Шикша (СИ) - Фонд А.

— Вам странные сны по ночам не снятся?

От неожиданности я аж дёрнулась и поставила кляксу на протокол (ручка у Ледкова была перьевая).

— Ну вот, теперь всё переписывать придется, — расстроился он, рассматривая расплывающееся на бумаге пятно.

— Я вообще сны не вижу, — честно ответила я, перед тем, как распрощаться, — сплю крепко, как под наркозом.

Накаркала.

Я вышла из здания, осмотрелась по сторонам и задумалась: время уже позднее, быстро смеркалось, но нужно ещё успеть сходить в магазин. Бармалей мне дал три рубля, надо теперь купить еды на завтрак и обязательно пачку чая (вряд ли здесь можно достать кофе). Плохо, что я не знала, где находится этот магазин — все бетонные здания были однотипными, разбросанными по большой территории, пока найду, какой из них магазин — стопроцентно опоздаю.

Блин, ну почему я не спросила Бармалея⁈

А на улице пусто — ни одного человека, спросить некого. Придётся теперь по всему посёлку бегать, каждую чёртову коробку проверять.

И тут, на моё счастье, из соседнего подъезда вышла давешняя секретарша — «синий чулок», как я её про себя назвала.

— Извините! — окликнула я её, — вы не подскажете, где здесь магазин? А то я не ориентируюсь ещё.

— Вы время разве не видите? — пожала она плечами, закуривая папиросу, — магазин давно закрыт.

— Вот блин, — расстроилась я, — осталась я без завтрака, в общем.

Настроение совсем испортилось. Без еды я как-то продержусь, хоть целый день, а вот без чашки крепкого чая или кофе я не могу. Физически не могу. Мне «вздребезнуться» надо. Иначе буду потом весь день ходить, как вареная курица.

— Но хлебопекарня как раз работает, — затягиваясь, сказала вдруг секретарша. — Если хотите — идём. Я себе куплю на ужин хлеба, и вы тоже можете.

— Спасибо! — искренне поблагодарила я её. — Ещё бы щепотку чая достать — и жить можно вполне.

— Тогда подождите тут, — рассмеялась секретарша, затянулась папироской и ловко затушила её об урну, — так и быть, сейчас принесу вам щепотку чая.

Она сбегала к себе в кабинет и уже через пару минут я стала счастливой обладательницей отсыпанного в использованный почтовый конверт небольшого количества мелколистового чая (раза на два-три примерно хватит) и штук десяти кубиков рафинада, замотанных в почёрканный лист.

Ночью, скрутившись клубочком в своём спальнике (в балке было сыровато и холодно), я вдруг проснулась (прямо выбросило меня из сна). Меня била крупная дрожь. Я лежала и сердце колотилось, как бешеное.

И тут я вспомнила свой сон: огромные, похожие на укроп зонтики странных растений. Их много-много. Так много, что обширные поля и луга — всё сплошь заросло этими гигантскими растениями с зонтиками. И на ближайший луг вдруг со смехом выбегает маленькая девочка. Зонтики наклоняются к ней, она дико кричит и бежит обратно ко мне. Я смотрю — а ручки, ножки и лицо у девочки в ужасных ожогах, словно кислотой изъедены. Она громко и отчаянно плачет. И я понимаю, что во всем виновато это страшное растение. И откуда-то я точно знаю, что это — борщевик. А потом я проснулась.

Было тихо. Я лежала и всё никак не могла прийти в себя.

Эта картинка была такая явственная, что сомневаться в её реальности не приходилось. Я знала, что нельзя позволить, чтобы это растение стали выращивать. Иначе — будет великая беда. Словно какой-то голос нашёптывал мне, что делать дальше.

Я поняла, что должна остановить Абрамовского…

Глава 13

Солнечный зайчик запрыгнул на моё лицо, потоптался на нем мягкими солнечными лапками — я чихнула и проснулась. В окошко лился свет, во дворе задорно переругивались птички, а на душе у меня было сумрачно и гадко: из головы не выходил сон о маленькой девочке в страшных ожогах.

