Полыновский улей - Александр Власов

Оттаивал Захарка медленно. Стал выходить на двор, колол старухе дрова, носил их в избу, таскал ведра с водой. А в глазах таилась все та же тоскливая пустота.

Он не удивился и не испугался, когда во двор неожиданно ввалилась ватага деревенских мальчишек, во главе с Никитой Храповым. Захарка отложил топор, посмотрел на них, вздохнул, покорный судьбе, и подумал: «Бить будут... Ну и пусть! Хоть бы совсем затюкали...»

— Куда галстук девал? — грубовато спросил Никита.

— Бей уж! Чего там разговаривать! — ответил Захарка и снова вздохнул, хлюпнув носом.

— Сопли потом распустишь! — крикнул Никита. — Отвечай, что спрашивают!

— Спрятал...

— Где?

— В дупле...

— Врешь!

— Не вру...

— Неужто сохранил? — спросил Никита.

— Сохранил... Месяц назад бегал — лежит целехонек в банке из-под чая... И крышка даже не поржавела... Дупло-то глубокое — дождь не заливает... сухо...

Никита посмотрел на мальчишек и, повелительно махнув рукой, сказал:

— Отойдем в сторонку! А ты, Захарка, подожди...

Захарка послушно остался на месте, а ребята отошли к изгороди и зашептались.

Минуты три продолжалось это томительное для Захарки совещание. Наконец оно закончилось, и Никита объявил решение:

— Проверку тебе устроим... Беги за галстуком! И чтоб больше никто тебя без него не видел! Выдержишь — поверим, что ты наш!..

Никита свистнул, и мальчишки оставили растерявшегося Захарку одного. Он переступил с ноги на ногу, снова взялся за топор, расколол пару круглых поленьев, наложил на руку охапку дров, но вдруг бросил их, повернулся на одной ноге и вылетел со двора.

Бежал он тропкой, по которой год назад гнался за ним отец, да не догнал. Захарка и сейчас помнил, как саднило спину, как жгло плечи. Озверевший отец избил его в сарае до полусмерти, галстук бросил на чурку и пошел за топором, чтобы изрубить кумачовый треугольник на кусочки.

Этим и воспользовался Захарка — схватил галстук, выскользнул из сарая и убежал от отца.

Сначала галстук лежал в дупле без всякого футляра. А через неделю, оправившись после побоев, Захарка нашел жестяную банку из-под чая и вложил в нее измятый комочек материи, из-за которой дней шесть не мог ни встать, ни сесть.

Приговор отца был страшен и краток:

— Увижу еще с красной селедкой, — убью!

И Захарка знал — так и будет. С тех пор он избегал ребят.

... Ветвистая липа встретила Захарку, как старого приятеля, тихим ласковым шелестом листьев. Вокруг дупла, точно часовой у важного объекта, безостановочно кружилась полосатая оса. Захарка запустил в дупло руку, вытащил банку, приоткрыл ее. Галстук был на месте.

Возвращаясь домой с красным галстуком на шее, Захарка готовился к злому визгу бабки Мотри. Но старуха оказалась хитрее своего дубоватого и свирепого двоюродного брата. Увидев на Захарке галстук, бабка произнесла нараспев:

— И правильно!.. Черту служить — с рогами ходить! В чужой кафтан влезай, а дело свое знай!

Захарка не понял тайных мыслей старухи. Он от души обрадовался и в благодарность наколол дров на неделю вперед.

Вторая встреча с ребятами произошла в тот же день вечером. Захарку перехватили на дороге, ведущей к колодцу. Васька. Дроздов пощупал Захаркин галстук и сказал, прищелкнув языком:

— Сохранил... Верно...

— Но это не все! — вмешался Никита.

И Захарка получил в тот вечер первое пионерское задание.

Никита любил ставить вопрос ребром. Он так и заявил:

— Будешь разоблачать свою колдунью!

Захарка был готов выполнить любой приказ. Его только чуточку обидело, что Никита сказал «свою колдунью».

— Вовсе она не моя!

— Ну, не твоя! — поправился Никита. — Какая разница... В общем, разоблачай! Как что заметишь, — сыпь к нам! Вместе придумаем, что делать!

Захарка не знал, с чего начать разоблачение бабки Мотри. Вернувшись с двумя ведрами воды, он перелил ее в кадушку, стоявшую в сенях, вошел в темную избу и, полный какой-то светлой радости, прыгнул на теплую лежанку. Ему хотелось полежать в тишине с открытыми глазами, подумать, помечтать. Но где-то у окна зашевелилась бабка. Она окликнула Захарку:

— Чего рань такую на печку забрался?

Захарка не ответил — думал, отвяжется старуха, но та не унималась:

— Ты бы на посиделки пошел... Теперь тебе повсюду вход открыт: галстук — что пачпорт! Иди-ка к молодежи, повеселись с колхозничками... И мое дельце заодно справишь?

