Декоративка. Книга 1 (СИ) - Грин Агата

Тредена я не боялась совсем. От него исходила приятная, уютная энергия, и ни разу — ни разу! — он не посмотрел на меня, как мужчина на женщину. Да, он порой злился на меня, но злился, как злятся на озорного ребенка. Несмотря на свою несомненную брутальность и внешнюю простоватость, бородач отнюдь не был прост. Он упорно избегал называть меня декоративкой или, как это принято у мэнчи — «декой», и старался обращаться ко мне по имени. Когда я хитрила и прикидывалась слабой, мэнчи сразу меня раскусывал и давал работу потяжелее, а когда я и в самом деле плохо себя чувствовала, давал отлежаться.

Треден был чем-то неуловимо похож на Кирила, и это меня располагало к нему. Может, я просто чувствовала, что он хорошо ко мне настроен, и поэтому не боялась его, не ждала каверзы или жестокости. А вот Зена я боялась по-прежнему, и порой, ощущая его взгляд на себе, холодела. Он так и не рассказал, что я столкнула его с обрыва, и интересовался только, не ищут ли тех мэнчи, которых они убили тогда. Треден говорил, что хорошо спрятал тела, и что никто не искал этих мэнчи, а если и беспокоились их пропажей, то винили гуи, которые любят полакомиться человечиной. Так и закончилось то наше злоключение — словно ничего и не было.

Мой первый месяц в качестве декоративки подходил к концу.

Глава 11

— Собирайтесь, — сказал как-то утром Треден, после того как мы разделались с немудреным завтраком.

Я тяжело вздохнула и опустила взгляд. Вот и подошел к концу мой «отпуск» в этом доме… Придется вернуться в город, к распорядителю Гадо, снова готовиться к торгам и гадать, какой мэнчи на этот раз меня получит.

— Ирина, одевайся, да потеплее! И возьми еще чистую одежду с собой.

Я поднялась из-за стола и пошла в угол, за занавеску. Пока я складывала одежду за ней, Треден помогал одеться Зену; при этом они тихо что-то обсуждали. Приготовив себе чистую мужскую рубашку, платье примитивного кроя из примитивного материала, и обмотавшись шалью, я натянула тулуп, поправила платок и вышла из-за занавески.

Зен уже был одет и сидел на лавке; Треден торопливо укладывал в сумку вещи. Надев верхнюю одежду, бородач накинул ремень сумки на плечо, подошел к Зену и помог ему подняться.

Млад уже был готов к прогулке и стоял у двери; я не осмелилась подойти близко к волку. За все это время мы с ним так и не подружились и относились друг к другу с настороженностью. Когда мне не спалось ночью, я замечала волка у самой занавески — зверюга сидел и смотрел на меня своими глазами-фонарями, всем своим видом говоря: «Я слежу за тобой».

— Чего замерла? — спросил Треден. — Отворяй дверь.

Я обошла волка, открыла с усилием тяжелую скрипучую дверь и вышла.

День ослепил меня; погода в этот день стояла тихая, ясная. Морозец уплотнил высокое и плотное покрывало снега, так что он затвердел и блестел на свету, словно на нем рассыпали тысячи крошечных бриллиантов. Притерпевшись к яркости дня, я, прищурившись, взглянула на небо — оно было чистейшей лазурью.

Млад прошел мимо, небрежно толкнув меня.

Я оглянулась на мэнчи. Зен с наслаждением вдыхал болезненно холодный воздух, а Треден с умилением на него смотрел. Мне давно уже стало ясно, что эти двое не просто друзья: бородач относится к желтоглазому, как к сыну, племяннику или воспитаннику. Возможно, Зен и есть его сын или племянник: я не спрашивала, да и не интересно мне это.

Они постояли немного, и пошли неторопливо вперед; я последовала за ними в некотором отдалении, чтобы самой не протаптывать дорогу по снегу. У Тредена ноги сильные, большие — пусть ведет нас… Млад вернулся к нам; волчище тоже понял, что лучше следовать уже по проторенной тропинке, а не тонуть в снегу.

Мы прошли совсем немного, а я уже утомилась. После стольких дней, проведенных взаперти, прогулка была для меня и нагрузкой, и недолгой радостью — приятно было смотреть на зимнюю красоту. Иная красота-то мне теперь недоступна…

Чем дальше мы отходили от жилища Тредена, чем мрачнее я становилась. Каково нам будет сегодня вечером, вдвоем, и как мы переживем еще два дня вместе? У Тредена мы не разговаривали и относились другу к другу, как к предметам мебели. Как ни старался бородач примирить нас, вовлечь в общую беседу, ничего у него не получалось: мы не хотели примирения и избегали даже лишний раз взглянуть друг на друга.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Чего такая хмурая, Иринка? — спросил Треден, оглянувшись на меня.

Сердце кольнуло острой иглой боли, и я остановилась. «Иринка»… Так меня дома называли… мама, бабушка… отец, пока не ушел в другую семью… а Сашка любил называть меня «Иришкой», «Ириской»… В памяти зазвучали голоса тех, кто любил, ценил, защищал и берег меня в той, прошлой жизни…

— Почему ты назвал меня так? — жестко спросила я, заставляя эмоции схлынуть, а воспоминания — замолкнуть.

— А чего? Хорошо звучит — Иринка… Скажи, Зен?

Зен промолчал.

— Я для тебя Ирина, Треден. Не Иринка, — отчеканила я ледяным под стать погоде тоном.

— Раз не нравится, не буду больше тебя так называть, — с легкой обидой произнес Треден.

— Да, не нравится.

— А что тебе нравится? Чем жила раньше? — заинтересовался вдруг мэнчи, продолжив двигаться вперед. — Так и не рассказала о себе ничего. Скоро уж расставаться, а я о тебе знаю только, что ты ничегошеньки не умеешь, кроме как ругаться и глаза щурить.

Я нахмурилась и по привычке снова прищурилась.

Треден рассмеялся:

— Вот-вот, снова щуришься!

— Я плохо вижу, вот и щурюсь!

— Но ты хотя бы что-то видишь, а это уже хорошо. Не совсем слепая. Боги тебя пощадили. Слышишь их?

— Нет.

— А я слышу.

Треден остановился снова и прислушался. Мой слух тоже уловил что-то знакомое… похожее на гул… гул! Я сразу же забыла обо всем, что беспокоило и расстраивало меня минуту назад, и, подойдя к бородачу, спросила:

— Так это боги так… звучат?

— А кто ж? Они всегда с нами, бродят то тут, то там, но людям не показываются, потому как простой человек не может вынести даже звука дыхания бога: ему становится дурно, впадает в беспамятство… Некоторые даже рассудка лишались. Отцы говорят, что только чистые сердцем могут пережить встречу с богами, а те, кто запятнались, умирают от гнета грехов и осознания своей никчемности при встрече с ними.

— Что еще бывало? — жадно спросила я.

— Всякое… — подозрительно на меня поглядев, ответил он. — Я тебе вот что скажу, Ирина: богов нельзя беспокоить. Как услышишь их, уходи. Иначе умрешь страшной смертью, ведь все мы, люди, грязные, кровью запятнанные…

— Боги могут забирать людей? — затаив дыхание, спросила я.

— Боги все могут!

— А…

— Чего ты пристала ко мне? Ты женщина, тебе вообще о богах думать не положено! — рассердился Треден и, громко сопя, пошел вперед.

Я осталась на месте, прислушиваясь к слабому, едва различимому вдали гулу. То, что местные называют «дыханием богов» — это наверняка какая-то временная или пространственная аномалия. Когда люди натыкаются на нее, им становится плохо, как стало плохо нам с Леной — у нас обеих и голова закружилась, и сердце забилось в два раза быстрее, и тошнота подкатила, а потом мы и вовсе оказались в другом мире. Или в прошлом… или в будущем… Кто знает, что это за выверты вселенной? Но главное то, что этот «гул», или эти «боги», возможно, могут сработать как портал и вернуть меня домой.

Мне нужна возможность постоянно быть в лесу, чтобы иметь больше шансов услышать этот гул и отыскать путь домой. Значит, нужен такой хозяин, который может брать меня в лес постоянно и не видеть в этом ничего подозрительного. Одним словом, мне нужен Треден.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

С ним не будем проблем, он человек мягкосердечный. Я разузнала, что Крету он купил, потому что ее так сильно избил предыдущий хозяин, что ее никто не хотел брать на торгах, и она ушла за бесценок. Чтобы бедняжка не досталась кому-то нищему и озлобленному и совсем не пропала, он сам ее купил и привел в свой дом. А если вспомнить, что сказал тот мальчишка Зоран перед смертью, то можно с уверенностью сказать, что деньги на декоративок у Тредена всегда имелись. Он охотник, а в этом таежном ов-вене это довольно прибыльная профессия.