Ближний круг госпожи Тань - Лиза Си

госпожа Чжао, а за ней – госпожа Хуан и ее дочери, три Яшмы и несколько служанок, включая Маковку и Тушь. Когда комната наполняется веселыми, полными любви голосами женщин, Мэйлин отходит к стене. Не все одобряют ее присутствие, но бабушка разрешает моей подруге остаться до тех пор, пока дедушка не передаст меня моему будущему мужу.

Бабушка хлопает в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание.

– Пришло время наряжать невесту.

Мне помогают облачиться в шелковую юбку и кофту цвета киновари. Юбка расшита символами удачи и плодородия. На кофте золотыми и серебряными нитями вышиты дракон и феникс [35]. Губы мне красят в цвет лепестков красного лотоса, а щеки мажут белилами. Бабушка надевает на меня корону феникса. На ней подвески из золотой филиграни, нефрита и других драгоценных и полудрагоценных камней, и их позвякивание напоминает пение птиц. Издалека доносится звон цимбал, удары барабанов и гул труб.

– В «Книге песен» [36] говорится, что девушка, выходя замуж, оставляет родителей и братьев далеко позади, – вещает бабушка. – В ней не упоминаются дедушки и бабушки и другие любящие ее люди. – Ее голос затихает. Затем она продолжает: – Жених прибыл за невестой. Пришло время для накидки.

Меня окружают женщины моей семьи. Они наперебой прощаются. Мой взгляд скользит по их лицам, я пытаюсь запомнить каждую пару глаз, остроту скул или утонченность подбородка. Бабушка и Мэйлин вместе поднимают красную вуаль, расшитую пионами, и накидывают мне на макушку. Ткань непрозрачна, так что теперь я вижу только переднюю часть кофты и юбки, из-под которой выглядывают туфельки.

– Только в этот день ты выглядишь как императрица, – говорит бабушка, – а твой муж надевает костюм девятого ранга. Живите в соответствии с этим, и вы оба будете счастливы.

С этими словами бабушка берет меня за одну руку, а Мэйлин – за другую, чтобы провести по дворам. Всю дорогу бабушка шепчет мне, как она меня любит, и дает советы.

– Мы у последнего порога, – объявляет она. – Подними ногу.

За пределами особняка все приходит в движение. Я представляю, как это выглядит: украшенные паланкины выстроились в ряд, в них едут мои родственники. Мое приданое, от мельчайших швейных иголок до крупных предметов мебели, завернуто в красный шелк или упаковано в красные сундуки, украшенные позолотой, и погружено на телеги и повозки. Они поедут к дому моего мужа, и весь свет увидит, какое богатство я принесла с собой.

– Приветствую вас, господин Тань! – раздается мужской голос. – Мы прибыли из семьи Ян, чтобы вручить письмо о свадебной церемонии.

– Я принимаю ваше письмо, – слышу я слова деда.

Проходит несколько минут, пока дедушка молча читает его. Мысленно я представляю, как он кивает, проверяя, все ли в порядке, включая подтверждение того, что отец подарил семье Ян тридцать му земли, которая ранее уже была им передана.

Мэйлин крепко сжимает мой локоть и шепчет:

– Вот и все. Прощай, дорогая подруга.

– Мэйлин…

– Никто из нас не знает, что ждет нас в будущем, но обещай писать…

– А ты обещай навещать меня.

Рука Мэйлин выскальзывает из моей, и крепкая хватка деда становится нежной. От достойной невесты ожидают слез – это свидетельство нежелания покидать родную семью. Но я плачу не из чувства долга. Я всхлипываю, пока бабушка и дедушка ведут меня сквозь толпу. Глядя вниз, я вижу множество ног и среди прочих узнаю голубые атласные туфли госпожи Чжао, расшитые снежинками, и кожаные ботинки брата. Я вижу туфельки, принадлежащие Яшмам, и замечаю большие ноги Маковки: она будет идти рядом с моим паланкином, как и тогда, когда мы покидали Лайчжоу.

Позже Маковка расскажет мне, что видела: сколько людей выстроилось вдоль дороги, чтобы посмотреть на нашу процессию, насколько величественными были дома, мимо которых мы проходили, и какие по небу плыли облака. Я не вижу только абрикосовых туфель Мэйлин.

Мне помогают забраться в паланкин. Я дрожу всем телом. Как бы я ни готовилась к этому дню, покидать всех и вся, кого я знаю, очень грустно. В смешанных чувствах я почти не испытываю неудобств от поездки. Многоголосица ударов тарелок и звучание других инструментов сопровождает каждый шаг носильщиков. Поездка занимает около сорока пяти минут, но носильщики так петляют, что я даже при желании не смогу самостоятельно найти дорогу домой.

Бой барабанов и грохот тарелок становятся еще более неистовыми.

Взрывы петард и громкие возгласы извещают, что я добралась до места назначения. Голоса выкрикивают приказы и инструкции – это означает, что мужчины выгружают мое приданое. Я жду в паланкине, ерзая, как муха на носу водяного буйвола. Этот момент называют «великим возвращением домой», ведь говорят, что Небеса предопределили будущий союз, но мыслимо ли не испытывать тревогу и даже страх перед жилищем, семьей и мужем, которые уготованы мне судьбой?

Дверь паланкина открывается, и внутрь просовывается рука. Передо мной расстилают зеленую ткань, чтобы я прошла, не касаясь земли. По традиции меня сопровождают вдовы. Руки, которые держат мои, покрыты старческими пятнами. Я пытаюсь представить себе лица обладательниц дребезжащих голосов, предупреждающих, когда нужно поднять ногу над порогом, когда сделать два шага вверх или остеречься небольшого уклона садового мостика. Их голоса почти заглушает звон инструментов и шумные приветствия тех, кто здесь живет. Еще один порог – и я оказываюсь в комнате. Меня ведут вперед, пока носки моих красных туфель не оказываются рядом с парой мужских туфель, которые я же и вышивала.

Они принадлежат моему будущему мужу. Я покачиваюсь, и мой рукав задевает его рукав. Инстинктивно мы оба отстраняемся. Но я все равно ощущаю его присутствие – тепло его тела, дыхание почти такое же неровное, как мое собственное.

Затем все происходит быстро. Голос просит нас поклониться три раза: «Первый – в знак уважения Небу, Земле и предкам семьи Ян. Второй – в знак уважения к господину Яну и его супруге, госпоже Ко. Теперь поклонитесь друг другу, чтобы показать, что вы всегда будете верны и обходительны».

После этих слов я считаюсь замужней женщиной. Я больше не принадлежу к своей семье, теперь мои родственники и предки – это род Ян. Меня кто‑то берет за плечи, и вот я уже на улице – прохожу через новые дворы, поворачивая и поворачивая.

Возможно, все эти повороты нужны, чтобы я ощутила себя потерянной. Наконец я переступаю очередной порог и попадаю в какое‑то помещение. Вокруг смеются и хихикают, верещат и визжат дети. Мне не нужно их видеть, чтобы понять, что они прыгают на моем супружеском ложе, которое раньше принадлежало моей матери, –