Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы) - Сергей Есенин

Некоторые критические отклики касались стиля произведения и сосредоточились прежде всего на третьей главке поэмы. С.М.Городецкий, прежде чем процитировать строки: «Укачай мою душу / / На пальцах ног своих», сетовал: «Опять прежде всего бросается в глаза маяковщина, необузданный метафоризм. Я никогда не поверил бы, чтобы Сергей Есенин, птичка певчая, рязанский соловей, дописался до такой штуки…», а затем резюмировал: «Глазам не веришь, как обработали мальца» (газ. «Кавказское слово», Тифлис, 1918, 28 сентября, № 207). Приведя начальную строфу третьей главки «Отчаря» полностью, Е.П.Камень аттестовал ее как «скверную прозу» (журн. «Книжный угол», Пг., 1918, № 3, с. 17), а анонимный «новосатириконец» снабдил ту же цитату таким послесловием: «Смеем уверить, что в качестве просьбы такое обращение, как „широкоскулый и красноротый“, не принято даже среди трудового крестьянства. Еще менее принято во всех слоях общества укачивать чужую душу, даже младенческую, на пальцах ног. У ног есть другое, более скромное назначение» (журн. «Новый сатирикон», 1917, № 37, октябрь, с. 7, рубрика «Перья из хвоста»). Без энтузиазма оценивалась и вторая строфа пятой главки поэмы. Приведя ее и выделив жирным шрифтом слово «однаждный», К.Н.Боженко обвинил автора в «кривляньи и излишнем манерничаньи» (журн. «Жизнь для всех», Пг., 1918, № 2/3, февраль-март, стб. 294).

Через несколько лет это произведение Есенина стало рассматриваться уже в гораздо более широком плане. Так, процитировав вторую и третью строфу второй главки поэмы, П.С.Коган в своем очерке о Есенине перешел затем к далеко идущим рассуждениям: «Деревня не знает жертвы и отречения во имя отвлеченных идей или таких благ, оправдать которые может холодный аргументирующий ум. Она не боится гибели, но только во имя ясного для нее счастья. Ее удаль, ее отвага во имя счастья сегодняшнего, а сегодняшнее счастье дается волей, свободой творить свою жизнь, созидать свой уклад по-своему, в условиях природы <…>. За эту волю он <крестьянин> станет горой, за свою вселенскую правду примет смерть и муки, но равнодушен он к идеям и реформам, где не учует связи с сегодняшним днем» (Кр. новь, 1922, № 3, май-июнь, с. 257). В свою очередь, К.В.Мочульский, исходя из идеи о том, что «все стихи Есенина — песни одной большой поэмы» (поэмы об «избранном народе, стоящем во всех делах своих перед лицом Господа», живущем «и поныне, в „деревянной“ России»), так характеризовал место «Отчаря» (вкупе с «Певущим зовом») в этой «большой поэме»: «Концепция Есенина завершается пророчеством. <…> Россия — Назарет: в „мужицких“ яслях рождается Христос. <…> Исполнились строки, сбылось писание: избранный народ — „чудотворец“, „широкоскулый и красноротый“, приял в свои „корузлые руки“ Младенца. Значит, правда, что „деревянная Русь“ — рай, что русский мужик — священен и величав, как библейские пастыри» (газ. «Звено», Париж, 1923, 3 сентября, № 31; РЗЕ, 2, с. 37–41).

Отчарь — согласно Л.А.Шероновой, новообразование от слова «отец» («Учен. зап. Горьк. гос. пед. ин-та», Горький, 1966, вып. 62, с. 119). В.П.Гарнин возводит это слово к прилагательному «отчарованный» — отчаянный, разбойный (Есенин С. Стихотворения и поэмы / / Библиотека поэта. Малая сер. 4-е изд. Л., 1990, с. 426.). Объяснение Л.А.Шероновой выглядит предпочтительнее, особенно если учесть, что слово «отчарь» могло происходить к звательному падежу слова «отец» (т. е. «отче»).

Облачное древо. — Эта метафора восходит с мифопоэтическим представлением тучи как мирового дерева (Аф. II, 277).

Небесные дщери. — По мнению Б.В.Неймана, автор ведет здесь речь, «разумеется, <о> пресловутых „девах облаков“, „небесных пряхах“, которым Афанасьев посвятил одну из самых поэтических, но фантастических глав <Аф. III, гл. XXIII> своей книги» (сб. «Художественный фольклор», М., 1929, [вып. ] 4/5, с. 213). Согласно А.Н.Афанасьеву, «индусы видели в облаках и тучах… божественных водяных жен, обитающих в воздушном океане… С ними родственны апсарасы — небесные девы, населяющие воздушную область между землею и солнцем… Греческие нимфы… суть облачные девы; они живут в пещерах (=недрах туч), прядут, приготовляют ткани… Одновременно с уподоблением облаков и туч спутанным волосам, возникло представление их куделями, из которых прядутся нити… Отсюда становится вполне понятной связь облачных жен и дев с работами пряденья…» (Аф. III, 119, 120, 128–129). Кроме того, «облачные девы» (в частности, вилы южнославянской мифологии) связаны также с молниями и вихрями. Они, «как девы весенних гроз <…>, пускают из облачных стран острые стрелы-молнии» (Аф. III, 163).

Куделить — прясть пряжу; в переносном смысле — взлохмачивать, таскать за волосы.

Кремник — кремль или кремь (в словаре В.И.Даля оба слова с пометой «стар.»: крепкий и крупный строевой лес.

Огневик — кремень; здесь, очевидно, в переносном смысле — человек твердого закала, крепкой веры. Впрочем, В.В.Коржан, опираясь на А.Н.Афанасьева (Аф. I, 254–256), предположил, что «седой огневик» — это «бог грозы у славян-язычников» (в его кн. «Есенин и народная поэзия», Л., 1969, с. 122).

Он дал тебе пику, / / Грозовый ятаг / / И силой Аники / / Отметил твой шаг. — В этих строках отразилось изображение Аники-воина (героя народных духовных стихов и народной драмы «Царь Максимилиан», похвалявшегося своей силой разорителя церквей и монастырей) на народных лубочных картинках. Непременные атрибуты костюма Аники-воина на них — копье (пика) и кинжал (у Есенина — «ятаг»: от «ятаган»). Соответствующее изображение — Ровинский: Атлас, III, № 751.

О, чудотворец! / / Широкоскулый и красноротый, / / <…> / / Укачай мою душу / / На пальцах ног своих! — Вероятно, это описание также восходит к лубочным картинкам. Святители и чудотворцы на них, как правило, босы (Ровинский: Атлас, III, № 1377, 1440, 1471), иногда широкоскулы (преп. Феодосий тотемский — там же, № 1648(А). Широколицым, красноротым и босым предстает на лубочных картинках из Библии работы мастера Василия Кореня (XVII век) и сам Господь Бог Саваоф (Ровинский: Атлас, III, № 810, листы 1–4, 6, 8, 9, 11–14 и др.).

…приявший в корузлые руки / / Младенца нежного… — Этот образ связан как с новозаветным эпизодом, когда в иерусалимском храме Симеон взял на руки младенца Иисуса (Лк, II, 25–34), так и с соответствующей иконой, где Симеон Богоприимец изображен с Иисусом-младенцем на руках. Одна из икон с таким изображением Симеона принадлежала Н.А.Клюеву (ныне — частное собрание, С.-Петербург), у которого и мог ее видеть Есенин.

И горит на плечах / / Необъемлемый шар!.. — Лубочная картинка с похожим сюжетом описана Д.А.Ровинским следующим образом: «Человек <полунагой и босой>, несущий на плечах своих огромный шар, в котором представлены семь добродетелей, избивающие семь смертных грехов (в лицах); <…> Над человеком <надпись>: „Тяжко есть иго на сынѣхъ адамлихъ“» (Ровинский, III, с. 160, поз. 779). Ныне один из ее вариантов воспроизведен в каталоге «Русский рисованный лубок конца XVIII — начала XX века: Из собрания Государственного Исторического Музея, Москва». М., 1992, с. 122, № 73.

Рыжий Иуда / / Целует Христа. — Речь идет об известном евангельском эпизоде (Мф. XXVI, 47–50; Мк. XIV, 43–46; Лк. XXII, 47–48).

Акатуй — рудники близ Нерчинска, место каторжных работ.

Там дряхлое время… / / Сычёною брагой / / Обносит их круг. — Ср. в «Ключах Марии» (1918): «…рай в мужицком творчестве так и представлялся, где <…> дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сычёною брагой».

Сычёный — подслащенный сытой (медовым взваром).

Октоих (с. 41) — Зн. тр., 1918, 7 апреля (25 <марта>), № 174; журн. «Наш путь», Пг., 1918, № 1, <13> апреля, с. 43–46; Г18; Г20; Триптих; Рж. к.; Грж.

Беловой автограф первой редакции с авторской правкой — Гн.

Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.) с исправлением в ст. 11 («бденья» вместо «бдения»). Датируется по Рж. к., где имеется помета рукой Есенина: «1917 август». Авторская дата в наб. экз. (1918) не соответствует действительности, поскольку еще 16 ноября 1917 года Иванов-Разумник отправил Андрею Белому письмо, содержащее полную копию «Октоиха» (Письма, 315).

До публикации поэмы в целом, в конце декабря 1917 года, треть ее текста (ст. 1–8, 13–16, 25–28, 40–49, 67, 87–92) была обнародована Ивановым-Разумником в его статье «Две России» (Ск-2, с. 217, 218, 221, 225, 228–229). Со- и противополагая «две России», персонифицированные для него, с одной стороны, в А.М.Ремизове с его «Словом о погибели Русской земли», а с другой — в Есенине и Клюеве, Иванов-Разумник писал:

«У Ремизова — „злоба кипит в душе, кипит бессильная: ведь полжизни сгорело из-за той России, которая обратилась теперь в ничто…“ И не одинок он теперь в своей злобе — густая толпа злобящихся с ним и за ним. Но беззлобна радость народных поэтов: „Радуйтесь! Земля предстала новой купели!..“ <следуют первые две строфы «Октоиха»>. Ремизов проклинает — и: „не проклинаю я никого, потому что знаю час, знаю предел, знаю исполнение сроков судьбы… Ничто не избежит гибели…“ И отвечает ему поэт (Есенин, в поэме „Октоих“) сильными и полными веры словами <следует отрывок финальной части от слов „Восстань, прозри и вижди“ по строку „Огнем и бурей труб“>. <…> Что ж удивляться тому, что и революция для него <Ремизова> есть лишь „беззаконство“ несметной бесовской силы „из темных ям“? <…> Что ж удивляться и тому, что нет и не может быть взаимного понимания между таким отношением к мировой вести, — и верою в то, что нынешняя и грядущая мировая трагедия есть не беззаконство темной силы, а тяжелый, тернистый светлый путь человеческого освобождения, что светлая победа — впереди, что