Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля - Дмитрий Нечевин

СОБЛАЗНЕННЫЕ

Иногда я думаю, что священник и врач — два интимных наших поверенных — не выслушали столько тайн, не узнали столько сокрытого, сколько я в течение моей многолетней служебной деятельности.

Старики и старухи, ограбленные своими любовницами и любовниками; матери и отцы, жалующиеся на своих детей; развратники-сластолюбцы и их жертвы; исповедь преступной души; плач и раскаяние ревнивого сердца; подло оклеветанная невинность, и под личиной невинности — закоренелый злодей; ростовщики, дисконтеры, воры с титулованными фамилиями; муж, ворующий у жены; отец, развращающий дочь…

Всего и не перечесть, что прошло передо мною, обнажаясь до наготы. И с течением времени какое глубокое получаешь знание жизни, как выучиваешься понимать и прощать!..

Сколько по тюрьмам и острогам сидит людей, сделавшихся преступниками случайно, и сколько ходит по улицам на свободе с гордо поднятой головой «честных» людей, честных только потому, что им не представился ни разу случай искушения.

Из 100 этих честных поставьте в возможность взять взятку, ограбить кассу, совершить растрату, и, ручаюсь, 98 из них постараются не упустить этой возможности. Скажу более, многие из 100 не воздержатся при благоприятных условиях даже… от убийства.

Это ужасно, но это так, и Богочеловеком с божественной прозорливостью даны слова в молитве к Нему: «И не введи нас во искушение»…

У русского человека сложилась грубая поговорка: «Не вводи вора в искушение», в которой он искушенного уже заранее клеймит презрением, а вернее, просто сказать — «избегай искушения», потому что это слишком рискованное испытание твоей твердости.

Передо мною сейчас лежат в синих обложках ряд уголовных дел, на которых я когда-то сделал пометки «Соблазненные», и мне хочется для пояснения своей мысли привести, как примеры, два-три таких дела, взятых наудачу.

Первое попавшееся под руку дело — это дело Клушина, относящееся к 1860 году.

В дворницкой дома Манушевича 27 марта 1863 года были найдены утром два трупа: один оказался бывшим в этом доме дворником Арефием Александровым, а другой — его земляком Ефимом Евстигнеевым. Оба они оказались зарезанными, а имущество их — разграбленным.

Я взялся за расследование.

Из расспросов я узнал, что дворник Арефий Александров отличался гостеприимством и что к нему постоянно ходили земляки и знакомые, нередко оставаясь у него и на ночь. К числу таких принадлежал и зарезанный Евстигнеев.

Я тотчас стал поочередно, от одного к другому, перебирать его знакомых посетителей, производя у кого обыск, а у кого — простое дознание. Таким путем я добрался и до Николая Клушина, государственного крестьянина.

При вызове его я прежде всего обратил внимание на его распухшую левую руку. Когда я вызвал врача и мы осмотрели его руку, то оказалось, что на указательном, среднем и безымянном пальцах у него были ранки, похожие на укус зубами.

Я стал его осматривать внимательнее и на брюках нашел следы замытой крови.

На вопросы, откуда то и другое, он путался, а через полчаса уже чистосердечно каялся в совершенном двойном убийстве и затем рассказал подробно об этом зверском, но незатейливом преступлении.

Неделю назад, т. е. 20-го числа, он пришел к давно знакомому дворнику Александрову и, разговарившись, остался у него ночевать. После этого ночевал у него еще две ночи и, нуждаясь в деньгах, вознамерился лишить жизни Александрова и его товарища Евстигнеева, так как увидел у них немало имущества.

Для совершения этого преступления он купил себе нож, с которым в четверг 24-го числа, накануне Благовещения, и отравился к Александрову. Изрядно выпив, он остался ночевать и улегся спать с Ефимом на нарах, а Александров лег на лежанке. Три раза в эту ночь Клушин собирался их зарезать, но не хватало решимости, и он отложил свое дело до следующей ночи.

И вот на другой день вместе сАрефием и Ефимом под вечер он ходил пить чай, а по возвращении в дворницкую купил полштофа водки, которой и напоил дворника Арефия и его товарища Ефима с целью, что они будут крепче спать. Да и сам при этом выпил изрядно для смелости.

После этого он опять лег с Евстигнеевым на нарах, а Александров отправился на дежурство. Клушин дождался, когда Евстигнеев крепко заснул, и тогда, взяв топор, лежавший у печки в той же дворницкой, ударил обухом спящего Евстигнеева в правый висок, от чего тот застонал и вздрогнул, а Клушин быстро перерезал ему ножом горло. После этого он, придвинув убитого к стене, накрыл его же армяком и стал ждать прихода Александрова с дежурства, лежа возле мертвого тела.

В два часа ночи дворник возвратился, зажег огонь и закурил трубку. Клушин спокойно спросил его, почему он так рано пришел с дежурства, и Александров ответил, что ему разрешил старший городовой. После этого он лег на лежанку и скоро уснул. Уже на рассвете, когда Клушин убедился, что Александров крепко спит, он тихо подошел к нему и тем же ножом одним взмахом нанес удар в шею. Александров вскочил, замахал руками и закричал, но Клушин тотчас левой рукою зажал ему рот. При этом пальцы его попали Александрову в рот, и тот схватил их зубами, но Клушин вторично ударил его ножом в грудь и повалил на те же нары, где лежал зарезанный Евстигнеев. Александров уже не дышал…

Совершив убийство, он уложил оба трупа на нары и закрыл их досками, а нож бросил на печку, потом снял окровавленную рубашку и вместо нее надел одну из принадлежавших убитым. Затем забрал найденные в сундуках: две рубашки, двое шаровар, две старые шубы, две пары сапог, жилет с деньгами 60 копеек. Со всем этим добром он спокойно вышел из дворницкой, запер дверь висячим замком и положил ключ в карман. Под воротами дома он встретил водовоза и, чтобы отвлечь подозрение, спросил его, где дворник. На это водовоз сказал: вероятно, ушел пить чай. Затем Клушин с вещами пошел прямо к Толкучему рынку и у Чернышева моста продал все вещи неизвестным лицам за 8 рублей 25 копеек серебром.

При обыске у Клушина оказалось денег 2 рубля 2 копейки серебром, два замшевых кошелька, медные крест и перстень.

Так совершилось зверское бессмысленное преступление за 8 рублей 25 копеек.

Раньше Клушин служил в извозчиках, потом в дворниках и никогда ни в чем подозрительном не был замешан. И тут к Александрову он ходил как к приятелю, не имея никаких планов, но вот однажды пьяный Александров расхвастался, а у Клушина в то время не было ни места, ни алтына — и участь его решилась!

Клушину вдруг открылся простой (?!) способ разжиться, и он уже больше не думал о последствиях и, как маньяк, довел свое дело до конца, а потом плакал, каялся и два раза покушался на свою жизнь.

Беру другое дело, совершившееся ровно через 10 лет, — «Дело об убийстве Мельниковой Екатериной Андреевой».

Дело это, так сказать, поражает своей преступной простотою. Некая девица из чухонок Екатерина Андреева долгое время оставалась без места и, занимаясь поденной работой, даже не имела определенного места жительства, переходя от знакомых к знакомым. В числе таких оказалась и вдова унтер-офицера Агафья Мельникова, которая служила у господ Вейнребенов кухаркой и во время их отъезда из города оставалась при квартире для надзора за ней.

Эта самая Агафья Мельникова 2 июня 1870 года и была найдена мертвой с признаками удушения, с полотенцем на шее.

Поиски начались тем же путем, как и в предыдущем случае, и через день Екатерина Андреева была уже в наших руках и полностью повинилась.

Дело оказалось до ужаса простое.

Из рассказа Андреевой видно, что она ночевала в квартире Вейнребена три ночи: с пятницы до понедельника. В последнюю ночь на 1 июня в 5-м часу утра ею овладеложелание убить Мельникову и воспользоваться ее имуществом. Под влиянием этой мысли она подошла к спящей Агафье и схватила ее за горло. От такого движения Агафья упала со скамейки и табуретов, из которых она устроила себе постель, причем успела ухватиться за рубашку Андреевой и разорвать ее, но несмотря на это, последняя не выпускала из рук шеи Агафьи. Когда же несчастная женщина перестала уже сопротивляться, Андреева встала ей ногами на грудь и начала бить ее каблуками. Убедившись, наконец, в безусловной смерти Агафьи, Андреева сбросила с себя разорванную рубашку и надела другую, лежавшую в кухне на комоде. Затем она взломала комод в спальной комнате, вынула из него семь женских рубашек и три дюжины салфеток и с этими вещами никем не замеченная скрылась через парадную лестницу. В тот же день она продала украденные вещи на Охте за 10 рублей одному поселенцу, жившему в собственном доме, а деньги отдала дворнику Егору, в д. Дмитриева, по Невскому проспекту, в 1 уч. Рождественской части, с которым находилась в любовной связи.

Раньше, когда она служила, то находилась при хозяйском имущества, не раз стирала дорогое господское белье и отовсюду, где она работала, о ней говорили как о «честной».