Хмельной транзит - Ксения Васильевна Бахарева

девчушки в полосатых пижамах, уткнувшись в подушки, дружно рыдали.

— Аня, Таня, что случилось? — бабушка нежно погладила по волосам одну и вторую плаксу, но девочки заплакали еще сильнее.

— Хочу к папе! — сквозь всхлипы проныла Аня.

— И я хочу к папе! — вторила ей покрасневшая от слез Таня.

— Не плачьте, милые, папа скоро вернется.

— Нет, не вернется, — сказала Аня и зарыдала пуще прежнего.

— Нелли, принеси попить, — скомандовала нахмурившаяся бабушка, — довели детей, ироды.

Жадно выпив воды, вопреки ожиданиям, девочки не успокоились, горькие слезы постепенно превратились в истерику, унять которую было невозможно битых три часа. Все это время Нелли бродила по комнате, брала на руки то одну дочь, то другую, но тщетно: дети расстроились не на шутку.

Наталья Андреевна нервно пила капли валерьянки в сторонке, вспоминая недобрым словом заботливого милиционера, который, видимо, по дороге на дачу взболтнул лишнего. А детская психика дорисовала в своих прелестных головках картины безрадостного будущего без обожаемого заботливого отца.

Измучившись окончательно, девочки уснули, еще долго всхлипывая во сне.

— Теперь ты понимаешь, что натворила? — тихо сказала Нелли мудрая бабушка.

— Я в чем виновата?

— Надо было не самокопанием заниматься, а детей уберечь от ненужной информации, попутчиков правильно выбирать, мужу помочь в трудную минуту. Ишь, цаца… Нюни распустила. Обманули! Ей Богу! Тебе рассказать, какая жизнь тебя ждет, если и впрямь окажешься одна? На твою зарплату не сильно разгуляешься.

— Да знаю я…

— Брак, девочка моя, это большая работа, а не так, когда все по шерстке гладят. На твоем пути еще не было испытаний, но они делают нас сильнее, выпадает на нашу долю их ровно столько, сколько мы можем вынести. И не вздумай про развод думать!

— Мам, не начинай…

Трамвай желаний

Забавный седовласый Хоттабыч, не особенно вникая в сложившиеся непростые обстоятельства жизни Федорова, долго в задумчивости крутил длинные усы, однако обещал помочь с документами в течение пяти дней. На это время парню надо было куда-то спрятаться, за совершенное преступление милиция, наверняка, уже возбудила уголовное дело, объявила в розыск. И Гришка подался по адресу, который назвал старик, к некой тетке Лене. Одно сильно напрягало: за доставленные хлопоты надо было невесть где раздобыть внушительную сумму в качестве гонорара Хоттабычу и его тайным помощникам.

На краю Демидовки у самого Златоуста аккуратный бревенчатый домик с резными наличниками благоухал истопленной русской печью, от чего тепло разливалось по всей округе. Голубоглазая хрупкая женщина в длинном платье, похожем на те, что носили в прошлом веке то ли высокородные дворянки, то ли купеческие жены, с воротником-стойкой и мелкими оборками, нежданному гостю была несказанно рада, угостила, чем Бог послал, да спать уложила. А утром стала расспрашивать:

— Гриша, ты во сне все Веру звал, хотел вытащить ее откуда-то.

— Не может быть, плохо помню. Похоже, тетка Лена, шпиона из меня не выйдет, — попытался отшутиться Федоров.

— Вот и я думаю, у Николая дочка пропала.

— Какого Николая?

— Люди в округе его Хоттабычем кличут, а для меня он брат — Николай. У него дочка пропала, Вера, давно уже, я подумала, ты как будто ее звал, — тетка Лена присела на край деревянной лавки, вытерев кухонным полотенцем слезы.

Удивительно, как в смуглом морщинистом лице, длинной косе, закрученной наверху словно обруч, длинных музыкальных пальцах отчетливо угадывались былая красота и благородство.

— Когда, говорите, девушка пропала?

— Несколько лет уж прошло. Лечилась в больнице и оттуда исчезла.

— Как могла пациентка из больницы пропасть?

— Вот и я переживаю, сил нет, но сердцем чую: жива она. Николай много раз ездил туда, выспрашивал, выслеживал, но так ничего и не добился. Темная история.

— Фотография есть?

— Конечно, сейчас покажу…

Тетка Лена достала из шкафа потертый пыльный альбом, пролистала несколько страниц и остановилась на черно-белой фотокарточке. Гришка замер. Из миллиона снимков он узнал бы ее, и сейчас, пытаясь сохранить самообладание, тихо произнес:

— Красивая…

— На отца похожа. Николай не всегда таким был. Как она пропала, поседел весь, козлиную бородку отрастил, словно отшельник, на кладбище подался, говорит, грехи замаливать.

— А что? Были грехи?

— Да какое там! Я не жаловала Веркину мать, полагая, что именно она виновна в своем беспробудном пьянстве и последующей смерти. Как ни пытался он меня разуверить, стою на своем. А брат считает, грех на нем, что не уберег.

— Так он один ее воспитывал?

— Один… как же… Я за неимением детей в Верочку вкладывала свое неистраченное материнское чувство.

Тетка Лена отложила старый альбом, достала из старого деревянного комода замотанную в тряпицу гармонь, заботливо протерла, слегка погладив.

— Играешь? — с надеждой спросила тетка.

— Нет.

— А Вера играла. И Николай, когда совсем тяжело на душе, тоску разгоняет.

— А вы играете на инструменте?

— На гармони — нет. На фортепиано. Только оно в Сибири осталось. Мы когда-то там жили. Брат много песен знает. На гармошке этой прапрадед наш играл, его еще в прошлом веке сослали в Сибирь за участие в восстании, через всю жизнь гармонь провез, больно тосковал по родине.

— Тетя Лена, — Гришка не мог усидеть на месте от одной только мысли, что не знает, как сказать про искалеченную Веру. Да и не сказать никак нельзя, коль скоро пора решать ее судьбу, искать врачей, лечить. Ульяне Петровне все это не под силу, да и прокурорский дом совсем рядом. — Тетя Лена, я… не могу так… А как вы в Демидовке оказались?

Погруженная в свои мысли тетка Лена не расслышала вопрос. Не умея играть на дедовой гармони, задумчиво обняла старый инструмент, прижалась к нему щекой и запела. Пела она протяжно, чисто, и слова о том, что не для нее придет весна, рвали душу на куски.

— Ишь, как заголосила, — в избу вошел Хоттабыч в странном полосатом одеянии. — Зачем тоску наводишь на парня? У него и своей печали не занимать. А тебя, Григорий, ищут. У матери были гости. Так что сиди тихо и не высовывайся.

— С ней все хорошо?

— Нормально. Я присмотрю. Как ксиву сделаем, уйдешь.

— Сколько ждать?

— В три дня обернемся. Сторублевка с тебя.

Федоров покорно кивнул, даже не представляя, откуда за столь короткий срок он мог достать такие деньги, но виду не показал.

— Хоттабыч, а почему тебя так прозвали?

— Я ж на него похож, разве не так?

— Похож…

— Как дочка пропала, стал людям помогать. Вроде как заветные желания исполнять, вот и прозвали… Казалось, если кому подсоблю, так и мне помогут в моем горе, — дернул волосок из своей козлиной седой бородки Хоттабыч, чтобы самое