Нежданный гость - Анна Коркеакиви

— Тебе здесь нравится, — произнес он утвердительно.

— Да.

— Ты всегда сидишь в саду или расставляешь цветы на столе.

Он положил руку на ее бедро, и она подумала, что они, словно два написанных под копирку листка, лежат рядом, прижавшись друг к другу, и дышат в унисон.

— У тебя бывает, что хочешь сказать, только не словами?

Именно это она чувствовала сейчас и почти каждый день своей жизни.

Она уснула при бледном свете луны. Проснулась на заре от солнечного света, проникшего сквозь ветки деревьев. Он тоже не спал, глядя, как занимается утро. Поднялся и носком ботинка отшвырнул пустую бутылку в кусты. Она подняла ее и пошла за ним.

Она всего лишь хотела убрать мусор, но потом долго не могла расстаться с той бутылкой. Вернувшись домой, он отправился в свою комнату досыпать, а она пошла в ванную и вымыла бутылку. Когда все в доме встали, она поставила туда букет из диких цветов и отнесла к себе в комнату. Бутылка стояла на тумбочке рядом с ее кроватью до конца лета. Потом отправилась с нею в Кембридж и стояла в ее комнате. Вплоть до того дня, когда она вернулась из Дублина.

— Café? Un jus d’orange? — Ассистентка набросила ей на плечи свежее полотенце и зашпилила его большой серебряной заколкой.

— Oui, merci. Un café[53].

Появился Марко во всеоружии: с расческой в правой руке и огромным феном в левой. Он был немногословен, что Клэр считала очень ценным качеством для парикмахера. С ним ей не приходилось вести беседу, стараясь перекричать жужжание фена. Хотя бы из-за этого она останется его клиенткой.

Они обменялись несколькими любезностями, исключительно по-французски, и он провел расческой по ее волосам.

— Как дети?

— Благодарю, все в порядке. Сегодня чудесный день.

— Говорят, июнь будет теплым.

Волосы расчесаны, разделены на пробор, зачесаны вперед. Беседа прервалась. Он бросил расческу в сетку для инструментов и окутал ее голову облаком лака. Выбрал из набора длинную и тонкую круглую щетку и включил фен, сосредоточившись на работе: прядь за прядью приподнимал волосы надо лбом и укладывал в прическу.

Ассистентка принесла кофе, и Марко, сжимая в руке фен, словно пистолет со взведенным курком, готовый к выстрелу, подождал, пока она сделала глоток. Поставила чашку на блюдце. Черный кофе, кола и пиво. В то лето Найл поглощал их литрами. Но она ни разу больше не видела, чтоб он пил ирландское виски, хотя пустая бутылка с той ночи так и стояла рядом с ее кроватью. В следующий раз она увидела, как пьют «Джеймсонз», через три года после исчезновения Найла, когда встретила Эдварда и в первый раз за эти три года обратила внимание на мужчину.

Мужчина из британского посольства — когда она вошла в ресторан, протянул ей руку: «Здравствуйте, меня зовут Эдвард Мурхаус» — подождал, пока она возьмет свой стакан с газированным «джинджер-элем». Пальцы, держащие стакан с виски, гладкие и крепкие, на одном — тяжелый золотой перстень с гербом. Найл расплевался бы при виде такого, но она дала себе слово никогда больше не думать о том, что подумал бы Найл.

— Ирландия, — говорит мужчина ее отцу, — дала миру столько красоты. Даже имена. — Сделал глоток, поставил стакан на светлую камчатую скатерть и улыбнулся Клэр. — Могу я узнать ваше второе имя?

— Клэр Шивон, — вежливо отвечает она. Ей хочется добавить: «Только я не из Ирландии, я американка». Но она молчит.

— Клэр Шивон, — вдумчиво повторяет он.

— Клэр Шивон Феннелли, — мелодично произносит отец и улыбается ей.

Она улыбается в ответ. Накануне вечером она на несколько дней приехала домой из Вашингтона, и отец, встретив ее на станции в Хартфорде, попросил пойти с ним на ланч: «Мы с Кеннеди завтра обедаем в „Коуч-Хаусе“ с одним британцем, Эдвардом Мурхаусом, он тоже из Вашингтона. Скука будет страшная, зато там хорошо кормят». Она согласилась, главным образом потому, что не хотела обидеть его отказом. По крайней мере, если парень британец, ее не попытаются сосватать ему — она порядком устала от неуклюжих попыток родителей найти ей мужа или хотя бы любовника. «Точно? — спросила мама, когда она позвонила и сообщила, что у нее свободны четверг и пятница и она приедет в Коннектикут. — Разве тебе не с кем провести свободные дни в Вашингтоне?»

Как объяснить, что она ни с кем не хочет проводить дни и особенно ночи, что после Найла сама мысль о другом мужчине кажется ей нелепой? Ведь они не знают про нее и Найла.

— Этот Мурхаус хочет поговорить с нами насчет капиталовложений в Северной Ирландии, — продолжал отец, пока они ехали по знакомым улицам домой. Барри Кеннеди и папа были членами правления компании, имевшей дела в Лондоне и Эдинбурге. — Он сейчас ездит по Америке и пытается убедить американские компании инвестировать в Ирландию, несмотря на принципы Макбрайда[54]. Тебе о них известно?

Клэр покачала головой, хотя и слышала разные разговоры, и отец пояснил, что в Ирландии идет борьба против американских капиталовложений, которую только что поддержал нобелевский лауреат Шон Макбрайд, и дело будто бы в том, что политика занятости в американских компаниях дискриминирует католиков. Она слушала вполуха, не желая ничего знать об ирландском конфликте и поняв главное: ей определенно не грозит попытка сватовства. Папа ни за что не захочет сводить ее с этим мистером Мурхаусом, который пытается уговорить его поддержать интересы Британии в Северной Ирландии.

Тем не менее, увидев в ресторане гостя из британского посольства в начищенных до блеска туфлях, она невольно посочувствовала ему; он выглядел таким порядочным. Приятный мужчина, ухоженный, высокий, плотный и хорошо сложенный, светловолосый, со спокойным вдумчивым взглядом. Ей даже захотелось предостеречь его. Она прекрасно знала, как отец и Кеннеди отнесутся к попыткам убедить их вложить деньги в Северной Ирландии. Отец Клэр, как и все американские ирландцы, был твердым сторонником лозунга «Ирландия для ирландцев», хотя и откровенно не одобрял радикальные методы ИРА. Спрашивать мнения Кеннеди она бы вообще поостереглась.

— Всем «Джеймсонз»! Чистый! — Кеннеди заказал три порции ирландского виски, не спросив остальных. Его дед по материнской линии, Джеймс О’Мэйли, в начале века прибывший в Бостон из графства Корк, был отчаянным забиякой. Клэр не раз слышала, как ее родители говорили, что Кеннеди пошел в него. — А ты, Клэр? Что будешь пить? Бокал хорошего Гиннесса?

Эдвард Мурхаус подождал, пока она закажет себе газировки, и обратился к официанту:

— Мне виски со льдом, будьте добры. Спасибо.

Наклонив голову, она слушала, как Кеннеди кипятится из-за того, что Эдвард портит хорошее виски, но британец, не позволяя себя перебить, продолжал своим приятным, поставленным голосом:

— По пути сюда я прочел весьма интересную статью о реке Коннектикут. В ней говорится, что в реке обитают три вида форели и что в последнее время делаются попытки возродить атлантического лосося. Я имел удовольствие увидеть часть Америки за те месяцы, что служу здесь, и приятно читать о ваших многочисленных попытках отвоевать свою землю у вредоносного для окружающей среды постиндустриального века. У вас необыкновенно красивая страна.

Клэр наблюдала за отцом и Кеннеди: оба потеряли дар речи и не знали, чувствовать себя польщенными комплиментом их красивой стране или оскорбленными упреком в том, что позволили довести ее до такого состояния. В смущении оба забыли о святотатственной привычке гостя.

Смотри-ка, подумала Клэр, этот Эдвард Мурхаус вполне ничего. А она-то думала, он слабак. Обычно Клэр старалась избегать конфликтов, но сейчас в ней проснулся интерес. Она выпрямилась на стуле.

Последовала формальная процедура знакомства. Отец представил ее, подчеркнув, что Эдвард и Клэр сейчас — вашингтонцы. Она ожидала, что Эдвард спросит, в какой именно части города она живет, но он лишь заметил:

— Вашингтон — прекрасный город, мисс Феннелли.

— Мы тут называем друг друга по именам, — вмешался Кеннеди; «тут» — значит, «в Америке, в отличие от формальной, ханжеской Британии, где власть в руках элиты», хотя самого Кеннеди почти все называли по фамилии и сам он говорил о себе так же. По телефону отвечал: «Кеннеди слушает».

— Клэр только что начала работать как специалист по иностранным языкам, — сказал отец.

— Гидом в музее, — вставил Кеннеди.

— И переводчиком, — добавил отец. — Но она не захотела пойти на государственную службу. Искусство. Любит искусство.

Эдвард несколько раз перевел взгляд с отца на Кеннеди и обратно. Когда они закончили говорить о Клэр, будто ее здесь нет, повернулся к ней и спросил:

— Позвольте узнать, какие языки?

— Французский, испанский и итальянский. И английский, конечно, — ответил отец.

— И английский? — повторил Эдвард, улыбаясь ей.