Закат цвета индиго - Евгения Михайлова

ГЛАВА 11

Маша Ильина, сгорбившись, сидела на диване и боролась с собой. Она заставляла себя встать и зажечь в комнате свет. Что-то сделать, возможно, вскипятить чай, включить телевизор. Но ничего не получалось. Она была парализована отчаянием. Всю жизнь она бежит от страха бед, опасностей, страданий, нищеты, но они с завидным постоянством ее догоняют. Неужели на этом свете нет другой добычи? Она ведь хочет только покоя. Маша почувствовала, что у нее от холода окоченели ноги и руки. Может, выключили отопление? Она наконец встала, зажгла свет, поставила на плиту чайник с водой, задернула плотные шторы. Батареи оказались горячими, но Машу по-прежнему трясло от холода. Она натянула на ноги толстые шерстяные носки, надела большую вязаную кофту поверх халата. Налила себе чай в большую чашку, намазала маслом кусок белого хлеба, но поняла, что есть ничего не может. Сделала несколько обжигающих горло глотков, но не согрелась. Она вернулась к дивану, накинула поверх кофты пуховый платок, легла и накрылась пледом. Озноб только усилился. Неужели заболела? Маша вытащила из-под шкафа старый электрический обогреватель, поставила совсем близко к дивану и опять легла.

Наконец-то тепло стало проникать сквозь ее застывшую кожу. Она прикрыла глаза, отблески раскаленных спиралей проникли под ее ресницы, и она в полудреме вызвала те воспоминания, которые берегла для особых случаев, как скупой рыцарь свои сокровища.

Тогда все изменилось к лучшему в один день. Они жили с мамой в маленькой квартире старого трехэтажного дома в Брянске. Жили сурово, тоскливо, очень замкнуто. Маша училась в пятом классе, мама работала на обувной фабрике. По вечерам Маша чистила картошку, ставила ее варить и ждала маму с тревогой и нетерпением. Она так не любила одиночество. Мама приходила всегда в одно и то же время, но всякий раз Маша чувствовала себя разочарованной и обиженной. Мама была такой усталой и грустной, что почти не замечала ее, не разговаривала, не интересовалась, что происходило с Машей в течение длинного дня. Они молча ужинали, по очереди умывались и ложились в свои неудобные, холодные постели, под тонкие одеяла. Маша сворачивалась клубочком, накрывалась с головой и представляла себе, что она в маленьком, уютном домике, защищенном от холода и бессердечия мира. Засыпая, она слышала, как ворочается и тяжело вздыхает мама, и просила бога: пусть утро быстрее не наступает. Пусть мама поспит.

Но однажды Маша пришла из школы и с порога почувствовала букет вкусных запахов. Мама шагнула из кухни ей навстречу и радостно улыбнулась. Маша с расширившимися от изумления глазами прошла на кухню, увидела на столе пироги, только что вынутые из духовки, а у окна, на крошечном диванчике, сидел незнакомый мужчина с добрым и смущенным лицом. Он быстро встал, подошел к ней и неожиданно погладил по голове. Маша замерла от неожиданности и вдруг догадалась.

– Это папа? – повернулась она к матери.

– Можно и так сказать, – рассмеялась мама. – Мы теперь будем жить втроем.

В тот день Маша произнесла слово «папа» во второй раз. Они с мамой всегда жили вдвоем. И только в школе, в классе третьем, Маша поняла, что это не совсем нормально. Тогда она спросила у мамы: «Где мой папа?» – и получила ответ: «У тебя нет папы. И не было». И сразу поняла, что вопрос закрыт.

С дядей Витей их жизнь стала просто чудесной. Мама перестала ходить на работу. Она стала совершенно другой: нежной, внимательной, заботливой. Дядя Витя никогда не приходил с работы с пустыми руками: то апельсины принесет, то коробку конфет, то детскую книжку. Мама купила широкую кровать в спальню, удобный диван для Маши и превратила каморку, заваленную всяким хламом, в уютную детскую комнату. Однажды они втроем пошли в магазин и купили нарядные люстры и настольные лампы: дядя Витя сказал, что в квартире должно быть светло и тепло. У них появились два небольших обогревателя-камина, телевизор и даже видеомагнитофон. Но не это было главным. Не потому Маша бежала домой с ощущением праздника в душе. Родители расспрашивали обо всех ее делах, причем дядя Витя сердился на учителей, если в дневнике Маши появлялась тройка. «Ты должна пойти в школу, Галя, – я же вчера проверял у Маши уроки, она все знала. Может, они думают, что этого ребенка некому защитить, раз мы редко в школу ходим?» Мама говорила, что ей неудобно, она не умеет говорить с учителями, и дядя Витя стал приходить в школу сам. Заходил в класс после уроков, помогал Маше складывать учебники в портфель, разговаривал с учителями. И к ней действительно стали лучше относиться – и учителя, и одноклассники. Маша стала чувствовать себя настоящим, любимым ребенком. Может, впервые в жизни. Мама теперь целовала ее на ночь, помогала одеваться, причесываться, а дядя Витя страшно пугался, если она плакала или болела. До сих пор, думая о счастье, Маша вспоминала вечера, когда мама, посмотрев на градусник, встревоженно говорила мужу: «Высокая». И Машу укладывали в постель, закутывали в несколько одеял, поили горячим молоком с медом или давали гоголь-моголь. От жара приятно кружилась голова, а дядя Витя, завернув ее в одеяло, носил по комнате и что-то мурлыкал. Чаще всего это была военная песня «Полюшко-поле».

Мама очень поправилась и однажды сказала Маше: «Скоро у тебя будет братик или сестричка». Как-то ночью дядя Витя вызвал «Скорую», маму увезли. Утром дядя Витя отпросился на работе, позвонил Маше в школу, и они пошли в магазин. Купили коляску и много смешных и красивых вещей. Братик понравился Маше с первого взгляда. С его кряхтеньем и мычанием, с его пеленками и погремушками в дом пришла особая радость. Мама после родов очень ослабела. И Маша быстро научилась купать и пеленать малыша, понимать его желания, укладывать спать. Теперь она по вечерам носила по комнате завернутого в одеяльце ребенка и чувствовала, как от нежности у нее замирает сердце…

Маша вздрогнула во сне и почувствовала, что задыхается. Ей было жарко, но плед такой тяжестью придавил ее руки, что она не могла ими пошевелить. Маша попыталась что-то крикнуть, но голоса не было. Она уже поняла, что нужно окончательно проснуться, что сон мешает ей спастись, но голова заполнялась каким-то туманом. Издалека, сквозь этот ватный туман, пробился телефонный звонок. Маша изо всех сил рванулась на этот звук. Наконец открылись глаза. Комната была заполнена дымом, а плед и пуховый платок под ним уже наполовину сгорели. Маша, шатаясь, добрела до ванной, набрала ведро воды, плеснула на диван, отодвинула камин, выдернула вилку из розетки. Затем сумела распахнуть окно, от воздуха голова закружилась, она по стенке сползла на пол и то ли вновь уснула, то ли потеряла сознание, но ее вновь поднял телефонный звонок.