Собрание сочинений в десяти томах. Том 5 - Юзеф Игнаций Крашевский

девушку, молодую, красивую, богатую, из хорошей семьи. Поблагодарив мать за ее заботливость, я ответил, что у меня пока еще нет желания жениться и я не намерен торопиться.

На это она мне ответила:

— Дорогой Адась, ради Бога, не ищи только жены среди городских жительниц или придворных фрейлин, потому что ни одна из них никогда не привыкнет к деревенской жизни и будет тосковать по прошлому. Пока я буду жить, я этого не допущу, но надеюсь, что и после моей смерти ты послушаешься моего совета и поищешь жену среди равных тебе.

Я не признался перед матерью в своей любви к Фелиции, потому что она никогда бы не согласилась на такой выбор, во-первых, потому, что девушка, воспитанная при королевском дворе, привыкла к роскоши, во-вторых, потому, что она была француженкой, а у нас французов не любили.

Независимо от моего желания я должен был продлить свое пребывание в деревне, так как, простудившись на охоте, я заболел и пролежал более недели без сознания в бреду. Благодаря ксендзу канонику, который был знаком с медициной, я поправился, но только по истечении нескольких месяцев ко мне вернулись прежние силы. Вследствие этой болезни я лишился всей своей прекрасной шевелюры, так как мои волосы сильно поредели.

За это время король с королевой поехали в Данциг, где у них родился сын.

Жители города Данцига приняли королевскую семью особенно пышно и торжественно; это для них не было новинкой, потому что они единственные в свое время устроили Марии-Людвике более богатый и блестящий прием, чем столица. Но я знал об этом пребывании королевской семьи в Данциге только то, что мне сообщал Шанявский, уверяя меня в том, что король осведомлялся обо мне и велел меня уведомить о том, что я, по возвращении, ему буду нужен.

За время болезни я мало знал о том, что происходит при дворе и на свете вообще, но я был не особенно любопытен, так как знал о том, что мир и спокойствие царят, а потому не ждал особенных событий. С Москвой тоже продлили сроки договоров, и с этой стороны никакой опасности не угрожало. Когда я, благодаря материнским заботам, поправился и волосы на моей голове немного отросли, я поехал обратно на службу, незадолго перед отъездом королевской четы в Литву на сейм. Много было шума и крика по поводу того, что Литве сделали такую уступку, на которой настаивали Пацы. Но они ошиблись в своих расчетах, надеясь на назначение сейма в Вильне, потому что король наперекор им выбрал Гродно, не желая дать возможности виленскому воеводе слишком проявить свою власть.

Правду сказать выбор Гродно не был удобным, потому что в то время, когда там должен был состояться первый сейм, город состоял сплошь из деревянных построек, среди которых было мало удобных для жилья домов. Замок очень запущенный, неудобный, в особенности зимою, пришлось второпях приводить его в порядок, потому что со всех стен осыпалась штукатурка, крыши сгнили и в комнатах не было полов.

При дворе я нашел неожиданную перемену, которой мне не хотелось верить. Королева, хотя она это скрывала, зная, что ей не удастся склонить мужа на свою сторону, теперь была заодно с Пацами, сторонниками Австрии и противниками короля, старавшимися ему вредить и поступать наперекор. Обиженная на Людовика XIV, оказавшегося недостаточно благосклонным к ней, королева соединилась с приверженцами Ракуского дома против французского.

Таким образом, случилось невероятное: королева была заодно с Пацами, а король с Сапегами, которым он покровительствовал. Двор совершил свою поездку в Гродно в очень плохое время, по отвратительной дороге, большей частью по замерзшим грудам непроходимой грязи, где колеса застревали, и это страшно замедляло путешествие, так как часто ломались экипажи. Королеве, которая была беременна, пришлось испытать столько неудобств и страха, что она сейчас по приезде в Белу слегла в постель.

Радзивиллы приготовили в Беле настоящий королевский прием. Достаточно указать на то, что они выписали музыкантов и певцов из Италии, а для короля наполнили зверинец медведями, лосями и оленями, пойманными в Радзивилловских пущах. С утра до вечера был большой съезд: приглашенных гостей кормили, поили, устраивали им великолепные развлечения, а так как дело шло о снискании расположения королевы, то ей преподносили подарки, заботились об удобствах для нее, стараясь исполнить все ее желания. Но болезнь королевы нарушила все планы и — что еще хуже — лишила короля надежды на наследника, чем он был очень удручен. После такого происшествия врачи советовали королеве несколько недель отдохнуть в Беле; король должен был поехать на сейм, открытие которого должно было состояться в назначенный для этого день.

Но королева никоим образом не хотела на это согласиться. Видно было, что ее раздражал вид роскоши и богатства, сопровождавших выступление сестры короля; к тому же она не хотела отпустить его одного и, несмотря на слабое здоровье, она, отказываясь от отдыха, сорвалась с постели, настаивая на том, чтобы поехать вместе с мужем в Гродно. Пришлось приспособить для королевы возок, чтобы она могла в нем лежать, и мы гораздо раньше, чем предполагали, медленными шагами тронулись по направлению в Гродно.

Дорогой король был озабочен состоянием жены. Между ним и королевой происходили частые споры, чуть ли не война, и Собеский, не смея явно противоречить, прибегал к посредничеству друзей.

Когда мы прибыли в Гродно, сенаторов было мало, и мы должны были ждать, пока их соберется достаточное число. Тем временем между коронным хорунжием Любомирским и Вишиневецким началась борьба из-за имущества Мальтийского ордена. Обе стороны прибыли с большим количеством солдат, как бы намереваясь в действительности разрешить вопрос с помощью оружия.

Королю прежде всего пришлось успокоить умы и довести их до соглашения, что не легко было исполнить.

Затем поднялся спорный вопрос о канцлерстве, перешедшем после внезапной смерти Ольшовского к архиепископу Выдзге, и от которого он должен был отказаться, так как король обещал подарить эту должность своему шурину Велепольскому.

К концу произошло большое смятение из-за того, что кто-то под пьяную руку выстрелил в бюст короля, и его хотели приговорить к смертной казни за crimen lesae majestatis[15]; но король его помиловал.

Затем рассматривалось дело ярославских иезуитов и жертвой оказался королевский духовник, отец Пекарский, который заболел и умер от обиды на короля и огорчения, что осрамили орден, несмотря на то что Собеский был очень снисходителен к иезуитам. Все вместе взятое, а также пребывание в маленьком, тесном месте, куда съехалось значительно большее количество людей, чем их могло там поместиться,