Плаха - Чингиз Айтматов

Слушая эту, казалось бы, никчемную, непритязательную болтовню Петрухи, занимавшего тем самым себя и своих попутчиков, Авдий думал о своем, о том, что человек раздирается между соблазном обогащения, подражанием тотальному подражанию и тщеславием, что это и есть три кита массового сознания, на них всюду и во все времена держится незыблемый мир обывателя, пристанище великих и малых зол, тщеты и нищеты воззрений, что трудно найти такую силу на земле, включая и религию, которая смогла бы перебороть всесильную идеологию обывательского мира. Сколько самоотверженных взлетов духа разбивалось об эту несокрушимую, пусть и аморфную твердыню… И то, что он шел в этот час на явку добытчиков анаши, свидетельствовало о том же – дух беспомощен, хоть и неустанен… И такова, выходит, его планида… Всю дорогу он мысленно готовил себя к встрече с Самим – он должен был быть готов к бою…

Они вышли на триста тридцатый километр часа на два раньше – и в третьем часу были уже на месте. Приближаясь к балке, что шла вдоль железной дороги, Петруха предупредил: рюкзаки прятать там, где укажет, не высовываться, не разгуливать на виду у проходящих поездов. Все время ждать его указаний.

Устали все же порядком – еще бы, столько пройти за день! Приятно было растянуться в балке на шелковистом лугу, где вперемешку с шалфеем рос ковыль. Приятно было слышать, как возникал вдали гул поездов, как он нарастал, как гудели и подрагивали рельсы под набегающими тяжеловесными километровыми составами, как грозно пролетали поезда, громыхая колесами и принося с собой дух железа и мазута, и как долго еще не умолкал вдали шум движения, постепенно растворяясь в океане окружающей тиши… Пролетали и пассажирские поезда, один – в одну, другой – в другую сторону. Авдий встрепенулся было – он с детства любил стоять смотреть, куда несутся пассажирские поезда, кто мелькает в окнах, чьи фигуры и лица. Ах, счастливцы, возьмите меня с собой! В этот раз, однако, и этих мимолетных радостей он был лишен – пришлось притаиться за кустиком и не поднимать головы. А что хуже того – ему предстояло быть соучастником или хотя бы очевидцем бандитской остановки одного из товарных поездов на этом участке. Нет, никто не собирался грабить состав, но остановка поезда позволяла гонцам заскочить в вагоны, а дальше уже все шло само собой. Дальше им предстояло укатить, спрятавшись в товарняке…

Поезда шли туда-сюда. Потом наступила длительная пауза и полная тишина. Авдий было задремал, но тут раздался свист. Петруха прислушался, тоже свистнул – и в ответ ему еще раз раздался свист.

– Ну, вы тут ждите спокойно, – сказал Петруха, – а я пойду, меня вызывают. И чтобы без меня никуда, слышал, Авдяй, слышал, Ленька? Товарняк застопорить не такое простое дело. Тут надо действовать с головой.

С этими словами он исчез. Вернулся он примерно через полчаса. И странный какой-то он вернулся, Петруха. Что-то в нем неуловимо изменилось, глаза были вороватые, избегали прямых взглядов. Авдий не любил в таких случаях давать волю своей подозрительности, гнал от себя ненужные мысли. Мало ли что может показаться – вдруг у человека просто живот болит… И потому спокойно осведомился:

– Ну что, Петр, как дела-то?

– Пока ничего, все нормально. Скоро будем действовать.

– Товарняк останавливать, что ли?

– Ну ясно. Самое верное в нашем деле – укатить на товарняке. А самое лучшее – если б на ночь глядя прикатить на станцию да поставить бы состав на запаску.

– Вот оно как.

Они помолчали. Петруха закурил и сказал как бы между прочим, затягиваясь сигаретой:

– Тут у нас один друг ногу подвернул, Гришаном зовут. Я сейчас его повидал. Не повезло Гришану. С ногой разве что насобираешь – куда там, с палкой ходит. Обидно, конечно, человеку. Так вот, может, скинемся все понемногу, сколько нас тут будет, гавриков, – человек десять. Каждый понемногу отсыплет от себя анашишки, смотришь, и выручим парня.

– Я готов, – отозвался Авдий. – Ленька вон спит, но думаю, и он не поскупится.

– Ну, Ленька-то – он свой оголец! А ты, Авдясь, пошел бы да поговорил бы с Гришаном. Как, мол, да что, человек ты грамотный, вроде и настроение бы поднял захромавшему…

– А Сам где, там, что ли? – неосторожно спросил Авдий.

– Да что ты все – Сам да Сам, – рассердился Петруха. – Откуда мне знать? Я тебе про Гришана, а ты мне про Самого. Надо будет, он найдет нас, а не надо, наше дело маленькое. Что ты все беспокоишься?

– Да ладно тебе. Ну спросил ненароком. Успокойся. А где он, Гришан-то? В какой стороне?

– А иди вон туда – вон он там, в тенечке, под кустом сидит. Иди, иди!

Авдий и направился в ту сторону и вскоре увидел Гришана – тот сидел среди трав на маленьком раскладном стульчике, держа палку в руках. Кепочка прикрывала ему лоб. Верткий, кажется, был человек – не успел Авдий подойти, а он уж оглянулся и в кулак кашлянул. Неподалеку от него сидели еще двое. Всего их было трое. И Авдий понял, что это и был Сам… Замедляя шаги, он почувствовал, как пронизало его холодом и сердце учащенно заколотилось…

Часть вторая

I

– Привет пострадавшему, – сказал Авдий как можно обыденнее, пытаясь умерить тем самым сердцебиение в груди.

Гришан, сидевший на своем крохотном, раскладном, как у рыбаков, стульчике, поигрывая палкой, прищурил один глаз.

– Привет-то привет, а от кого привет?

Авдий невольно улыбнулся:

– От того, кто для начала должен осведомиться о твоем самочувствии.

– А, вон как! Очень признателен, положительно признателен, хоть и только для начала. В безлюдной степи такое внимание вдвойне дорого. Еще бы! Все мы человеки, не так ли?

«А он многословен и если к тому же еще и начитан, то беда. Вот уж чего не ожидал, так не ожидал. Рисуется, выдает себя за говоруна, – подумал Авдий. – К чему бы? Или это игра Самого?» И еще отметил Авдий про себя отсутствие каких-либо примечательных черт в облике Гришана. Все в нем было заурядно: в меру шатен, выше среднего роста, худощав, одет не броско, как обычно одеваются в его возрасте, – джинсы, заношенная рубашка на «молнии», неприметная кепочка, которую в случае чего можно сунуть в карман. Если бы Гришан не прихрамывал и из-за этого не ходил с толстой суковатой палкой, его трудно было бы выделить, повсюду он бы затерялся в толпе. Разве что глаза Гришана запомнились бы, если за ним понаблюдать побольше. Выражение его юрких карих глаз все время менялось, возможно, он и сам не замечал, как часто щурился, косился, играл бесцветными бровями, напоминая загнанного в угол хищного зверька, который хочет кинуться, укусить, но не решается и все-таки храбрится и принимает угрожающую позу. Возможно, такому впечатлению способствовал обломанный верхний резец, обнажавшийся при разговоре. «А ведь мог поставить себе какую-нибудь золотую коронку, но почему-то не делает этого, – подумал про него Авдий. – Возможно, не желает иметь лишнюю примету».

– С ногой-то что? Подвернул? Недоглядел, стало быть? – поинтересовался он из вежливости. Гришан неопределенно покачал головой.

– Да, можно сказать, повредил малость. Недоглядел, ты прав, Авдий, так, кажется, тебя зовут?

– Да, я именуюсь Авдием.

– Имя-то редкое какое, библейское, – нарочито растягивая и смакуя слова, размышлял Гришан. – Авдий – определенно имечко церковноприходского разлива, – задумчиво заключил он. – Да, когда-то люди с богом жили. Вот откуда на Руси – Пречистенские, Боголеповы, Благовестовы. И фамилия у тебя, Авдий, должно быть, соответствующая?

– Каллистратов.

– Вот видишь, все совпадает… Ну а я попроще зовусь, по-пролетарски – Гришаном. Да не это важно. Так вот, прав ты, Авдий Каллистратов, недоглядел я с ногой. Страшноватый вывод напрашивается из этого: человек, коли он не последний дурак, непременно должен себе под ноги смотреть. И байка о дурной голове, от которой ногам покою нет, о том же. Как видишь, инвалидствую. Банальная история, собственно.

– И на чем это отразилось? – спросил Авдий, имея в виду намеки Петрухи.

– Не понял, – насторожился Гришан.

– Я о том, что эта банальная история отразилась на твоем деловом успехе – так надо понимать? – пояснил Авдий.

– Ну, это уже другой разговор! – Гришан сразу переменился, отбросил пустой наигрыш. – Если ты о деле речь ведешь, тогда ты прав. Но не это сейчас главное, не это меня беспокоит. Я, да ты и сам, конечно, догадываешься, иначе зачем бы я сейчас с тобой разговаривал, зачем мне это пустопорожнее бле-бле-бле… Словом, я тут вроде распорядителя, что ли, или, скажем, старшины армейского, и для меня самое главное пробиться через линию фронта, сохранив живую силу.

– Чем могу быть полезен в таком случае? Да и вообще стоило бы поговорить, – предложил Авдий. – Мне ведь тоже об этой живой силе есть что сказать…

– Ну, коли такое совпадение интересов, тут уж не поговорить, а потолковать надо, – уточнил Гришан. – Я как раз на это и нацеливался. Ну вот, к примеру, напрашивается вопрос, так сказать, между нами, девочками, говоря, – хитровато намекнул он и, помолчав, велел тем двоим гонцам, что, не вмешиваясь в разговор, сидели в сторонке: – А вы, чем без дела сидеть, ступайте, готовьтесь!