Не знаю, верила ли я в свои сны раньше, не знаю, бывали ли они у меня вообще, может, это всего лишь истерические «бабские суеверия», как называет Бармалей, но этот сон был столь явственным, столь ощутимо страшным, что игнорировать его я не могла. Я точно знала, что должна сделать всё возможное, чтобы остановить этот проект. Меня аж распирало изнутри какой-то странной волной категорического яростного протеста. Причём протест был такой сильный, что мне хотелось, как зверю, грызть, терзать всех этих людей, разорвать их — лишь бы не допустить этого.

И противиться этому порыву я не могла. Не знаю, что со мной в последние дни происходит, может быть, я схожу с ума, ведь удар по голове вряд ли пройдёт для моей психики бесследно. А может, это всего лишь женские нервы, в последние дни у меня были одни потрясения, и эта истерика всё накапливалась и накапливалась внутри и теперь дошло до того, что я готова нападать на невинных людей, которые просто хотят хорошо делать своё дело.

Не знаю. Не понимаю я этого. Но мысли о том, что я могу не успеть и поля засеют борщевиком, сначала у нас, затем — и в других районах страны — эта мысль доставляла мне почти физическую боль.

Наверное, идеально было бы поговорить с Абрамовским, объяснить ему всё. Но, увы, внятных аргументов, кроме моего иррационального сна о девочке, и странных предубеждений, у меня не было. Вспоминая его горящие научным энтузиазмом глаза, я отчетливо понимала, что, в лучшем случае, он выгонит меня вон. В благоприятный исход разговора с Абрамовским я не верила совершенно.

С такими мыслями я встала, привела себя в порядок и завела прогревать древний примус — надо попить чаю и успеть сходить за зарплатой, пока Бармалей ещё куда-то не припахал. Воду пришлось греть в своей кружке (хорошо, что прихватила её с собой), так как другой посуды здесь не было, а, может, и была, но я не нашла. Когда вода, наконец, вскипела, я вытащила любезно подаренный секретаршей «чайный конверт» (блин, даже имя её не спросила) и сыпанула чуток заварки прямо в парующую кружку с кипятком. Там ещё оставалось примерно раза на два, и я стала аккуратно сворачивать конверт. Внезапно надпись на нём привлекла моё внимание — это был рабочий адрес Абрамовского! Я торопливо просмотрела — всё так и есть, город, улица, номер здания, и даже номер кабинета.

Удача? Совпадение? Скорей всего это судьба уже не намекает через сон, а открытым текстом пинает меня сделать хоть что-нибудь.

Не веря в удачу, я вытащила исчёрканный листок, в который был завернут рафинад, и здесь мне опять повезло: это был набросок плана реализации проекта. Часть было зачёркнуто так, что и не разберешь, а вот верхние строчки было более-менее видно: два мешка с семенами борщевика прибывают на ж/д вокзал в город двадцать первого числа июля месяца (чёрт, да это же послезавтра!) и Караулову предстоит принять груз, обеспечить доставку в Кедровый, а дальше было опять зачёркнуто.

В общем, секретарша впопыхах схватила те листки, что валялись сверху, а последний проект, который они обсуждали — это как раз интродукция борщевика. Я механически пила чай, не чувствуя вкуса, и думала, что делать. Из всех моих скудных мыслей (ну не отличаюсь я особой фантазией!), я остановилась на том, что нужно не допустить, чтобы семена борщевика попали в Кедровый. Насколько я поняла, первый этап апробации был здесь, на остальные районы тупо не хватило семян, поэтому Абрамовский и решил сперва попробовать у нас, а уж на следующий год — расширяться по другим районам.

Таким образом, если семена в Кедровый не попадут, то Абрамовскому понадобиться как минимум год-два, чтобы получить новые (я была уверена, что они у себя немного оставили). То есть у меня будет время, чтобы сообразить, что делать дальше.

Был правда ещё один вариант — убить Абрамовского, но это было уже из разряда фантастики. Да и ученики у него стопроцентно были, последователи. Тем более он сам говорил о ещё двух людях, которые работали в этом проекте (кстати, надо будет выяснить, кто они).

Разобравшись с мыслями, я ополоснула чашку (под умывальником, на улице) и отправилась за получкой в бухгалтерию. Я забрала деньги (не только зарплату, но и полевые), сунула в карман рюкзака и вышла на улицу. Сейчас народу было побольше, разгар рабочего дня всё-таки, я хотела поискать магазин, как из соседнего выхода вышел сам Караулов. Увидев меня, он выдавил вежливую улыбку: