Помощница по вызову (СИ) - Вознесенская Дарья

Чаще всего захлопываю обложку и откладываю в сторону.

А еще меня будоражит в книгах ощущение, что я с их авторами знакомлюсь так. Много-много людей теперь знаю, которых никогда в моем реальном окружении не было и не будет. И которые лучше, чем реальные, “слышат” меня и “понимают”.

Может это такая писательская особенность? Поздняков ведь тоже  будто понимает. Лучше, чем я сама.

Он  больше ко мне не заходит. Сегодня уборка дома, и помощнице по хозяйству, похоже, вменили в обязанность еще и обо мне позаботиться. Она дважды еду приносит и убирает грязную посуду. И хорошо. Если бы Поздняков этим опять занялся, я бы точно не выдержала - уехала к себе болеть. Да, я часто чувствую себя виноватой с ним. И вряд ли ему приятно находиться с таким человеком, рядом с которым он будто хуже, чем есть.

Выздоровела за день. Ну, почти. Во всяком случае на следующее утро единственное, что напоминает о моем состоянии - слабость.

Я и не собираюсь напрягаться.

Поздняков появляется на кухне в обычное время. Смотрит недовольно - но я же держусь на ногах, не падаю. И завтрак приготовила, накрыла, кофейник наполнила, как он любит. Пользу приношу, да.

Хмурится, но не комментирует никак. Правда и заданий на день не спешит давать, как обычно за завтраком делает. Более того, берет чашку кофе и кивает на место напротив:

- Присаживайся.

- З-зачем?

- Составить мне компанию. И чашку для себя возьми. Что смотришь так? Мы с тобой в одной кровати спали, вряд ли твою репутацию испортит совместный завтрак.

Соглашаюсь в некоторой прострации. Беру чашку, себе напиток тоже наливаю. Я привыкла есть до или после него, но так вот мы садимся впервые.

Молчим.

Я жую тост, надеясь, что не чавкаю громко. А он думает о чем-то. И спрашивает вдруг:

- Хотела стать писателем когда-нибудь?

Вздрагиваю. И головой мотаю отрицательно:

- Я слишком много хороших книг прочитала, чтобы не пожалеть будущих читателей моей “нетленки”.

Хмыкнул.

- Но если бы писала - в каком жанре?

- Детектив, наверное. Или фантастику, - говорю неуверенно. И сильнее смущаюсь,  -  По которому потом фильм бы сняли. Мне нравится видеть, что я сделала. Что-то про будущее написала бы и компьютеризированные способы расследования. И наказания.

- Как в “Особом мнении”?

- Там программа позволяет узнать о еще не совершенном преступлении,  - воодушевляясь немного,  улыбаюсь. Ну вот, доказательство, что он просто человек - кино смотрит, - Я бы сосредоточилась на судебных делах… Например, назначать срок в зависимости от того, насколько человек раскаялся.

- А если бы он притворился умело? - брови мужчины взлетают вверх. А я понимаю - раз задает уточняющие вопросы, значит интересно.

- Ну компьютеры смогли бы степень раскаяния определить с достаточной точностью.

- А она есть? Степень?

- Конечно, - говорю уже совсем свободно. Рядом с Поздняковым я часто кажусь себя совершенно косноязычной и глупой, но когда забываю об этом - вперед выходит и отличное образование, и опыт, начитанность, опять же, - Вот если он просто плачет и страдает, например, то это не по-настоящему. Потому что переживать легче, чем что-то делать. А настоящее раскаяние… - я остановилась, подбирая слова, - это когда он сам верит, что плохо поступил, искренне сожалеет и хочет наказать виновных, в том числе самого себя.  Он поступок переосмысляет, берет на себя ответственность за его исправление. Ну и себя изменить хочет...

- То есть можно уже не нагружать его внешними обвинениями и наказанием, он сам справится с этим?

- Вроде того.

- Чувствуется христианская мораль.

- Не без того, - хихикнула, - Я же из русских немцев - может не у моих родителей, но у бабушки точно все держится на трех К.

- А на чем у тебя все держится, Ис-скр-ра?

