Кольцо странника - Марина Александрова

На Руси все было иначе – там монахи и священники – истинные постники, молитвенники, и по ним это видно. Припомнить только отца Иллариона, наставника Порфирия... Лики у них строгие, худые, глаза горят рвением и заботой. Отец Илларион, сколько помнил его Всеслав, носил одну и ту же рясу – позеленевшую, во многих местах заштопанную. А здешние священники телом весьма обильны, носят такие одеяния, какие себе на Руси никто и в праздник не позволит одеть. И не от нищеты ведь там так ходят – от скромности!

Теперь Всеслава не радовала прославленная роскошь константинопольских храмов, не тешила отчего-то глаз. «Мамону радуют», – шептал он, глядя на дорогие, раззолоченные, усыпанные каменьями оклады, на шитые златом облачения служителей.

Быть может, ушел бы из него дух подвижничества, кабы нежданно не встретил бы он единомышленников и друзей. На том же постоялом дворе, где жил он со времени смерти Михайлы, поселились двое – старец и юноша. Жили они в соседней клетушке, и не слышно их было. Трапезовали же внизу, в кабаке. Всеслав не раз примечал, что кушанья они просят самые скудные и постные, пьют только чистую воду, хотя пост давно прошел. Порой даже сидели они со Всеславом рядом, но знакомства не завели и промеж собой говорили так тихо – ни слова не разобрать.

Но случай свести знакомство все ж таки выпал. Как-то ввечеру, стоя на молитве, Всеслав услышал из-за стены душераздирающие стоны.

– Убивают кого-то, что ли! – подивился Всеслав и решил на всякий случай наведаться к соседям, выяснить, в чем там дело.

На стук двери отворил старец, удивленно вскинул бровь.

– Случилось что-нибудь? – поинтересовался Всеслав. – Слышу, стонет кто-то, думаю, может, помощь нужна?

– Зуб у него разболелся, сил нет, – ответил старец, и, отступив немного в сторону, показал Всеславу на юношу. Тот сидел на краю постели и раскачивался из стороны в сторону, держась за правую щеку.

– К лекарю надо, – сочувственно посоветовал Всеслав. – Дернет зуб, и нет его!

– Где ж в такой час лекаря найти! – вздохнул старец. – Ночь уж на дворе.

– Да тут же живет, на нашем же дворе. Не запирайте дверей, я скоро вернусь, приведу его.

Старец начал было что-то мямлить, но Всеслав уже спускался вниз по лестнице.

О лекаре сам Всеслав знал только понаслышке, но быстро нашел его комнату. Стукнув пару раз богатырским кулаком в дверь, начал ждать ответа. Никто за дверями не шелохнулся, потому Всеслав замолотил еще сильнее.

– Кто не дает спать бедному лекарю? – послышался из-за двери сонный голос.

– Вставай, бедняга, – весело сказал Всеслав. – Твоя помощь нужна.

Кто-то прошаркал к порогу и, охая, отодвинул тяжелый засов. Дверь со скрипом открылась и перед Всеславом предстал щупленький человек с таким большим носом, что в профиль он напоминал небольшую виселицу.

– Ну и чего вам нужно? – поинтересовался он.

– Зуб разболелся у парня. Сделай милость, дерни! – попросил Всеслав.

– Зуб, зуб... – ворчал лекарь, одеваясь и собирая необходимые инструменты. – А мне, несчастному не дают спать по ночам. Как будто этот зуб не мог разболеться завтра, о Господи!

Но все ж таки собрался он быстро и шустренько побежал за Всеславом наверх. Слыша его легкую поступь, Всеслав размышлял: «Как же он, хилый такой, будет зуб тянуть?».

Но напрасно тревожился. Лекарь вырвал зуб, словно былинку – юноша только охнуть успел, и уже улыбался окровавленным ртом. Лекарь, все также вздыхая и шаркая, начал собираться восвояси, украдкой поглядывая на хозяев в ожидании вознаграждения.

Всеслав же приметил, что старец как-то растерянно оглядывается по сторонам, сунул руку даже под перину на ложе, да сразу вынул – ни с чем. Поняв, в чем дело, Всеслав отозвал лекаря в сторонку и сунул ему монету. Очевидно, заплатил он непомерно много, потому что лекарь взглянул на него удивленно-весело, а на пороге шепнул:

– Уважаемый господин может присылать за мной в любое время дня и ночи!

Дверь за ним затворилась. Всеслав тоже собирался было уходить, но старец остановил его.

– Благодарим тебя, добрый человек, – с достоинством вымолвил он. – Мы отдадим тебе долг, как только это будет возможно. Угодно ли тебе назвать свое имя? Меня зовут Варфоломеем, а мой юный спутник носит гордое имя Георгия.

– Мое имя непривычно для здешнего слуха, – отвечал Всеслав, и назвался.

– Ты русич? – прищурился на него старик.

– Да... – удивился Всеслав.

