Донал Грант - Джордж Макдональд

Сама мисс Кармайкл вообще не представляла, как можно искать иных смыслов и толкований кроме тех, что уже есть. Она была неспособна открывать для себя истину, потому что в сердце её не было правды, и в догматах своей церкви она любила не истину, а самоуверенные притязания на истинность. А если кто–то вдруг начинал сомневаться — нет, не в самой доктрине (Боже упаси!), а хотя бы в том, насколько правомерно было использовать для её подтверждения тот или иной отрывок или стих, — она тут же начинала считать его опасным субъектом, не придерживающимся здравого учения. Однако столь рьяная приверженность к чистоте любой из этих доктрин не оказывала на её собственную жизнь абсолютно никакого воздействия. Да иначе и быть не могло.

Такой была единственная (и старшая) подруга молодой наследницы. Но сердце и совесть самой леди Арктуры были живы — живы настолько, чтобы либо отвергнуть учение, не дающее им дышать, либо окончательно погубить характер, не умеющий скинуть с себя это тяжкое бремя. Софии Кармайкл было двадцать шесть лет, и она, подобно многим другим девушкам Шотландии, стала взрослой женщиной, не успев перешагнуть двадцатилетний порог. Это был цветок человеческой души, срезанной и высушенной, на который неприятно смотреть; и хотя подобные экземпляры попадаются весьма редко, ценнее они от этого не становятся. Мисс Кармайкл оставалась красивой, самоуверенной, непреклонной и высокомерной. Застенчивости в ней не хватало даже для внешней скромности, и по сути дела она была всего–навсего самовлюблённой мещанкой. Пожалуй, из неё ещё могло бы выйти что–нибудь получше, только для этого в ней понадобилось бы пробудить хоть проблеск смирения. Только вот какой духовный механизм справился бы с таким титаническим трудом, я вряд ли могу себе представить. Мисс Кармайкл была неглупа, но её ум никому не приносил радости. Она обладала завидной твёрдостью и уверенностью, но эти её качества не только не придавали никому отваги, но, напротив, отнимали у многих последнюю смелость. Фантазия у неё была самой убогой, а воображение — невероятно скудным. Как она не успела к тому времени свести с ума деликатную, хрупкую Арктуру с её всегдашней любовью к истине, я ума не приложу! С самого детства она самовластно распоряжалась воззрениями своей младшей подруги: леди Арктура даже не думала оспаривать или подвергать сомнению всё, что говорила ей София Кармайкл. Ложь невероятна по самой своей природе, но неверные убеждения всегда готовы вобрать в себя искажённую истину и с нею вместе могут натворить в человеческом сердце много бед. Когда внутреннее человеческое «я» полно неправды, оно само навлекает на себя наказание, и человек начинает верить в самую чёрную ложь.

Сама по себе леди Арктура была мягким и кротким существом и инстинктивно отшатывалась от всего небрежного и грубого. Однако ей была присуща родовая гордость (о существовании которой она даже не догадывалась), и поэтому она была способна причинять боль другим и ощущать страдания уязвлённого самолюбия. Кроме доктрин Пресвитерианской церкви Шотландии она больше всего почитала своё семейство, хотя, по правде говоря, оно ничем не заслужило такого почтения; на его счету было немного добра и великое множество зла, сотворённого перед лицом уже не одного поколения. Тем не менее, леди Арктура от рождения считала, что принадлежит к высокопоставленному роду, и подсознательно требовала, чтобы окружающие это признавали — за исключением лишь тех, чьё положение в обществе было неизмеримо выше. Природное высокомерие несколько смягчалось её уважением к авторам известных романов и трактатов, хотя в глазах настоящих мыслителей того времени эти книги не имели ровно никакого веса. Об авторах, писавших с подлинной силой и страстью (кроме авторов библейских писаний), леди Арктура ничего не знала. Однако она обладала верным чутьём на всё хорошее, и из известных ей писателей больше всего ей нравились лишь самые достойные, а из их книг — самые лучшие. Едва ли нужно говорить, что все эти авторы посвящали свои труды вере и религии. Повинуясь чувствительной совести и послушному сердцу, леди Арктура с самого детства обратила свои взоры туда, откуда должно подниматься солнце и где всю ночь видны рассветные лучи просыпающейся надежды. К сожалению, в своих поисках она отправилась не к самому источнику небесной истины, не к словам Самого Господа. Да разве могла она пойти прямо к Нему? Чуть ли не с рождения её сознание было заполнено избитыми, общепринятыми фразами о Божьей природе и великом Божьем замысле, которые по сути были всего лишь измышлениями тех, кто слишком рьяно стремился понять то, что человеку не всегда под силу, и слишком мало заботился о том, чтобы исполнять то, что им заповедано.

