Прости, и я прощу - Татьяна Туринская

Однако нужно было на что-то жить, невзирая на личную трагедию. Во-первых, надо было получить расчет, а во-вторых, и, пожалуй, в-главных, искать новую работу. Правда, время для увольнения она выбрала не самое подходящее: со дня на день начнутся рождественские каникулы, и на долгих три недели придется позабыть о собеседованиях.

На удивление, новая работа нашлась до невероятности быстро. Похожая контора с похожим профилем, только торговали там канцелярскими товарами. И даже в зарплате не потеряла. Правда, и не выиграла, но тут уж не до жиру…

Оставалось одно — забрать трудовую книжку. Катерина выискала в памяти мобильного номер подруги.

— Свет, — попросила она, не поздоровавшись, едва та сняла трубку. — Нужна твоя помощь. Без тебя никак. Забери у Сидорова мою трудовую, а я вечерком к тебе подъеду.

Нельзя сказать, что Светку эта просьба порадовала, но и кочевряжиться не стала, пообещала помочь.

Буквально через десять минут раздался звонок. В полной уверенности, что звонит Светка, Катерина сняла трубку:

— Алло, ну как?

— Каком кверху, — раздался в трубке хамский голос Сидорова. — Если тебе нужна трудовая — приезжай, забирай. Я не имею права выдавать документы посторонним людям.

Катя притихла. И рада была его звонку, и в то же время смутилась, словно ее застали за чем-то нехорошим. Хотелось немедленно броситься к нему, и повод имелся вполне правдоподобный — трудовая, без которой невозможно устроиться на новую работу. Уж чуть было не ответила сдержанным согласием, да вовремя вспомнила — нет, нельзя. Если она с ним встретится, если посмотрит в его глаза — пусть суровые, неласковые — пропадет. Прахом пойдут все благие намерения. Нет, нельзя.

— Я… не могу, — не слишком убедительно солгала она. — Мне нужно на работу бежать, только трудовой и не хватает. Юрий Витальевич, передайте с Бондаревой пожалуйста, а она мне вечерком завезет.

— Не получится. Говорю же — права не имею раздавать документы кому попало. Понадобится — приедешь сама, — и в трубке раздались короткие гудки.

Пришлось ехать. Всю дорогу пыталась укрепить себя в вере, что уволившись и поставив точку в их отношениях, поступила правильно. Настраивала себя на нужный тон разговора, чтобы не пойти на поводу у эмоций, не раскваситься, увидев Сидорова, не бросится ему на шею.

Дрожа от страха и в то же время от надежды, что Юра не позволит ей уйти, что расставит все точки над "і", возьмет на себя решение всех вопросов и в результате они все-таки останутся вместе, вошла в офис. Здороваться не стала — не слишком полезно для самолюбия, когда твое приветствие повисает в тишине, насыщенной неприкрытым презрением. Под испепеляющими неприязнью взглядами бывших коллег прошла прямиком в кабинет Сидорова.

— Привет.

Тот лишь взглянул на нее, и снова вернулся к просмотру договоров.

Катя присела на краешек дивана и принялась ждать, когда он освободится. Хочет немного поиграть в неприступного начальника? Что ж, пусть поиграет, ей особо спешить некуда.

Минуты через три стало душно. Катерина встала, сняла дубленку и, положив ее на колени, снова присела, теперь уже основательно: судя по всему, коротким ожиданием она не отделается — Сидоров разозлился не на шутку и теперь долго будет демонстрировать ей мнимое равнодушие. Сердце захолонуло: а вдруг не мнимое? А вдруг ему в самом деле наплевать на нее, и для него это была самая обыкновенная интрижка?..

Пересмотрев одну кипу документов, он аккуратно подколол ее скоросшивателем и принялся за другую. Катерина не выдержала:

— Юрий Витальевич, ау. Вы ничего не хотите мне сказать?

Не глядя на нее, Сидоров полез в допотопный сейф, достал оттуда стопку трудовых книжек. Нашел нужную, подсунул какую-то бумажку:

— Распишитесь в получении.

Катя послушно чиркнула, даже не глянув, что именно подписала — никогда раньше не слышала, что нужно расписываться при получении трудовой. Сидоров протянул ей тонкую серую книжицу и, даже не взглянув в глаза, вернулся к просмотру документов.

Вертя трудовую в руках, Катерина не знала, что делать дальше. Вроде бы все, никто никому ничего не должен, она получила то, за чем пришла. Но неужели это все, и она уже может уходить? А как же?..

Она присела на диван и смотрела на него с растерянностью. Сидоров поднял голову, посмотрел на нее поверх очков:

— Что-то еще?

Та торопливо покачала головой — нет-нет, ничего. Стала укладывать документ в сумку, но ей без конца что-то мешало. Да и немудрено — если уж чего-то и нет в дамской сумочке, так это порядка: пудреница, косметичка, блокнот, телефон, коробочка с дискетами, какие-то сложенные вчетверо листки бумаги мешали закрыть молнию, и она все сидела, пыхтела над сумкой. От собственной неловкости бросало в жар. И в то же время она все тянула и тянула время в надежде на то, что Юра, наконец, наиграется в строгого начальника и станет настоящим Сидоровым. Но нет, от него веяло арктическим холодом.

Катерина натянула дубленку и пошла к двери. На пороге не удержалась, оглянулась. Сидоров все так же внимательно изучал документы. Почувствовав на себе ее взгляд, поднял голову и повторил:

— Что-то еще?

Так хотелось крикнуть ему: "Да, милый, еще, еще! Хватит ломать комедию, ты ведь любишь меня, я знаю, любишь. И я тебя люблю. Так зачем же все это?.." Но вслух сухо поинтересовалась:

— А расчет?

— Получите в зарплату, — и Сидоров вновь уткнулся в свои бумаги.

Больше он не звонил. Не звонила и Катя — не для того она увольнялась, чтобы снова стать его любовницей. Хотелось плакать, но слезы по Сидорову она, видимо, выплакала еще тогда, после их первой размолвки. Вернее, после первой трагедии.

Она старалась не думать о Юре, но мысли вновь и вновь возвращались к нему, ко всему, с ним связанному. Когда до потери сознания хотелось позвонить ему и наговорить горячих слов о любви, Катерина усилием воли заставляла себя думать о Лиде, намеренно восстанавливая в памяти ее неожиданный визит. Когда от тоски по любимому становилось плевать на чувства рыжей и рука сама собою тянулась к телефону, она вспоминала безобразную сцену в ресторане, когда Ольга набросилась на нее чуть не с кулаками. Вспоминала ее слова: "Ты знаешь, как это больно, когда тебя бросают?!", слова Сидорова о том, как брошенный мальчонка вскрикивает по ночам. Это очень хорошо отрезвляло если не чувства, то мысли.

Тщательно, не по одному разу, перебирая сказанные и Ольгой, и рыжей, и самим Сидоровым слова, она нашла в них некоторую странность, противоречивость. Юра утверждал, что гол, как сокол, а все их имущество принадлежит жене. Помнится, Катя тогда еще неприятно удивилась: неужели Сидоров альфонс. А потом Ольга в пылу гнева воскликнула что-то вроде того, что бедным он Кате не был нужен, а за богатого ухватилась. И рыжая, кажется, тоже на это намекала. Глупые… Как же они не понимают, что ей вовсе не деньги нужны, а он, ее Сидоров, неважно — бедный ли, богатый. Не нынешний, а тот, шестилетней давности. Тот, который так глупо пошутил про сидорову козу. А Катя не менее глупо повелась на эту шутку. Как же они не понимают, что не деньги правят жизнью, а любовь. Ведь без денег прожить можно, и многие, очень многие живут без них. А вот без любви…