Воровская правда - Евгений Сухов

— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. — Он похлопал ладонью по карману френча и добавил: — Вот здесь находится бумага о твоем назначении именно в этот лагерь.

— А что же будет с Леватым?

— Ты волен решать сам. Он полностью поступает в твое распоряжение… В последнее время он совсем скурвился. А увольнять его жаль. Можешь оставить его в заместителях, а нет… передвинешь в начальники отряда.

И Веселовский вновь расхохотался.

— Я непременно последую вашему совету, — с хитрой улыбкой кивнул Тимоха Беспалый.

На тринадцать ноль-ноль Лаврентий Павлович Берия назначил совещание, на котором должны были присутствовать начальники тюрем, пересылок, исправительно-трудовых лагерей и колоний строгого режима со всего Советского Союза. Это необычное совещание нарком решил провести в здании Лефортовской тюрьмы, чтобы толстые тюремные стены напоминали участникам о главной цели, ради которой они собрались: о необходимости совершенствования системы исправительно-трудовых учреждений страны. А кроме того, здание тюрьмы для гулаговского начальства куда более привычное место, чем Колонный зал Дома союзов.

Берия посмотрел на часы — до начала оставалось ровно две минуты. Этого времени вполне хватит, чтобы пройти из своего кабинета до просторного помещения, которое здесь называли залом и где его ожидали начальники колоний.

Лаврентий Павлович поправил галстук, придирчиво осмотрел себя в зеркале, потом смахнул с плеча едва заметные пылинки и уверенно шагнул к выходу. Он не оборачивался, зная, что за ним, на расстоянии нескольких шагов, следуют три рослых молодца, способных смешать с землей любого, кто покажется подозрительным, представляющим угрозу всесильному наркому. Охранники сопровождали Лаврентия Павловича повсюду, и он привык к ним, как к собственной тени. Если бы они однажды исчезли, ему стало бы не по себе. Привычка к охране до того укоренилась, что в сопровождении телохранителей Берия ездил не только по делам, например на заседания правительства, но даже к любовницам: рослые широкоплечие телохранители становились едва ли не свидетелями самых интимных моментов его жизни и терпеливо дожидались под дверями спальни, пока Лаврентий Павлович удовлетворит свою неуемную похоть.

Возглавив Наркомат внутренних дел, Берия решил реформировать правоохранительную систему. Он хотел создать такую карательную машину, которая смогла бы ликвидировать преступность в стране в течение двух-трех лет. Первый удар он решил нанести по уркаганам, которые стали теперь именоваться ворами в законе: они представляли собой реальную и весьма авторитетную силу в местах заключения и заставляли считаться со своей волей даже начальников колоний.

Иосиф Виссарионович предлагал решить эту проблему просто: всех воров в законе расстрелять! Однако Берия сумел убедить Хозяина, что эта акция нерациональна: во-первых, воры в законе легко растворяются среди рядовых заключенных, во-вторых, на место уничтоженных придут другие, а в-третьих, можно придумать более хитрый способ подрыва устоев уголовного мира. Именно по последнему вопросу Берия и хотел посоветоваться с начальниками колоний.

Он вошел в зал уверенной походкой, терпеливо дождался, когда утихнут аплодисменты, а потом, небрежно махнув рукой, разрешил всем сесть. Собравшиеся, преисполненные счастья от лицезрения одного из руководителей партии, громыхая стульями, уселись и приготовились слушать.

— Товарищи, вы знаэте, зачем я организовал эту встрэчу, — негромко начал Берия. Его грузинский акцент был мягким и совсем не портил речь. — Наши лагэря мнэ напоминают пороховую бочку, которая готова вот-вот взорваться и разнэсти половину страны.

Лаврентий Павлович сделал паузу и цепким, пристальным взором окинул присутствующих. Он знал о магнетической силе своего взгляда: его немигающие глаза способны были привести в трепет даже самого храброго человека. Он не раз убеждался, что под этим взглядом даже матерые урки превращались в послушных агнцев. Даже гулаговские генералы в его присутствии ощущали себя беззащитными детьми.

— Мне бы хотелось обратить ваше внимание, товарищи, на группу заключенных, которые именуют себя «ворами в законе». Считается, что это самая авторитетная часть осужденных и самая организованная. Согласно их уголовным правилам, они не должны работать, они лучше отрубят себе руки, чем подойдут к пилораме. Всю работу за них выполняют другие заключенные. Мне докладывают, что именно воры в законе организуют в лагерях мятежи и саботажи. — Берия заглянул в бумагу, лежавшую перед ним, и продолжал: — Только за последние три месяца в лагерях под Магаданом было зафиксировано семнадцать восстаний заключенных. В Воркуте, области, которая всегда считалась благополучной, было отмечено восемь выступлений осужденных! Я уже не говорю про Урал или Сибирь, где традиционно отбывают наказание самые неблагонадежные элементы. Еще месяц такой активности, и нам не хватит сил, чтобы держать заключенных в повиновении. Что еще настораживает: бунты стали вспыхивать в нескольких местах одновременно. Явно у уголовников имеется какой-то координирующий центр, и они начинают действовать согласованно. По нашим оперативным данным, именно воры в законе подбивают заключенных на бунты, ведут подрывную работу, делают все, чтобы сорвать наши планы по восстановлению народного хозяйства и по перевоспитанию людей, провинившихся перед нашей Родиной. Секретным предписанием я приказал ужесточить меры, направленные против деятельности воров в законе. Однако это пока помогает недостаточно, воровское отребье все более наглеет!

Начальники лагерей во все глаза смотрели на Лаврентия Павловича. Большинство из них впервые видели члена Политбюро так близко и старались запечатлеть в своей памяти все его уверенные, неторопливые жесты, каждое произнесенное им слово, чтобы потом рассказать об этом счастливом дне сослуживцам и женам, возможно, внукам. Невысокого роста, круглолицый, в очках-пенсне на широкой переносице, нарком напоминал потомственного интеллигента, случайно оказавшегося в столь малоприятном месте, как тюрьма. И совсем не верилось в то, что этот плотный лысеющий человек по своему могуществу совсем немного уступает самому Иосифу Виссарионовичу Сталину. На вид казалось, что Берии больше подошла бы роль заведующего кафедрой в каком-нибудь крупном институте, нежели роль министра, да еще возглавляющего силы правопорядка в стране.

Нарком продолжал мягким голосом:

— Я вас собрал для того, чтобы мы сообща решили, как нам действовать дальше. Я очень надеюсь на то, что мы сумеем выработать такой механизм, который позволит нам обезглавить преступный мир. Если мы не сделаем этого сейчас, то скоро уголовнички повылезают из всех дыр и преступность захлестнет страну. Кто хочет высказаться, товарищи? У кого-то есть какие-то соображения, предложения? — На его губах мелькнула ободряющая улыбка.

Тимофей Беспалый сидел в третьем ряду и мог хорошо рассмотреть Лаврентия Павловича. На его взгляд, нарком совсем не напоминал всесоюзного «пахана», а, как это ни странно, очень сильно смахивал на одного зэка, стопроцентного пидора по кличке Сидорка, с которым Тима когда-то чалился на зоне: такая же отекшая физиономия, такие же женственные манеры, попискивающие нотки в голосе, мягкие движения руками, и если отвлечься от тех слов, которые он произносил, то могло бы показаться, что он готов сейчас же отдаться первому попавшемуся мужику за полпачки папирос.

Однако Тимофей Егорович прекрасно понимал, насколько обманчиво его впечатление, перед ним был человек, обладающий огромной властью.

Первым на трибуну вышел толстый генерал-энкавэдэшник с занятной фамилией Скороспелка, которая больше подошла бы как кликуха какой-нибудь «шестерке» на сучьей зоне. Генерал хмуро посмотрел в зал и правильными рублеными фразами начал чеканить, видимо, заранее заученную речь:

— Товарищи! Всех воров в законе нужно расстреливать без суда и следствия, — замахал он указательным пальцем. — И желательно прилюдно, чтобы акцию могли наблюдать все заключенные, отбывающие наказание. Вот тогда порядка на зонах у нас будет больше! Я эту публику знаю очень давно: чем с ними строже, тем больше они тебя уважают, тем больше думают о нашей социалистической законности. — Скороспелка повернулся в сторону товарища Берии, который, скрестив руки на выпуклом животе, бесстрастно слушал оратора. — Если вы разрешите, Лаврентий Павлович, то мы завтра же и приступим к ликвидации всей этой погани.

И под жиденькие аплодисменты генерал Скороспелка удалился с трибуны. Лаврентий Павлович проводил выступившего снисходительным взглядом: он любил таких плохо образованных, но весьма исполнительных вояк. Однако тонкости мышления этим людям явно не хватало. Конечно, уголовникам нужно демонстрировать силу власти, но одной силой всех проблем не решишь, а значит, без мозгов тут не обойтись. Ладно, пусть несут генералы свою чепуху, на то и собрание.