Вздрагиваю и в чашку свою утыкаюсь. Удивительное дело, как в человеке может уживаться авторитарный эгоист, гений слова, желанный мужчина и вот это участливое внимание, с которым он будто подталкивает меня постоянно к каким-то важным выводам…

- Не знаю пока,  - признаюсь, - Я ищу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

***

Елки в доме Позднякова все еще не было, несмотря на приближение Рождества.

Может потому, что Рождество католическое. Или потому, что елок вокруг полно. Или же не тот праздник, который хозяин дома празднует… Спрашивать я не стала. Если бы он хотел елку, украшения, девицу в костюме Санта-Клауса и всякие огоньки по периметру дома, давно бы сделал - точнее, мне поручил. А со своим представлением о прекрасном я точно лезть не буду.

Мы декабрьское Рождество праздновали. Бабушка и дедушка приучили. Собирались всей семьей, за праздничным столом, чтобы пожеланиями обменяться и пообщаться просто. Вместе пирог пекли и индейку делали, которая всегда у нас курицей становилась. И елка к этому моменту наряженная стояла, как у всех в России почти - чтобы до двадцать пятого поставить, а потом, как минимум, до Старого Нового года продержать.

Я и у себя дом украшала. Но не в этом году. В этом году у меня елки нигде нет - ни в моей квартире, ни в Виталиковой, ни в этом доме, который так и напрашивался на иллюминацию и европейские венки. Чтобы окончательно превратиться в сцену для голливудской зимней комедии.

- Ты же приедешь на праздник? - папа накануне звонит, но я вздыхаю только.

Нет у меня по плану выходного, а из-за внеплановой болезни и не должно быть. И мне грустно немного, что традицию нарушаю, но что поделать? Отпроситься? Вряд ли Поздняков запретит уезжать. Вот только воспоминания о предыдущей нашей семейной встрече  еще сильны. И целиком осознавая, что я прикрываюсь своей работой, чтобы увильнуть от схожего "удовольствия", отвечаю:

- Не получится, пап. Конец года  - сложный период…

- Да он там тебя эксплуатирует, как не знаю кого! Если не сказать, что хуже… - вскипает почти.

Но я на его тон внимание не обращаю, а вот на слова - очень даже.

- “Хуже” - это ты про что?

- Ну так Марьяна просветила нас, где ты и что ты, раз сама подробностей не рассказываешь.

- Погоди… Я и правда не понимаю. Кому я помогаю и как сюда попала я вам сразу сказала, что такого Марьяна еще могла сообщить, а? Она же не знакома даже ни с кем из этой сферы!

- Но это не значит, что она не узнала, что о писателе этом говорят! И с Виталием ты рассталась, мало ли что у тебя в голове творится, каких глупостей захочется сделать, когда ты так расстроена?  Я всерьез обеспокоен, дочь. Ты там, непонятно где, да еще с человеком, чьи моральные принципы…

- Ты полагаешь, что меня в сексуальном рабстве тут держат? - брякаю, разозлившись, - Да что такое происходит, а? Уж мы-то всегда на одной волне были - но сначала вы меня дома разговорами доводите, расспросами и нравоучениями, а сейчас так и вовсе предполагаете, что я не больше эскортницы значу!

- Искра…

- Что, Искра? Проще Марьяне поверить, да? Или мне придумать какое расстройство? А ей лишь бы грязью меня облить? И вам всем - побольше гадостей сказать?

- Мы ведь из лучших побуждений…

- Которыми сам знаешь, куда дорога выстлана!

Я трубку кладу.

Обидно очень… Но закономерно. Наверное так всегда происходит, когда начинаешь границы выстраивать с близкими людьми, с которыми и границ-то раньше не было. Я знаю, что любят они меня, и я люблю - уж родителей-то и вовсе безусловно. Но что-то явно не так пошло в наших отношениях, и давно, раз они обесценивают все, что я делаю. И до сих пор маленькой девочкой меня считают, за которой присматривать надо.

Невольно выступившие слезы вытираю.

А на следующее утро пораньше встаю и пеку фигурное рождественское печенье. С имбирем. И запах такой сразу! На улицу иду, несколько веток срываю, чтобы в вазу поставить - для красоты. Я не озаботилась подарком для Позднякова заранее, но когда он приходит на завтрак, то видит и ветки эти, и печенье, и праздничную сервировку, которую я нашла в одном из шкафов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- С Рождеством, - улыбаюсь.