Битва за смерть - Олег Синицын

— Чем же он будет, ёпрст, отличаться от остальных? Калибром?

— Нет… Хотя я ничего не знаю про калибры. Но мне нужно следующее. Не сочтите меня сумасшедшим. У меня есть немного мака…

— Мака? — переспросил Рогачев, при этом один его глаз закрылся.

— Маковых семян. Мне нужно, чтобы при выстреле пуля занесла в организм, скажем так, цели десятка два крупинок мака. Я вот думаю, если обмазать пулю маком и закрепить его смолой…

Щеки Федора Рогачева надулись. Он с трудом сдерживал смех.

— Командир, ёпрст, ты чего? Не слышал выражение «горячий кусок свинца»? Знаешь, почему так говорят? Пуля вылетает из ствола раскаленной, потому как в стволе после сгорания пороха получается адово пекло. Так вот, ёпрст, вся твоя смола расплавится, а мак сгорит. Это точно.

— Что же делать? — растерянно спросил Калинин.

— Тебе для какого оружия пуля требуется? — спросил оружейник.

— Для моего «ТТ». Хотя можно и для «ППШ». — Оружейник снова рассмеялся:

— Чудак ты, командир! «Шпагин» потому и зовется пистолет-пулемет, что у него пули пистолетные. Пуля для «ТТ» и для «ППШ» одна — калибром семь шестьдесят две и длиной гильзы двадцать пять и один.

Он порылся в кармане и вытащил бронзового цвета патрон, по форме напоминающий бутылку, с полукруглой пулей и широкой выточкой у основания.

— Предлагаю вот что, — произнес оружейник. — Сделаем из нее пулю «дум-дум».

— Что такое «дум-дум»?

— Дум-дум — это станция возле Калькутты. Там изготавливали эти пули в девятнадцатом веке, потому они и получили такое название. Англичане пользовались ими в Африке, когда долбали буров… На головке пули делается крестообразный надрез и полукруглое углубление. Ударяясь в цель, пуля раскрывается, как лепестки у цветка, тем самым сильно увеличиваясь в диаметре. Вся кинетическая энергия в момент удара передается цели. «Дум-дум», выпущенная с близкого расстояния, рвет человека. Если она попала в тебя, то в девяти из десяти случаев — кранты! В конце девятнадцатого века эти пули запретила какая-то там конвенция как бесчеловечное орудие.

— Я не собираюсь использовать эту пулю против человека, — произнес Калинин.

— Вот и хорошо, — ответил Рогачев, снова непроизвольно скривив губы.

Оружейник достал из своей сумки небольшую треногу с подставкой, расправил ножки и ударом молотка вогнал их в землю, скрытую под снегом. Подергал, убедившись, что она сидит крепко, и удовлетворенно кивнул. Из той же сумки вытащил маленькие тисочки. Быстро установил их на подставку и зажал между губками патрон. Маленькой пилкой сделал две насечки в форме креста на головке пули. Небольшой ручной дрелью просверлил сбоку дырочку.

— Давай свой мак, командир, — попросил он.

Калинин поспешно достал булочку и начал соскребать маковые зерна. Часть зерен Федор аккуратно засыпал в получившееся отверстие. Затем расплавленной капелькой свинца залил дырочку, вынул патрон из тисков и принялся легонько шлифовать поверхность пули наждачной бумагой, одновременно объясняя:

— При попадании в цель поверхность пули, ослабленная надпилами, раскроется как раз до отверстия, в котором содержится мак. Так он и попадет внутрь твоей цели. Ты этого хотел?

— Здорово! — восхитился Алексей. — Да, именно этого!

— Вот. — Рогачев протянул ему патрон с обновленной пулей. Калинин удивленно разглядывал получившееся изделие. — Пуля «дум-дум» калибра семь шестьдесят две. Не хотел бы я стоять перед человеком, у которого в обойме хоть одна такая дура. Эта штуковина раздирает внутренности, дробит кости и отрывает конечности, а боль испытываешь такую, что посаженье на кол покажется легким отдыхом.

— Уф, — произнес Калинин, живо представив описанную картину. — Спасибо, Федор!

— Да не за что! — ответил оружейник, снова берясь за стальную трубку, с которой он возился, когда пришел лейтенант.

Последив за работой оружейника и немного помявшись, Калинин всё-таки спросил:

— А что вы делаете, если не секрет?

— О-о! — с жаром ответил Рогачев. Было видно, что эта тема, в отличие от начиненных маком пуль, ему страсть как интересна. — Это будет пистолет-пулемет, который можно держать одной рукой. Смотрите!

И он показал Калинину небольшого размера пистолет с длинной рукоятью и коротким стволом.

— Очень удобно, — сказал бородатый оружейник. — Можно куда хочешь положить, и весит немного. Заряд — двадцать выстрелов!

— Здорово! — восхитился Калинин, разглядывая новое оружие и смутно догадываясь, что самоделка ему о чем-то напоминает.

— Да-да, — кивнул оружейник. — Это я из «шмайсера» смастерил. Укоротил наполовину и почти все детали заменил.

— И когда готово будет?

— Когда-нибудь да будет, ёпрст! — ответил Рогачев.

Алексей покинул оружейника, нашел место возле костра и прилег, подняв овчинный воротник, чтобы закрыть лицо от мороза. Некоторое время он рассматривал в свете костра пулю, которую изготовил мастер. Затем достал «ТТ», выдернул обойму, выщелкнул два патрона и посадил «дум-дум» в обойму третьим.

Он вернул два первых патрона на место, спрятал пистолет в кобуру и закрыл глаза. Ну и денек! Его первый день в роли командира взвода. Сумасшедший день.

— Двадцать один… двадцать два… двадцать три…

Вирский размеренно ступал по сугробам, проваливаясь по колено. Темный шарик, висевший между деревьев, указывал направление. Дважды Сергею приходилось огибать попадающиеся на пути стволы. В этих случаях он долго измерял диаметр дерева, пытаясь представить, сколько это будет в шагах, и, отсчитав нужное количество рядом со стволом, продолжал путь.

Темная луна… Не настоящая луна в фактическом смысле этого слова. Настоящую луну, а тем более небо со звездами, не разглядеть за густыми кронами. Настоящая луна находится где-то далеко отсюда, возможно, не в этом мире. А в мире сугробов, высоких деревьев и мрака светит другая луна. Темная. Своя луна, которая висит не над кронами деревьев, а под ними. Луна, указывающая путь к цели, которую должен отыскать Вирский.

Иногда Сергею казалось, что этой луны не существует, что он видит ее только в своем воспаленном воображении. Но маленький черный шарик не желал растворяться, как бы рядовой Вирский ни тряс головой и ни тер глаза.

— …тридцать пять… тридцать шесть…

Жар изматывал. Солдату вновь сделалось душно, несмотря на двадцатиградусный мороз. Волосы слиплись от пота. Он остановился, смахнул влагу со лба рукавом шинели, поморщился от прикосновения колючего сукна и продолжил топать вперед, ритмично отсчитывая шаги.

— …Сорок восемь… сорок девять… пятьдесят!

Он остановился. Черная луна висела прямо над головой. Шмыгнув носом, Вирский достал саперную лопатку, обозначил место и принялся раскидывать снег.

Снег был промерзлым. Сыпучим, как песок, только легким. Когда Сергей углубился в сугроб на полметра, в голову вдруг пришла мысль, что у него нет даже фонаря, однако он четко различает и деревья, и сугроб, который разрывает, и даже саперную лопатку.

Вирский поднял голову. Темная луна висела метрах в двадцати над его головой и испускала мрачный матовый свет, благодаря которому Сергей прекрасно различал всё вокруг.

Горбоносый солдат усмехнулся. Он пришел сюда не затем, чтобы ломать голову над странностями. Нужно раскопать сугроб. Это его первая задача! И если темная луна помогает в работе, значит, так тому и быть.

Он всё никак не мог добраться до земли. Повсюду, куда вонзалась саперная лопатка, был только снег. Вирский уже выкопал в сугробе полутораметровую яму. Его скрывало с головой, когда в очередной раз загребал полную лопату. Однако результата не было.

Сергей остановился, вытер поочередно обоими рукавами шинели вспотевшее лицо и вновь взялся за черенок.

Он работал с каким-то остервенением. Снег летел из ямы в разные стороны.

— Что же это? — закричал он, и этот крик разнесся по окутанному темной пеленой лесу. — Чего я ищу? Или говорящее дерево мне привиделось? Или я рою ледяную могилу себе?

Лопата звякнула. Вирский откинул ее в сторону и голыми руками принялся раскидывать снег. Кажется, есть! Он ощутил под пальцами твердую поверхность. Прямоугольный предмет, массивный, как глыба.

Сергей счистил снег, затем поднялся с коленей. У ног лежал замурованный в мерзлую землю черный камень, напоминающий плиту.

Что это?

Вирский пошарил в кармане и достал коробок со спичками. Он зажег одну и наклонился над камнем.

Матовая поверхность была черна, и ничего чернее ее в природе не существовало. Пламя спички даже не отражалось на поверхности, и, более того, оно не освещало камень.

Спичка догорела, ужалив кончики пальцев. Вирский рассеянно отбросил ее.

— Что ты за камень? — спросил Вирский. Камень молчал.

Вирский протянул руку к черной поверхности, кончик указательного пальца завис над плитой