Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

В субботу ее величество и все общество обедали в апартаментах молодых, с церемонией прислуживания за столом, что, по обычаю этой страны, должны делать новобрачные. После обеда в дворцовом театре давали оперу.

В воскресенье был маскарад в саду Летнего дворца, очень красиво иллюминированного, и фейерверк на реке, протекающей у сада. Каждый был одет в наряд по собственному вкусу; некоторые — очень красиво, другие — очень богато. Так закончилась эта великолепная свадьба, от которой я еще не отдохнула, а что еще хуже, все эти рауты были устроены для того, чтобы соединить вместе двух людей, которые, как мне кажется, от всего сердца ненавидят друг друга; по крайней мере, думается, это можно с уверенностью сказать в отношении принцессы: она обнаруживала весьма явно на протяжении всей недели празднеств и продолжает выказывать принцу полное презрение, когда находится не на глазах императрицы».

В 1740 году принцесса родила сына Ивана, наследника престола. В том же году после смерти Анны Иоанновны Анну Леопольдовну объявили правительницей при младенце-императоре Иоанне VI. Однако уже в ноябре 1741 года о своих правах на престол заявила «дщерь Петрова» — Елизавета.

Елизавета Петровна

В 1724 году Петр выдал свою старшую дочь Анну за герцога Голштинского. Супруги не слишком торопились уехать из Петербурга и отправились домой в город Киль только после гибели Петра. Здесь Анна Петровна 4 марта 1728 года родила сына Карла-Петра-Ульриха (впоследствии — император Петр III). Рождение принца отмечали пышно, с фейерверками и иллюминацией. Однажды, желая полюбоваться на фейерверк, Анна Петровна неосторожно открыла окно. Фрейлины боялись, что она, едва вставшая с постели после родов, простудится, но Анна, смеясь, сказала им: «Мы, русские, не так изнежены как вы, и не знаем ничего подобного». Однако эта неосторожность обошлась ей дорого: принцесса тяжело простудилась и 4 мая скончалась в возрасте 20 лет.

Л. Каравак. Портрет цесаревны Анны Петровны. 1725 г.

Меж тем на родине ее сестра Елизавета Петровна оказалась практически пленницей своей двоюродной сестры Анны Иоанновны.

Многие иностранцы, приезжавшие в Петербург, сразу замечали в свите императрицы юную царевну. Герцог Лирийский пишет: «Принцесса Елизавета, которая, как Вы знаете, является дочерью Петра I, очень красива. Кожа у нее очень белая, светлокаштановые волосы, большие живые голубые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она склонна к полноте, но очень изящна и танцует лучше всех, кого мне доводилось видеть. Она говорит по-немецки, по-французски и по-итальянски, чрезвычайно весела, беседует со всеми, как и следует благовоспитанному человеку, — в кружке, но не любит церемонности двора».

И они сразу замечали, что царевна живет отнюдь не по-царски: у нее нет своего двора, она стеснена в средствах. Позже сама Елизавета говорила, что в те времена она больше всего боялась умереть, не расплатившись с долгами, так как тогда ее душа была бы проклята и не попала бы в рай.

Г. Бухгольц. Портрет императрицы Елизаветы Петровны в жемчугах. 1768 г.

Джейн Рондо, имевшая возможность близко познакомиться с Елизаветой, пишет: «Вы узнаете, что я часто бываю у принцессы Елизаветы и что она удостоила меня своим посещением, и восклицаете: „Умна ли она? Есть ли в ней величие души? Как она мирится с тем, что на троне — другая?“ Вы полагаете, на все эти вопросы ответить легко. Но я не обладаю Вашей проницательностью. Она оказывает мне честь, часто принимая меня, а иногда посылает за мной. Сказать по правде, я почитаю ее и в душе восхищаюсь ею и, таким образом, посещаю ее из удовольствия, а не по обязанности. Приветливость и кротость ее манер невольно внушают любовь и уважение. На людях она непринужденно весела и несколько легкомысленна, поэтому кажется, что она вся такова. В частной беседе я слышала от нее столь разумные и основательные суждения, что убеждена: иное ее поведение — притворство. Она кажется естественной; я говорю „кажется“, ибо кому ведомо чужое сердце? Короче, она — милое создание, и хотя я нахожу, что трон занят очень достойной персоной, все же не могу не жалеть, чтобы принцесса стала, по крайней мере, преемницей».

Очевидно, Елизавета желала того же, но при жесткой и подозрительной Анне Иоанновне предпочитала держаться тише воды, ниже травы. Однако когда корону получила значительно менее инициативная, а следовательно, менее опасная для Елизаветы Анна Леопольдовна, Елизавета начала действовать.

В ночь с 24 на 25 ноября 1741 года она вместе с несколькими преображенцами явилась во дворец и захватила правительницу с семейством. Вслед за тем арестованы были Миних, Остерман, вице-канцлер граф Головкин. Утром 25 ноября все было кончено и издан манифест о восшествии на престол императрицы Елизаветы.

Бывшую правительницу с семьей выслали сначала в Ригу, затем в крепость Дюнамюнде, где у Анны родилась дочь Елизавета. В январе 1744 года их всех перевезли в город Раненбург (Рязанской губернии), а оттуда — в Архангельск и, наконец, в Холмогоры, где поселили в бывшем архиерейском доме, обнесенном высоким тыном, под бдительным надзором сторожей, совершенно разобщившим ее с внешним миром. Маленького сына Иоанна Антоновича, который мог претендовать на престол, у семьи отобрали и содержали отдельно.

В тюрьме у Анны Леопольдовны родились еще два сына — Петр (19 марта 1745 года) и Алексей (27 февраля 1746 года). Родив последнего, Анна заболела родильной горячкой и умерла. Ей было всего 28 лет. Рождение принцев Петра и Алексея скрыли, было объявлено, что Анна скончалась от лихорадки.

Позже подросшего Ивана перевезли в Шлиссельбург, где он находился в полной изоляции, ему не разрешалось никого видеть, даже крепостных служителей. Там он содержался до 1764 года, когда подпоручик В. Я. Мирович попытался освободить Ивана. Однако стражникам выдали секретную инструкцию умертвить арестанта, если его будут пытаться освободить (даже предъявив указ императрицы об этом), поэтому в ответ на требование Мировича о капитуляции они закололи Ивана и только потом сдались.

Остальное «брауншвейгское семейство» оставалось в Холмогорах. Нередко они нуждались даже в самом необходимом. Воспитанные вместе с простолюдинами, дети Антона Ульриха не знали другого языка, кроме русского. Позже перед восшествием на престол Екатерины II Антону Ульриху было предложено удалиться из России, оставив детей в Холмогорах; но он решил остаться с детьми и умер в России в 1774 году. В начале 1780 года Екатерина II решила отправить детей Антона Ульриха к их тетке — королеве Датской Юлиане Марии. Они отбыли на фрегате «Полярная звезда», получив серебряную посуду, украшения и подарки, кроме того, им было назначено денежное содержание из русской казны (по 8 тысяч рублей в год на каждого).

Судьба Анны Леопольдовны и ее семьи была источником непрерывных укоров совести для новой императрицы. Елизавета хорошо понимала, что поступила с кузиной и ее детьми не по-христиански, и страшилась загробной кары. И одновременно она понимала, что пока жив Иван Антонович, всегда возможен новый переворот, который сбросит ее с трона. Поэтому она жила в постоянном страхе за свою жизнь и за свою душу, и то ездила с двором в паломничества по монастырям, то веселилась до упаду, стараясь забыться, то гневалась по любому пустяку, наводя страх на придворных.

Когда юная София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст-Дорнбург приехала в Петербург, чтобы стать цесаревной Екатериной Алексеевной, женой наследника престола Петра Федоровича (сына Анны Петровны), она как-то попалась под горячую руку императрице (та разгневалась на нее за то, что Екатерина, одеваясь и причесываясь со всей тщательностью, опоздала к обедне). Тогда, как пишет Екатерина в своих мемуарах, старая фрейлина дала ей такой совет: «Мать сердится и бранит детей, а потом это проходит; вы должны были бы сказать ей оба: „Виноваты, матушка“, и вы бы ее обезоружили. Я ей сказала, что была смущена и изумлена гневом ее Величества, и что все, что я могла сделать в ту минуту, так это лишь слушать и молчать. Она ушла от меня, вероятно, чтобы сделать свой доклад. Что касается меня, то слова „виноваты, матушка“ как средство, чтобы обезоружить гнев императрицы, запали мне в голову, и с тех пор я пользовалась ими при случае с успехом».

Елизавета, как и Анна Иоанновна, ценила роскошь и богатство. В Оружейной палате хранится ее платье из серебряного глазета и шелка, украшенное золотыми позументом и создающее тот же эффект «мягкого сверкания», как и платье Анны Иоановны. Для своей будущей невестки она заказала удивительное по красоте и изяществу платье из серебряной парчи, отделанное серебряной вышивкой, создававшей эффект бриллиантовой россыпи.

Современник царствования Елизаветы князь Михаил Щербатов писал: «Двор подражал, или, лучше сказать, угождал императрице, в златотканные одежды облекался. Вельможи изыскивали в одеянии все, что есть богатее, в столе все, что есть драгоценнее, в шитье все, что есть реже, в услуге возобновя древнюю многочисленность служителей. Дома стали украшаться позолотою, шелковыми обоями во всех комнатах, дорогими мебелями, зеркалами. Все сие доставляло удовольствие самим хозяевам. Вкус умножался, подражание роскошнейшим нарядам возрастало. И человек становился почтителен по мере великолепности его жилья и уборов».