Чужие берега (СИ) - Гринкевич Валентина

— Отлично! — успел крикнуть Лаэрт.

Артур, спрятавшись за выступом стены перевел дыхание, обдумывая ситуацию. Он понимал, что если сейчас не предпримет хоть что-то, то Лаэрту конец. Тот отступал, но оказался зажатым в угол. Рано или поздно тварь до него доберется. Артур глубоко вдохнул, пытаясь выровнять дыхание и унять сердцебиение, собрал все силы и в несколько длинных прыжков оказался рядом с толстым черным телом. У него была только одна попытка. Один удар. Больше не успеет! Нельзя ошибиться, нельзя промахнуться. Нужно вложить в него всю силу.

Улучив момент, когда, тварь повернулась к нему с широко раскрытой от крика пастью, Артур выпрямился, выплюнул заклинание огня, широким взмахом собрал из воздуха клубок из огненных нитей и точным броском зашвырнул ее кроту прямо в пасть. В момент, когда огненный шар находился точно во рту, взорвал его как бомбу.

Прогремел оглушительный взрыв, стены содрогнулись, голову чудовища разнесло вокруг мелкими ошметками.

И стало очень тихо. Артуру даже показалось. что он окончательно оглох. Жутко воняло паленой плотью.

Судороги прошлись по толстому телу чудовища, когти последний раз скребнули камни и замерли.

— Это был славный удар… — раздался откуда-то из-под осколков и каменной крошки сдавленный голос Лаэрта. — Я же говорил, что ты очень крутой маг, просто тебя раньше никто не убивал…

— Никогда ты этого не говорил, — с облегчением рассмеялся Артур.

Глава 17

Меня разбудили крики, доносившиеся с улицы. Я мигом подскочила, хлопая глазами, пытаясь осознать, где я и что происходит. Крики вроде бы радостные. Это меня слегка успокоило. Хотя кто их тут знает этих табари, может пришли воины меня на казнь сопроводить, и местные жители радуются предстоящему зрелищу. Хотя зачем я наговариваю? Насколько я могла сделать вывод — люди табари, обычные которые, а не их король, производили впечатление довольно рассудительных и сочувствующих. И вообще, они мне нравились. Но все же я бы хотела как можно быстрее убраться отсюда подальше. Мне недоставало открытого неба, солнца и свежего воздуха. Не хватало еще клаустрофобию заработать в этих темных подземных пещерах.

И все же по какому поводу на улицах радость? Надо выяснить. Я поднялась, плеснула себе в лицо холодной водой из кувшина, пригладила волосы и вышла во двор. По улицам шли люди, не то чтобы сплошным потоком, но больше чем обычно. Их лица были радостны, голоса восторженны, настроение приподнято.

— Что происходит? — спросила я у одного из охранников, все еще дежурящих возле нашей хижины.

— Похоже, что проклятье с грибных плантаций снято, — ответил он неуверенно.

— Я пойду со всеми? Посмотрю? Узнаю? — попыталась я притвориться наивной дурочкой.

— Исключено, — твердо ответил мне воин. — Вам запрещено передвигаться по городу без охраны.

— Так проводите меня!

— Такой команды не поступало, — отрезал он.

Я подавила вздох отчаянья. Ну что же придется ждать новостей здесь.

Новости явились довольно скоро, две. Обе чумазые, уставшие, но самое главное — живые. Я кинулась их обнимать и выспрашивать о случившемся. Парни рассказали мне в подробностях о победе над гигантским чудовищем, которое чуть было не пожрало все поселение табари и вообще угрожало практически всему человечеству, и как им ловким и смелым, умным и умелым удалось с ним справиться. Я слушала с улыбкой и восторженно хлопала глазами. Парни — молодцы, я на самом деле была восхищена, тем как им все удалось провернуть, при этом остаться целыми и невредимыми.

Рассказ утомил их не меньше, чем схватка, они наскоро умылись, поели и завалились спать в ожидании аудиенции короля.

