Статьи и речи - Чарльз Диккенс

Добавим, что, по нашему глубокому убеждению, эти люди имеют право на развлечения. Мы считаем безрассудными устные и письменные требования запретить подобные зрелища. Мы уже указывали, что, на наш взгляд, любовь к театральным представлениям неотъемлема от человеческой натуры. У любого известного нам народа, начиная от древних греков и кончая бушменами, мы обнаруживаем театральные представления в той или иной форме. Мы питаем глубочайшее почтение к судьям графств и к лорду-камергеру, но относимся с несравненно большим уважением к столь всеобъемлющему и неизменному свойству человеческой души и полагаем, что оно переживет многие из современных институтов. Мы ни в коем случае не собираемся осуждать такого рода театры только потому, что вход туда стоит четыре пенса, а не четыре шиллинга или четыре гинеи, хотя и готовы самым решительным образом содействовать тому, чтобы они предлагали воображению своих зрителей более здоровую и полезную пищу, и были бы рады, если бы пост театрального цензора, который, подобно многим другим, стал простой придворной синекурой, превратился бы в важную должность, играющую существенную роль в деле народного просвещения. Было бы гораздо полезнее, если бы такая цензура осуществляла здравый надзор над низшей разновидностью драмы, вместо того чтобы запрещать подлинные произведения искусства, как это было проделано с пьесой мистера Чорли * в Сэррейском театре недели две-три назад - и всего лишь из-за бессмысленной формальной придирки.

Вернемся, однако, к мистеру Уэлксу. Публика, имевшая полную возможность и видеть и слышать, была само внимание. Из-за тесноты зрители после антрактов довольно долго усаживались на свои места, но в остальном они старались не упустить ни словечка и одергивали (в не слишком изысканных выражениях) всякого нарушителя порядка.

Когда мы вошли в зал, мистер Уэлкс уже давно проследовал вместе с леди Хэттон, героиней (в которой мы с трудом узнали изуродованное детище покойного Томаса Инголдсби *), в "угрюмый дол к древу самоубийц", где леди X. встретила "видение рокового свершителя" и выслушала "ужасную повесть о самоубийстве". Кроме того, она "своею кровью скрепила договор", узрела, как "разверзлись гробницы", видела, как "мертвецы вставали из могил, визжа: моя, навек моя!" - причем, все эти пустячки (каждому из которых была посвящена отдельная строка в афишке) заняли только одно действие. Впрочем, на этом оно не кончилось, ибо мы еще успели увидеть, как некий древний английский монарх по имени "Эннери" услаждался зрелищем танцев посреди сада, но тут же эти развлечения были прерваны "жутким явлением Демона". Эта "потусторонняя причина" (с угольно-черными скошенными к вискам бровями и обклеенными красной фольгой скулами) вызвала падение занавеса как раз в ту минуту, когда мы наконец вступили во владение своей душевой будочкой.

Когда занавес опять взвился, оказалось, что леди Хэттон продала себя Силам Тьмы на очень тяжелых условиях и теперь охвачена раскаянием, а заодно и ревностью - это последнее чувство пробудила в ней прекрасная леди Родольфа, королевская воспитанница. Дабы подвигнуть леди Хэттон на убийство сей юной девицы (если мы правильно поняли, но, впрочем, и мы и мистер Уэлкс несколько запутались во всех этих тонкостях), "вновь, сея ужас", перед ней явился Демон. Все это время леди Хэттон вела благочестивую жизнь, но Демон, не поддавшись на подобную уловку, отказался расторгнуть сделку и подал героине кинжал, предназначенный для того, чтобы поразить Родольфу. Когда леди Хэттон не пожелала принять этот сувенир из тартара, Демон по каким-то весьма глубоким соображениям принялся развлекать ее зрелищем "угрюмого монастырского кладбища", а также видением "Мертвого Монаха" и "Владыки Ужасов". Но тут во взаимодействие с этими потусторонними причинами вступила еще одна потусторонняя причина, а именно дух скончавшейся матушки леди X., который привел Силы Тьмы в некоторое замешательство, взмахнув "святым символом" над головой мнимо благочестивой Родольфы и заставив сию девицу провалиться сквозь землю. Тут Демон, выйдя из себя, сердито пригласил леди Хэттон "узре-е-еть муки погибших душ!" и незамедлительно перенес ее туда, где перед ней открылся "величественный и устрашающий вид Пандемониума и озера с прозрачными огненными водами", каковое, вместе с "Прикованным Прометеем и коршуном, пожирающим его печень", мистер Уэлкс приветствовал насмешливым хохотом.

Потерпев неудачу даже тут и не сумев избавиться от назойливого духа почтенной старушки, Демон объяснил, что эти неодолимые препятствия оказали на него поистине замечательное воздействие, "опалив ему глаза", и теперь он должен "провалиться еще глубже", после чего поспешил провалиться. Тут оказалось, что все это лишь изволило присниться леди Хэттон - молодой и счастливой новобрачной. Нагромождению немыслимой чепухи пришел конец, и мистер Уэлкс принялся бешено рукоплескать, ибо, если исключить озеро с прозрачными огненными водами, которое показалось ему недостаточно адским, мистер Уэлкс был в восторге от всего увиденного.

Каждую неделю этот театр посещает примерно десять тысяч человек, и так весь год. Если бы его завтра закрыли - если бы таких театров было пятьдесят, и их все завтра закрыли бы, - это привело бы только к одному результату: то, что сейчас делается открыто, стали бы делать украдкой и втайне. Вред был бы гораздо больше, а закон выказал бы себя несправедливым тираном. Те, кто приходит сюда, нуждаются в каких-то развлечениях и все равно будут развлекаться. Нет смысла закрывать глаза на этот факт или отрицать его. Куда полезнее будет заняться улучшением этих развлечений. Разве это так уж много - потребовать, чтобы пьесы, ставящиеся в таких театрах, обладали хотя бы ясной и здоровой моралью? И разве так уж трудно достичь этого?

Опасаясь, что наши наблюдения могут быть объяснены предубеждением или неудачной случайностью, мы на следующий же вечер отправились в театр, где нам довелось посмотреть "Майскую Зорьку", и застали там мистера Уэлкса, упивающегося "подлинно староанглийской отечественной романтической драмой", носившей название "Ева - Жертва Коварства, или Владелица Лэмбита". Мы принялись следить за событиями, которые развертывались на сцене для вящего поучения мистера Уэлкса.

Некий Джеффри Торнли-младший в одно прекрасное утро сочетался браком с воспитанницей своего батюшки Евой, Жертвой Коварства, Владелицей Лэмбита. Она стала жертвой коварства из-за счастливого - то есть подлого - завершения интриги алчного Джеффри, ибо сей испорченный юноша, зная, что она обручена с Уолтером Мором, молодым моряком (которого он презрительно именует "мужланом"), ложно сообщил, что указанного Мора скосил губительный мор, и добился у чересчур доверчивой Евы согласия немедленно выйти за него замуж.

И вот благодаря невиданному совпадению именно в утро свадьбы на родину возвращается Мор и, отправившись полюбоваться пейзажами, дорогими его сердцу с детских лет (с тех пор, надо сказать, они слегка повыцвели), избавляет от довольно большой опасности Горбуна Уилберта. Неблагодарный Уилберт немедленно принимается бранить на все корки своего спасителя, давая ему понять, что он (спасенный) ненавидит "род людской за двумя исключениями", каковыми оказываются обманщик Джеффри, у которого он служит, питая к нему глубочайшую преданность, и близкая родственница, которую он - в угоду мистеру Уэлксу не жалея голоса - именует своей "сиссстрой". Затем этот мизантроп заявляет: "Было время, когда я любил моих ближних, а они отплатили мне презрением. Теперь я живу лишь для того, чтобы любоваться бесчестием мужчин и горем женщин". Ради достижения этой очаровательной цели он ведет Мора навстречу возвращающемуся из церкви свадебному поезду, и тут Ева узнает Мора, а Мор осыпает ее упреками, поднимается суматоха и начинается драка, которой любуются общительные поселяне, исполняющие мавританские танцы в честь знаменательного события. Изнемогающую от горя Еву увлекают прочь и, как справедливо замечает афишка, действие завершается "отчаянием и безумием".

Джеффри, Джеффри, и зачем ты был уже женат на другой? И зачем не остался ты верен своей законной супруге Кэтрин вместо того, чтобы покинуть ее и дать ей возможность, шатаясь (от чрезмерной усталости), ходить по трактирам, где она надеется отыскать тебя? Ты мог бы предвидеть, к чему это приведет, Джеффри Торнли! Ты мог бы предвидеть, что она явится в день твоей свадьбы в твой дом с брачным свидетельством в кармане и с твердой решимостью обличить тебя! Ты мог бы знать заранее, что тебе, как ты невозмутимо заявляешь теперь, останется "только один выход". Выход этот, конечно, состоит в том, чтобы, запустив правую руку в длинные локоны Кэтрин, заколоть ее, выбросить труп за дверь (под одобрительные возгласы мистера Уэлкса) и приказать преданному Горбуну убрать его куда-нибудь подальше. Когда же преданный Горбун обнаруживает, что это тело его "сиссстры", находит в кармане ее платья брачное свидетельство и начинает тебя обличать, у тебя опять-таки остается только один выход: обвинить его в этом убийстве и приказать, чтобы его незамедлительно заключили в "глухие темницы подземелья замка Торнли".