Захарка насторожился.

— Какое?

— Простецкое... Дам тебе два кисетика с лекарством. Ты его на пол высыпь, когда танцы начнутся.

Бабка хихикнула и добавила:

— Пусть колхознички потешатся да почешутся!

— Давай! — охотно согласился Захарка и спрыгнул с печи.

Вскоре оба кисета очутились в руках мальчишек, срочно собранных Никитой в недостроенной части коровника.

Никита первый ощупал в темноте матерчатые комочки.

— Мягкие, — сказал он. — Вроде бы песок или опилки... Ведьма чертова!

— Забросим их подальше куда-нибудь! — предложил осторожный Васька Дроздов.

— Струсил? — насмешливо спросил Никита.

— Не струсил... Просто — зачем с этим возиться? Кто ее знает, чего она напихала в них!

— Чего она могла напихать-то? Хуже сухого навоза ей и не придумать!

Захарка в спор не вмешивался. Но ребята поддержали Ваську. У них шевелился внутри темный, стыдливый страшок.

— Выкинь ты эту дрянь... Мало ли что... — сказал кто-то из мальчишек.

Никита разозлился.

— Разоблачители! — крикнул он. — Чтобы разоблачить, надо самим не верить! А вы... глупую старуху испугались! А мне плевать на нее, сейчас пойду и высыплю! И никому ничего не будет!

Никита решительно вышел из коровника. Мальчишки — за ним. У большой избы они остановились. Посиделки были в разгаре. На улице моросил мелкий дождь, а в избе тепло светились три керосиновые лампы. Долетал веселый гомон и громкие переливы гармошки.

— Стойте тут, хр-рабрецы! — сказал Никита.

На посиделках было людно и жарко, как в бане. Девчата и парни танцевали вальс «На сопках Маньчжурии».

Никита потолкался в тесноте, развязал тесемки на кисетах и, заложив руки за спину, вывернул матерчатые мешочки наизнанку.

Как-никак, а сердце екнуло у него в ту секунду. Но ничего не произошло, лишь запахло чем-то острым, пряным.

Гармонист, не переставая играть, потер нос локтем, сморщился и чихнул. Пальцы сбились с ладов. Гармонь умолкла, а гармонист чихнул еще раз. За ним наперебой зачихали все. Потом начали чесаться. Кто-то невидимый, неисчислимый прыгал на голые ноги, забирался в рукава, покусывая, щекотал, вызывал зуд.

Никита оторопел. Он уже готов был поверить, что своими собственными руками выпустил из кисетов непонятную дьявольскую силу. Как вкопанный стоял он посреди избы, пока гармонист не завопил во все горло:

— Блохи!.. Блохи, братцы!..

После этого крика Никита рванулся на улицу, куда уже устремились с ревом и хохотом все участники неудачных посиделок.

Урок бабки Мотри не прошел для ребят даром. Во-первых, Никита дал мальчишкам слово никогда не идти против мнения большинства. Во-вторых, пионеры поняли, что недооценили старуху. Она оказалась не такой уж безвредной шептуньей.

Долго ломали ребята голову, стараясь отгадать, как бабка сумела собрать блох в мешочек, но так и не догадались. Мальчишки по очереди старательно осмотрели кисеты, Никита их не выбросил. В одном осталось немного молотого перцу. Тут никаких тайн не было. Во втором в уголках сохранились древесные опилки — и все, никаких блошиных следов.

Никита брезгливо кинул кисеты в крапиву и сказал:

— Предлагаю произвести у старухи обыск! У ней там, может, целые сундуки с блохами!

— Блох не видел, — отозвался Захарка. — А клопов и тараканов полно.

— Все равно обыщем! Как, ребята?

— Не обыщем, а... — Васька Дроздов запнулся, подыскивая более мягкое слово: — Просто посмотрим. За обыск, знаешь...

Решили не откладывать дело. Захарка побежал домой — на разведку. Бабки в избе не было. Он подал через окно условный знак, и ребята заполнили неопрятное жилье старухи.

Говорили шепотом. Ходили осторожно, на цыпочках, чтобы не шуметь.

— Начать надо с клети, — посоветовал Захарка. — Там она с больными шушукается...

Скрипнула дверь полутемной клети. В таких чуланах колхозники обычно хранят молоко, масло и другие продукты. Но клеть бабки Мотри была особая. Из угла в угол тянулась веревка. На ней висели высушенные крысы, лягушки и кроты. На бочке под крохотным оконцем сидело чучело нахохлившейся совы, а напротив, в полумраке, — черная кошка с живыми горящими глазами. Неподвижная, как и сова, она вдруг оскалилась и фыркнула. Мальчишки попятились.

— Да не бойтесь! Кошка-то настоящая! — объяснил Захарка. — А вот тут у бабки аптека.