Святой и грешница - Ульрике Швайкерт

— Может, ты хочешь что-нибудь съесть? — спросила Оттилия.

Элизабет пристально посмотрела на нее.

— Ну, я имею в виду, если ты голодна, я могла бы принести тебе что-нибудь из кухни.

Элизабет хотела отказаться, но в этот момент у нее громко заурчало в животе, и обе девушки рассмеялись.

— Пойдем, — сказала Оттилия и зажгла лампу. Она заговорщицки кивнула Элизабет, чтобы та спускалась вслед за ней на кухню, расположенную в задней части дома. Там был большой очаг, на котором можно было сразу разогревать несколько котелков или зажарить целого кабана.

— Тише, — предупредила хозяйка. Она открыла дверь и указала на кладовую с толстыми стенами для поддержания низкой температуры, располагавшуюся за кухней.

— Ну, что ты хочешь? Сало? Сыр? Или колбасу? — Она тихонько засмеялась и выглядела в этот момент просто девочкой, собравшейся что-то стащить из кладовой. Оттилия позабыла и о покойной матери, и о пьяном отце. — Ну же, говори!

— Немного вон той колбасы и кусочек сыра, — попросила Элизабет.

Оттилия кивнула и отрезала большой кусок сыра. Снаружи хлопнула дверь. Слышно было, как через зал приближаются шаги. Оттилия задула лампу и, схватив Элизабет под руку, прошептала на ухо:

— Тихо!

Через кухню к ним приближался свет, сначала он выхватил из мрака их обувь и платья и поднялся к лицам.

— Что это значит? — раздался резкий голос из темноты.

Элизабет зажмурилась, успев, однако, рассмотреть длинную белую рубашку и босые ступни под ней.

Оттилия драматично вздохнула.

— Ничего, я не хотела тебя будить. Отец вернулся и спит в большой комнате.

— Да, я видела.

Кухня наполнилась теплым светом, когда со всех сторон лампы были сняты затворки. Элизабет увидела худощавую женщину с унылым лицом. Из-под изношенного чепчика виднелось несколько седых прядей. На Элизабет смотрели строгие глаза, губы сжались в тонкую полоску.

— Что это значит? — переспросила женщина. — Я подумала, что в дом проник какой-то сброд. И вероятно, я не так уж и заблуждалась!

Она была служанкой или бедной родственницей? В любом случае она долгое время находилась в этом доме и имела определенное влияние на детей.

Оттилия обиженно надула губы.

— Маргрет, это тебя не касается. Я только взяла из кладовки немного колбасы и сыра, и я как старшая дочь в доме, разумеется, имею на это право. — Она немного вытянулась, но рядом с худощавой женщиной все равно выглядела ребенком.

— Да, с этим не поспоришь, но мне бы хотелось знать, кто с тобой. Потому что вижу, что этому кому-то совершенно нечего делать в нашем доме!

От полного презрения взгляда у Элизабет запылали щеки. Больше всего ей хотелось убежать отсюда, но Оттилия схватила ее за рукав.

— Это я ее с собой привела!

Худощавая женщина, тяжело дыша, вздохнула:

— Не ври мне. Я не знаю, что у тебя общего с ней, но ты поступаешь неправильно, защищая ее. Что она тебе наврала, что ты так говоришь? Она проникла сюда, чтобы обокрасть твоего отца, а ты ее застала. Каким обманом она добилась твоего сочувствия?

Девушка дерзко улыбнулась. Очевидно, спор начал приносить ей удовольствие.

— Нет, Лиза сюда не вторгалась. Она оказала мне услугу, и я хотела дать ей с собой продукты, прежде чем она уйдет.

Маргрет развернулась, очевидно, обдумывая последние слова.

— Ты в своем неведении даже не понимаешь, кого приводишь в дом, — начала она, но Оттилия оборвала ее на полуслове:

— Тебе не нужно здесь разводить болтовню. Лиза — шлюха из борделя у еврейского кладбища. — У Маргрет перехватило дыхание, но Оттилия продолжала. От смущения, которое она излучала в первую их встречу, не осталось и следа. — Отец напился у нее так, что не смог без нашей помощи вернуться домой.

— Оттилия!

— Это горькая правда, — тихо сказала девушка.

Но Маргрет была скорее грустной, чем возмущенной.

— Все очень изменилось с тех пор, как милостивая госпожа так внезапно ушла от нас.

— Да, раньше он себя так не вел, или я этого не замечала, — кивнула Оттилия.

— Но все равно тебе не следовало приводить ее сюда. Должен был быть другой выход!

— Какой? Попросить помощи у стражников?

— Да! Нет, наверное, лучше нет. Они бы еще, чего доброго, сообщили старосте, и это не лучшим образом отразилось бы на семье.

— Вот видишь! Я сделала то, что было необходимо.

— Спасибо за все. Я лучше пойду, — вмешалась в разговор Элизабет.

Несмотря на возражения Маргрет, Оттилия провела Элизабет до двери и дала ей монету, чтобы заплатить за открытие ворот. Затем закрыла тяжелую дверь, оставив Элизабет одну в ночном переулке.

Шлюха медленно побрела домой. Вокруг было тихо и спокойно, только несколько кошек пробежали мимо нее. Когда она подошла к борделю, у нее было такое чувство, будто она на несколько часов сбежала в другую жизнь.

Не прошло и недели, как Элизабет снова встретила советника и его дочь. Мадам отправила ее вместе с Жанель за покупками на Домштрассе. Как обычно, когда они днем выбирались в город, на них была более неприметная одежда в отличие от той, которую они носили по вечерам в борделе. Однако их, несомненно, можно было узнать по желтым ленточкам. Жанель болтала о клиентах и смеялась над приезжим торговцем: он дважды споткнулся о собственные штаны и, упав, разбил нос.

— Так что я сначала должна была заниматься его носом, прежде чем обратить внимание на другие части тела. И я тебя уверяю: такой удар может любому мужчине испортить удовольствие. — Она хихикала, и Элизабет смеялась с ней за компанию, пока не заметила их.

Первым она узнала советника, оживленно беседовавшего с двумя мужчинами недалеко от ратуши. Теперь, когда он был одет в свежую одежду и выбрит, с красивой шляпой на голове, он выглядел решительным и внушающим доверие. Казалось, он не имел ничего общего с тем плачущим мужчиной на руках Элизабет. К советнику подошла девушка, одетая по последней моде в отделанное мехом платье, с толстой цепью на шее и блестящими в завитых волосах нитками жемчуга. Это была Оттилия. Она обратилась к отцу, но тот велел не вмешиваться в разговор. Обиженно надувшись, она отвернулась и со скукой наблюдала за Домштрассе, пока не увидела Элизабет и ее спутницу. Оттилия ее узнала и улыбнулась.

Не подумав, Элизабет подняла руку в знак приветствия, и советник заметил это. Холод в его взгляде, словно клинок, пронзил ее душу, и ее рука безвольно упала.

— С кем ты поздоровалась? — спросила Жанель. — Неужели с советником Майнталером?

— С его дочерью, — жалобно ответила Элизабет.

— А я думала, что это Эстер у нас глупая овца. Пойдем отсюда, — скомандовала Жанель, увлекая за собой подругу. — О чем ты думала? Эти господа наслаждаются нами только под покровом ночи. Днем мы для них не существуем. А для их семей нас вообще нет!