Олег Табаков - Лидия Алексеевна Богова

личности, способной повести диалог с залом, увлечь, потрясти. Не откликнуться в эти минуты невозможно. Любой талант — преимущество иррационального над рациональным. Поэтому таланту подражать нельзя, ему нельзя завидовать, им можно только восхищаться. В самом деле, как можно завидовать Пушкину, Станиславскому, Шекспиру, Улановой? Это все равно что завидовать солнцу, небу, океану.

Табаковские характерные интонации, способность заразительно смеяться, заходясь от смеха или хитро прищуриваясь, невоспроизводимы. Даже в оценках, шутках, комментариях, которые не всегда были безобидны, его жизнелюбие, здоровый русский юмор оставались всепобеждающими. Он рано ощутил свою харизму как особую одаренность, способную производить на окружающих сильное впечатление. Харизма — эмоциональная чувствительность, непоколебимая вера в себя, возможность ощутить настрой других людей и выстроить согласно этому взаимодействие. Находясь на одной волне с окружающими, он воздействовал не только эмоционально, но и умным словом. Самоконтроль тоже присутствовал и позволял сохранять изящество и самообладание в общении с любой аудиторией. Харизма Табакова была мирового уровня, этим можно объяснить его неуемность в работе.

При этом харизма постоянно должна подтверждаться успехом своего воздействия. Отсутствие успеха изымает человека из обращения в лучшем варианте, а в худшем — окружение злобствует. Вспомним, как в последние годы жизни Георгия Товстоногова злорадствовала критика. Успеха не было, лев устал, отбить наотмашь многие неумные выпады сил уже не было. И как все успокоились разом, когда режиссер покинул этот мир, оставив «ценителей» разбираться с его победами и неудачами. После Адуева в биографии актера долго не было роли, в которой его актерская личность открывалась бы в своей сокровенной сути, его реже стали видеть и в драматических ролях. И Табаков с каким-то неистовым упорством наращивал характерность. Эта потребность имеет как плюсы, так и минусы. Но желание было выстрадано, стало убеждением. К слову, характерным актером считал себя Станиславский. В понятие характерный актер Табаков вкладывал самое высшее, что есть в актерском искусстве. Он осознавал, что его природа расцветает в характерности, именно в характерных ролях он чувствовал себя убедительным. Это трезвое понимание своих возможностей актеру абсолютно необходимо. Сколько боли мы слышим у тех, кто не захотел познать себя, не смирился со своей природой! Комик всю жизнь мечтает о трагедии, характерный артист считает, что героический репертуар его предназначение, а вокруг этого никто не замечает.

Табакова подобные переживания обошли стороной. Он никогда не мечтал ни о Гамлете, ни об Отелло, а всегда хотел сыграть Полония. В этом его потрясающее актерское чутье. Он с гордостью приводил слова Дмитрия Николаевича Журавлева, что в характерных ролях Табаков «будто садится в огромную скоростную машину и несется на таких скоростях, что уже сам не контролирует движение». Может быть, в силу молодости в те годы для Табакова важна была не просто главная роль — самым интересным оставалась «езда в незнаемое». Он по-настоящему «кайфовал» от эксперимента, от риска. Актерский потенциал действительно интересен, когда он не просто тиражирует жизнеподобие, а смело вступает в неведомое пространство. В этом случае потенциал измеряется не совпадением персонажа с сегодняшним днем, а зрелым мастерством актера, категориями художественности, а не публицистики. На наших глазах Табаков превратился в крупного актера. Он по-прежнему прекрасно владел партитурой тщательного психологического действия, но было и нечто новое.

Стоит вспомнить одно из высших достижений актера этого времени — юного режиссера-художника Искремаса в фильме Александра Митты «Гори, гори, моя звезда». Образ неистового, увлеченного героя революции требовал не реализации того опыта, что был накоплен в театре, а нового актерского качества. Впервые разговор шел не о времени, не о проблемах определенного периода, а о философии взаимосвязи искусства, художника и жизни. Только страдание Художника оправданно, ибо своим талантом и опытом он может помочь людям. Об этом и снят фильм. Сколько раз Искремас представлял свою эффектную, героическую смерть — а встретил ее на пустынной дороге, в глазах заросшего усталого бандита, в поспешности, с какой тот стремился совершить убийство. И не было здесь ничего эффектного, театрального. Это была жизнь, а не спектакль.

В фильме все кого-то играют — от неудавшихся актеров до белогвардейского офицера с внешностью интеллигента, но только герой Табакова представлял соединение интеллектуального и занимательного, серьезного и смешного. Фантазер и фанфарон Искремас мечтает о новом театре, который способен выразить душу народа, творящего революцию, а репетирует легкий водевиль. Но как репетирует! Азартно, раскованно. Это был еще один праздник игры, игры свободной, целенаправленной. В изобилии интонационных, пластических, зрелищных приемов, в остроте подачи — на грани с остротой спорта, в гримасах и смелых передержках открывались замечательная психологическая наблюдательность, точность и мастерство. Каскад показанных движений провинциальной шансонетке, которая никак не может их повторить, вызывает восхищение и улыбку, а буквально через несколько эпизодов — тот же каскад движений, но это уже жуткая пляска смерти, когда подвыпившие белые офицеры забавляются, стреляя по человеку, мечущемуся с завязанными глазами. Пластика Табакова позволила ему использовать движение как трагическую краску образа.

Актерская техника и сегодня подразумевает акробатическую ловкость, владение танцем, пением, вот только тот уровень исполнения, что был у Табакова, сегодня недоступен. Однажды режиссер, репетировавший с актером, сделал замечание: «Русский комик должен иметь драматическую интонацию, и ему как человеку только комиковать негоже. Надо чаще беспокоить себя и творчески, и лично». Эту драматическую интонацию в комизме ситуаций фильма сохраняла взволнованность исполнителя. На глазах рождался, пожалуй, самый сложный, емкий жанр, который определял личность самого Табакова — трагикомедия. Жанр, сразу выявляющий в любом исполнителе как достоинства, так и недостатки. Характер Искремаса — естественное соединение несоединимого. Объем психологического исследования человека, его особенностей, обусловленных временем, обстоятельствами, создан резкими трагифарсовыми красками. И на экране родилась живая драгоценность человеческого таланта — Герой, который, как и сам Табаков, обладал способностью влюблять зрителя в то, во что влюблен сам.

К концу шестидесятых в разных ролях — и в разнообразных новых, и в тех, какие сохранял за собой, — Табаков пользовался как бы «сменной оптикой и сменной актерской техникой». Он и в беседах с профессионалами, и в интервью с журналистами размышлял над проблемой, как нужно актеру играть, чтобы герой был одним из тех, кто приходит в театр. Во все времена именно этого ждет и требует зритель. Не возникнет истинное сопереживание, пока зритель не поверит, что персонаж такой же, как он, сидящий в зале. Дело не в бытовом соотношении с современным человеком, а в том, знает ли актер, каков его герой наедине с собой, как он проявляет себя в самых неподходящих, нелепых и неожиданных обстоятельствах. «Актер, — подхватывает Табаков, — должен знать о своем герое с полярных сторон, чтобы