Хромой Тимур (Звезды над Самаркандом - 1) - Сергей Бородин

- Ну вот, ездил Халиль-Султан, царевич, мать встречать. На обратном пути конь его об камень споткнулся, подкова долой, сам еле в седле усидел. Теперь розыск идет: кто коня ковал? Каждый друг на друга валит, никому нет охоты сознаться. Попробуй-ка сознаться, - ого!

- И не сознаться нехорошо: одного виноватого не сыщут, со всех взыщут, всем заодно - беда.

В это время у ворот сверкнул зеленым чекменем высокий быстрый юноша.

Вскакивая на ноги, старшина успел шепнуть с опаской:

- Вот он! Теперь берегись.

Белое лицо, тонкий нос с горбинкой, широко расставленные, по-монгольски узкие, но густо опушенные ресницами глаза; лоб и под чалмой высок, а рот твердо сжат.

Быстро идя через двор, помахивая тяжелой плеткой, в распахнутом чекмене и алом халате, в красных запылившихся сапожках, Халиль-Султан крикнул:

- Эй, староста!

С Кузнецкого двора выбежал к нему на широко расставленных круглых ногах узкоглазый, почти безбородый конюшенный староста и, вытянув вперед растопыренные ладони, приговаривал:

- Не тревожься, царевич! Не тревожься! Я им найду управу. Я их научу царских коней ковать. Я им...

- Молчи, пока тебе не скажут! - остановил его Халиль-Султан.

Староста, оробев, бормотал:

- Ведь, государь, разве сам я ковал?

- Слушай, говорю! Виноватого не искать! Слышал?

И еще староста ничего не успел ответить, Халиль-Султан повернулся на каблуках и, пощелкивая по сапогу плеткой, ушел со двора.

Старшина нерешительно опять присел возле Назара:

- Видали? Вон какой! Изо всей семьи - один этакий: в Индии сам на вражьи копья кидался, а своих воинов берег. Никого напрасно не дает в обиду. А зря: не доведет это до добра, бояться его перестанут. Потом станет каяться, да поздно. До того прост, - если в харчевне остановится кумысу хлебнуть, за кумыс хозяину деньги платит. Не по-царски это: до добра это не доведет.

И старшина, рассерженный Халилем, пошел на Кузнецкий двор послушать тамошние разговоры.

Борис сказал:

- Смел царевич!

- А может, опаслив? - спросил Назар.

И снова они занялись разбором кольчуг.

Узкая каменная лестница внутри толстой стены вела с Оружейного двора во дворец.

Халиль-Султан пошел переодеться после пыльной дороги.

За раскрытой дверью в небольшой зале, обняв друг друга, обменивались первыми словами привета бабушка Сарай-Мульк-ханым и усталая с пути, молчаливая, невеселая царевна Севин-бей, мать Халиля. Поодаль от них стояли Мухаммед-Султан со своей старшей женой, а возле бабушки - Улугбек.

Женщины обнимались, бормоча обычные, как молитвы, вопросы о благополучии в доме, о детях, о дороге; бормотали их, торопясь высказать все надлежащие вопросы, чтобы поскорее посмотреть друг другу в глаза и понять все, что изменилось в каждой за время разлуки.

Халиль не решился в пыльной одежде вступить в нарядную залу бабушки. Он прошел мимо, но приметил: брат Мухаммед-Султан ограничился тем, что сбросил перед дверью чекмень и сапоги и так, босой, в дорожном халате, стоял на бабушкином ковре.

Вскоре Халиль вернулся вымытый, в чистой, светлой шелковой одежде.

Все уселись кружком, но мать на вопросы великой госпожи отвечала коротко, опустив глаза, не поднимая своей печальной головы.

Севин-бей было лет сорок пять, но в ее черных волосах Халиль заметил седину, которой не было прежде.

По ее сдержанным словам, по всем ее напряженным скупым движениям было видно, что не радостные дела привели ее в Самарканд, не на веселье она сюда так неожиданно приехала.

Когда Сарай-Мульк-ханым, по обычаю, спросила ее о муже, о царевиче Мираншахе, Севин-бей, не поднимая глаз, ответила так тихо, что Улугбек даже вытянул шею, чтобы расслышать ее слова:

- По-прежнему нездоров. Третий год, с тех пор как на охоте упал с лошади, нездоров. С головой у него нехорошо.

Великой госпоже не терпелось узнать причину ее приезда; старуха спрашивала то одно, то другое, пытаясь выведать, какое дело привело сюда сноху, но гостья отвечала коротко, подавленная своей печалью.

Сарай-Мульк-ханым спросила:

- Может, сама ты нездорова? Не полечиться ли к нам приехала? У государя есть хорошие лекари.

- С государем мне самой надо поговорить.

Старуха насторожилась:

- О Халиле, что ли?

Халиль-Султан, как и Улугбек, находился на ее попечении по решению деда. Внуков своих он отбирал от их матерей со дня рождения и отдавал на воспитание своим женам. Вмешательство матерей в дела воспитания считалось дерзостью, но, если они хотели что-нибудь спросить о своих сыновьях, спрашивать надлежало у воспитательницы, у бабушки, а не у деда.

Но Севин-бей, чтобы отстранить ревнивую подозрительность великой госпожи, попыталась улыбнуться и погладила ее руку:

- Нет, нет, о своем деле. А что Халиль?

- Жениться вздумал.

- Правда, Халиль? - взглянула мать на царевича.

Халиль-Султан опустил глаза под ее взглядом.

- Я говорил бабушке. Но она пока отмалчивается.

Сарай-Мульк-ханым живо ответила:

- Тебя не было утром. А ответ есть, дедушка хочет сперва посмотреть твою невесту.

- Это не по обычаю! - смело возразил Халиль-Султан.

- Дедушка сам создает обычаи. Как он решит, так люди должны жить! резко поправила бабушка внука.

Старуху раздосадовало и упрямство и непослушание питомца. Ей неловко было, что при своей матери Халиль так несговорчив, так строптив со своей воспитательницей. Но она тотчас доверчиво сказала царевне:

- Он послушен, прилежен. Читать, правда, не любит, но тут уж я ничего не поделаю, это - дело учителей. Каков он в походах, сама знаешь, - весь народ его смелость славит. А с этой невестой никак его не уломаю.

- С какой невестой?

Старуха сказала удивленно и возмущенно:

- Не хочет ни одной, кроме одной!

Мухаммед-Султан засмеялся, повернувшись к Халилю.

Халиль рассердился, но ничем этого не выдал, лишь глаза прищурились, и Севин-бей со щемящей нежностью заметила, как они похожи между собой, ее мальчики. Она улыбнулась, спрашивая старуху:

- И что же? Вы против?

- В нашей семье самим государем порядок установлен - жениться надо на достойных, брать из ханских семей, начиная с меня самой. А Халиль подобрал себе...

Старуха не решилась сказать так прямо, как поутру говорила мужу, - ей не хотелось обижать внука.

Дернув как бы от удивления плечом, она договорила:

- Подобрал себе дочь неизвестного человека.

- Его весь Самарканд знает, весь народ, он ремесленный староста, знаменитый мастер...

- Народ - это еще не Самарканд. Самарканд строим, украшаем, прославляем мы. Мастера делают то, что мы заказываем. И тебе негоже себя ронять.

- Но я хочу, чтобы моей женой была...

Сарай-Мульк-ханым поспешно прервала его:

- Я не спорю. Я тебя выслушала. Я говорила с дедушкой. Я передаю тебе его волю. Он государь, а не я!

- Ладно. Я ее приведу!

- Кстати, и я взгляну, что за сноха у меня будет, - улыбнулась мать.

- Еще неизвестно, будет ли! - сердито возразила великая госпожа.

- А когда? Куда? - спросил Халиль.

- Сегодня. Сюда! - строго ответила бабушка.

- Так скоро?

- Ты же сам торопил меня!

- Успею ли?

- Твое дело.

- Тогда разрешите мне пойти?

- Да, времени остается мало.

Уже встав, Халиль-Султан развел руками, повернувшись к старшему брату:

- Не зря вы сказали: "дурная примета", когда конь у меня споткнулся. А я еще подкову потерял.

И добавил, улыбаясь бабушке:

- Надо б вернуться, а я приехал. И в такой день вы такую задачу мне задали!

- Сам меня торопил, не взыщи! - поежилась Сарай-Мульк-ханым.

- Смелей, Халиль! - снова засмеялся Мухаммед-Султан.

- А я не знал этой приметы! - звонко, с испугом сказал Улугбек.

Это было первое, что он сказал сегодня. Он только внимательно слушал, сидя около бабушки и внимательно вникая в разговоры взрослых.

Его неожиданные слова рассмешили Севин-бей. Впервые она засмеялась и погладила мальчика по плечу.

- Я тебе привезла подарок.

- Спасибо, тетя.

- Будешь беречь?

- Очень!

- Помни обо мне...

И она достала откуда-то из складок пояса небольшой кривой кинжал в сафьяновых ножнах с усыпанной рубинами рукояткой.

- Он меня в дороге хранил; пусть хранит и тебя на твоих дорогах.

В ее словах прозвучало что-то столь горестное, что Улугбек поцеловал ее подарок, прежде чем принялся разглядывать его.

- Какая сталь! - восхитился мальчик.

- Ее привозят арабы из Дамаска. А рукоятку делали мои мастера, азербайджанцы. Они хорошо умеют.

* * *

- Коня перековали! - быстро сказал конюх Халиль-Султану, едва царевич появился у выхода.

- Пускай отдохнет. Подай другого.

И минуту спустя он уже скакал на застоявшемся и оттого баловном, веселом коне.

Ехать самому в дом невесты - это тоже было не по обычаю; этого не допускало и его достоинство. Но мусульманскими обычаями часто пренебрегали в Тимуровом Самарканде: сам Тимур предпочитал монгольские обычаи, и народ, вслед за своим государем, тоже охотно отступал от стеснительных установлений шариата везде, где это не грозило земными карами и неприятностями.