– Я родом из Болгарии. Мне приходилось знаться со многими русичами, когда я еще жил на родине. О, это дивные люди, сильные духом, великодушные, чистые, как дети!

– Разные бывают, – уклончиво ответил Всеслав, хотя похвала была ему приятна.

– Да, да, – удивленно откликнулся старик, оглядывая гостя. – Ты здесь по делам?

Всеслав, неизвестно почему, вдруг почувствовал доверие к этому человеку.

– Нет, не по делам. Так, живу.

– Можешь не отвечать, если это тайна, – предупредил его старик.

– Да нет никакой тайны. Сам толком не знаю, что делаю, как живу. Мне пора. Час уже поздний.

– Ну, что ж, – улыбнулся новый знакомый. – Как только что сказал этот лекарь, уважаемый господин может располагать мною в любое время дня и ночи.

С того времени и завязалось у них знакомство. Всеслав поначалу держался сторожко, рассказывал о себе мало, но возникшее однажды чувство доверия не исчезало, и вскоре старец Варфоломей знал о русиче почти все. Одно смущало Всеслава – его знакомые не торопились открываться, о себе говорили мало и неохотно. Чувствовалась в этом какая-то тайна.

«Ну не преступники же они, не татебный народ, – размышлял Всеслав. – Сразу видно, люди Божьи, имеют совесть и понятия. А если не хотят душу открыть – так что же?».

Так продолжалось до того дня, когда Всеслав в задушевной беседе поделился с Варфоломеем думами своими и сомненьями последних дней.

– Христос-то что говорил? Живите, мол, в бедности, и придете в царствие Божие. А как же все богатые люди думают в царствие это попасть? Они, конечно, жертвуют на нужды храмов, и немало жертвуют, так ведь все не ту десятую часть от имения, которую Господь завещал? Это что же выходит, а?

– Хуже всего то, – раздумчиво отвечал Варфоломей – что и самоя святая церковь также поддалась тлетворному очарованию богатства. Бедность всегда была главной добродетелью христианина. Куда же идет мир, если те, кто называет себя служителями Господа, служат Мамоне и заботятся только о том, чтоб поплотнее набить свою утробу?

Всеслав смотрел с изумлением на своего собеседника. Таких речей ему не приходилось пока слышать: они и пугали, и завораживали его.

Уловив его испуг, Варфоломей осекся было, но, не будучи в силах сдержаться, продолжал:

– Разврат по монастырям! Монахи, святые люди, предаются безделью и чревоугодию! Монастырские трапезы, которые должны быть более чем скромными, превращаются в пиры! А разврат? Самый страшный, о котором и подумать-то стыд – содомский грех, скотоложество! Немало постранствовал я по миру, и видел многое, и потряслась душа моя...

Всеслав был ошеломлен, и даже не знал, что отвечать. На Руси он ничего не слышал о том, как живут монахи на самом деле, да и никогда не задумывался над этим. То, что он видел своими глазами, противоречило словам Варфоломея. Стоило вспомнить отца Иллариона – вечного постника, молитвенника, кроткого и смиренного. Но остальные? Быть может, они проводят свои дни в монастыре именно так, как говорит Варфоломей?

Когда Всеслав поделился с собеседником своими сомненьями, тот только горько усмехнулся:

– Да, у вас, у русичей, все по-другому... Хотя, быть может, ты, друг мой, просто мало знаешь и видел не все. Но здесь, в Византии, не нужно быть провидцем и пророком, чтоб понять, чем занимаются наши скромники. Об этом говорят на базарных площадях, про это сочиняют озорные песенки, рассказывают непристойные сказки – впрочем, не более непристойные, чем то, что творится на самом деле. Боже, Боже, как низко пали твои слуги и твоя пресветлая невеста – святая церковь! Давно пора ославить и прогнать эту развратную девицу...

Всеслав даже зажмурился.

– Так кто ж ты такой? – спросил осторожно.

– Я? Я, смиренный раб Божий, имею смелость полагать себя первозвестником новой церкви. В ней нет места обожравшимся вельможам, развратным монахам... Наше учение зовется богомильством, так как только отрицающие блага земные милы и приятны Богу. Нас преследуют церковные и светские власти, нас отлучают от церкви и предают анафеме, заточают в тюрьмы и сжигают на кострах, нашу собственность конфискуют в пользу императора... Но что нам свобода? Что жизнь? Что деньги? Там, в горнем мире, где нет ни печали, ни воздыхания, разве пригодятся блага земные? Нет! Только сокровища душ наших оценит Господь...

Выдохшись, Варфоломей замолчал. Всеслав тоже не сказал ни слова, только вздыхал. Много непонятного говорит старец, можно поспорить с ним и опровергнуть... Но как горяча речь его, как яро он верит в то, о чем говорит! Да, пожалуй, можно посвятить всю жизнь такому делу, можно, закрыв глаза идти по стопам этого человека, и душа, слабая, немощная душа не ужаснется перед выбором, не будет мучима сомненьями...