те жестокие времена Кейстут показывал примеры благородства и гуманности. Он спасает от смерти приговоренных к казни рыцарей, после битв велит хоронить павших крестоносцев. Когда можно было избежать кровопролития, старался избежать его. И сами крестоносцы, если выпадала возможность проявить благородство в отношении Кейстута, использовали ее. Так, в 1352 году после неудачного штурма замка Лабиа смоленский князь при переправе через реку начал тонуть, командор Геннинг фон Шиндекопф спас его. Командор хотел сделать Кейстуту любезность, потому что смоленский князь был его племянником. В 1362 году во время осады крестоносцами Ковно великий магистр Винрих фон Книппроде готов был пропустить Кейстута в замок, если он пожелает руководить защитой.