День клонился к вечеру, и я уже порядком устала от безделья, снаружи за циновкой послышался строевой топот и лязг копий. Вероятно, прибыли воины, чтобы сопроводить нас к королю. Я выглянула наружу уточнить так ли это и поняла, что не ошиблась. На этот раз их было человек двадцать, гораздо больше, чем конвой, сопровождающий нас обычно.

Мы вышли к площади перед домом короля, и я буквально ахнула от изумления. Там собралось, наверное, все мужское население табари. Сложно вообразить себе зрелище более впечатляющее, чем это бесчисленное скопление вооруженных людей, стоящих в безупречном строю. Несмотря на многолюдность над площадью царила полнейшая тишина, и лес поднятых копий отражал оранжевые блики горящих фонарей. Их величественные фигуры стояли будто статуи, абсолютно неподвижно. Между ними пролегал прямой как стрела проход, который упирался в двери дома короля. Конвоя с нами уже не было, он растворился где-то в рядах воинов сразу же как только мы зашли на площадь. Куда бы я ни посмотрела, всюду ряд за рядом виднелись застывшие бледные лица, над которыми вздымался частокол копий. Это было очень торжественно.

Мы дошли почти до самого входа в королевское жилище и остановились, не зная, что делать дальше. К счастью, в этот раз король не стал томить нас ожиданием. Через минуту или две дверь открылась, и правитель вышел навстречу к нам и к своему войску. В этот раз трон никто не устанавливал, но два человека торжественно вынесли и поставили справа от короля сундук, в который он прошлый раз положил корону.

Плащ упал на землю, обнажая его лысую голову и плечи. Он окинул взглядом нас и людей, стоящих на площади, поднял свое копье, и внезапно тысячи копий поднялись в ответ и над площадью пронесся вскрик голосов, сливающихся в один: «Хой»! Будто он принадлежал одному человеку и повторился трижды.

Затем на мгновение наступила напряженная тишина, торжественная из-за предчувствия того, что должно было произойти.

В какой-то отдаленной точке громкий мужской голос затянул песню, похожую на гимн. Постепенно один ряд воинов за другим подхватывал слова, пока наконец не запела вся вооруженных толпа, собравшаяся на площади. Было трудно разобрать все слова, в песне говорилось о великих сражениях, победах и поражениях, человеческих печалях и радостях. Казалось, что величественно нарастающий боевой гимн перетекал в любовную песню, а затем в погребальную. Но к концу в словах опять появилась надежда, которая видоизменилась в эпическое величие и внезапно завершилась победоносным кличем. Громкий звук отразился от стен пещеры и, подхваченный эхом, прокатился по окрестностям и затих где-то в вышине.

После этого вновь воцарилось молчание.

Король подошел к сундуку, встал перед ним на одно колено, откинул крышку и достал корону. Аккуратно, держа ее на самых кончиках пальцев, будто она могла обжечь ему руки. Король поднял ее вверх.

— Символ королевской власти вернулся к нам! Чужаки, принесшие корону под землю, доказали, что в их сердцах нет зла! Они сняли проклятье с грибных плантаций, тем самым доказав, что не замышляют дурного против народа табари! А значит корона не была осквернена и может вернуться на свое истинное место!

И опять тысячи копий воинов табари поднялись вверх и над площадью пронесся вскрик мужских голосов: «Хой»!

Правитель медленно и торжественно опустил корону на свой лысый морщинистый череп. Вначале ничего не происходило, но потом он внезапно вскинул голову и закричал страшно и протяжно. Я вздрогнула от неожиданности и страха, но обернувшись по сторонам, увидела, что на лицах воинов не отражается никаких эмоций, будто происходящее совершенно нормально.

Глаза короля закатились, и без того бледное лицо стало совсем бескровным, почти синюшным и он заговорил громким раскатистым голосом:

— Я король табари, единственный правитель, отец и сердце этого народа! Сила подземной жизни, духи пещер говорят со мной! Я пророчествую! Слушайте меня! Слушайте пророчество, воины! Слушайте горы, пещеры и подземные недра! Слушайте, мужчины и женщины, юноши и девушки, рожденные и еще не рожденные дети! Я вижу то, что скрыто от посторонних глаз и вижу будущее тех, кто живет и кто должен умереть!