Неудивительно, что они смогли описать Бога лишь таким, каким Он представал их собственному воображению, и всякий совестливый человек просто обязан был с негодованием и отвращением отвернуться от такого топорного и лживого изображения Всевышнего. Но леди Арктура была правдива и честна, и уже поэтому всякий авторитет обладал в её глазах огромной властью. Сама податливость и мягкость таких натур запрещает им сомневаться в состоятельности и правдивости других.

Кроме того, у неё была гувернантка, твёрдо придерживавшаяся общепринятых воззрений, и большая часть её поучений была ересью самого худшего толка, потому что они были полны лжи против Того, Кто есть свет и в Ком нет никакой тьмы. Она позволяла своей юной воспитаннице взирать на славу живого Бога лишь через тусклые, закопчённые стёкла своих доктрин, а сама ни разу не поднимала взора на лик Господа Христа, Который есть образ невидимого Бога. Если бы Арктура воистину стремилась понять и узнать Того, познание Коего есть вечная жизнь, то никогда не поверила бы её ложным россказням. Но вокруг неё не было тех, кто помог бы ей отбросить учения человеков и лицом к лицу встретиться с Сыном Человеческим, зримо явленным Богом. Прежде всего она поверила лжи о том, что обязана верить в то–то и то–то, если хочет, чтобы Бог вообще позволил ей приблизиться и выслушал её. Старый сапожник научил бы её совсем другому, но она вряд ли решилась бы нарушить приличия и заговорить с таким человеком, даже если бы знала, что лучше него не найти во всей округе.

С тяжёлым сердцем она изо всех сил старалась поверить в то, что было изложено ей как незыблемый канон веры, и потому (вместо того, чтобы попробовать исполнять то, что заповедал Иисус Христос) как могла, пыталась представить себя одновременно и одной из избранных Божиих, и страшной грешницей. Никто не сказал ей, что мысли и чувства апостола Павла могут быть доступны и понятны лишь тому, кто хоть немного, но начал видеть славу Божью и познавать высоту, широту, глубину и долготу Его любви и самоотверженности, но никак не малому ребёнку, забавляющемуся пустыми учениями. Она пыталась уговорить себя в том, что заслуживает адского пламени во веки и веки, и что Бог — сотворивший её таким образом, что она с рождения была грешницей и ничего не могла с этим поделать, — поступил очень щедро и милостиво, дав ей возможность избежать этого наказания. Она твёрдо полагала, что ей не обрести спасения без чего–то такого, что Бог совершенной любви вполне способен ей дать, будь на то Его воля (но может и не дать, если это будет Ему неугодно), и тем не менее, пыталась убедить себя в том, что если всё–таки не будет спасена, то виновата в этом будет лишь она сама — и так далее, и так далее, по однообразному кругу бесконечных и печальных противоречий. На минуту ей казалось, что она с чистым сердцем может утверждать что–нибудь из того, во что ей полагалось верить. Но уже в следующее мгновение это чувство ускользало, и она снова погружалась в несчастливые раздумья.

Её подруга не пыталась привить ей своё собственное спокойное безразличие к подобным вещам, но даже попытайся она это сделать, ей бы вряд ли это удалось. Её саму никогда не беспокоили такие вопросы, она никогда не стремилась всерьёз понять, что же стоит за провозглашаемыми ею доктринами.

Но это нисколько не помешало ей взять на себя роль духовного наставника, и она непрестанно давала леди Арктуре всевозможные советы о том, как той добиться уверенности в своём спасении. Она вполне справедливо сказала своей подопечной, что все её трудности происходят из–за недостатка веры, но так и не показала ей Бога, достойного того, чтобы в Него уверовать.

Глава 18

Столкновение

За всё это время Донал ни разу не видел графа, а тот, со своей стороны, не проявлял никакого интереса к тому, успешно ли продвигаются занятия у Дейви. Однако леди Арктура сильно беспокоилась на этот счёт, потому что уже была порядком предубеждена против нового учителя и страшилась его влияния на неокрепший ум мальчика.

В классной комнате была небольшая ниша. Когда–то это был оконный проём, но по какой–то надобности его решили наглухо заложить кирпичами. Как–то раз уже после дневных занятий Донал примостился в этой нише с книгой, а Дейви сидел за партой и усердно писал. Хотя уроки уже кончились, погода на улице была такой слякотной и ветреной, что они решили никуда не выходить, и Донал задал Дейви аккуратно переписать одно небольшое стихотворение. Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошла леди Арктура. С тех пор, как в замке появился Донал, она ещё ни разу сюда не заходила. Ей показалось, что Дейви один, она подошла к нему и заговорила так тихо, что Донал, с головой погружённый в книгу, не заметил, как она вошла. Однако постепенно её голос становился всё громче, и Донал вздрогнул, когда вдруг услышал её слова: