Поздняя осень (романы) - Василе Преда

Началась паника. Никулае бросился к понтонеру, который стоял у парапета парома, у подъемных блоков, и с глупым видом смотрел, как черная волна поднималась все выше и выше, покрывая площадку парома. Сержант оттолкнул его, схватился обеими руками за рукоятку и начал крутить ее до тех пор, пока наполовину затопленный паром не врезался передней частью в песчаный берег. Никулае чувствовал, что сможет вертеть рукоятку и дальше, если надо, сам не понимая, откуда у него взялось столько сил.

Это удивительно, но бывает так, что человек, до предела истощенный физически, в момент особого нервного напряжения может горы свернуть. Где источник этой силы? Какое чудо происходит в его душе? Никулае некогда было искать ответы на эти вопросы.

Солдаты хлынули на высокий берег и моментально рассредоточились. На несколько секунд они залегли, уткнувшись подбородками в песок, в пучки травы, перемешанные с сухими листьями ивы, обняли землю, чтобы набраться у нее сил. Голос Никулае еще слышался на пароме, он ругался вовсю, нагнувшись над раненым, который стонал не переставая. С ними не было санитаров, и нельзя было терять ни секунды. Что же надо делать в первую очередь?

Младший лейтенант уже отдал приказ установить орудия для открытия огня…

Артиллерийская дуэль продолжалась до рассвета. Когда солнце разорвало пелену ночи, бойцы с трудом узнавали друг друга. Все были в грязи с головы до ног, покрыты копотью. Смерть прошла рядом с ними и оставила на их лицах бледные тени, которые останутся надолго, потому что они вошли в плоть, в мозг. Только глаза, свет в них оставались чистыми. Люди подготовились к маршу и двинулись в направлении на Сольнок. В роте стало на шесть человек меньше — таковы были их потери при форсировании Тисы.

Глава тринадцатая

Ранним утром Думитру вместе с лейтенантом Корнелиу вызвали в штаб 5-го горнострелкового полка. Прошедшая ночь была тяжелой, особенно для Корнелиу, который командовал пехотной ротой. Атака закончилась неудачей, рота понесла большие потери, и теперь Корнелиу очень тяжело переживал это.

Двое офицеров молча ехали рядом. На войне люди не любят много разговаривать. Утро было серым, предвещающий зиму холодный ветер хлестал в лицо, гулял по венгерской равнине, раскачивая и пригибая к земле кустарники. Вдруг они услышали тяжелый, металлический грохот, идущий словно из-под земли. Лошади зафыркали, рванулись в сторону. К ним приближалась колонна советских танков, переворачивая гусеницами булыжники на дороге, распространяя в воздухе дым и тяжелый запах, жженой солярки. Металлические громадины спешили на запад. Они были окрашены в темно-зеленый цвет, броня покрылась толстым слоем засохшей и растрескавшейся грязи. Моторы ревели на полную мощность, от гусениц отлетали в сторону камни и комья земли, на поворотах они издавали заполнявший все вокруг скрежет.

— Перед этими ничто не устоит! — бросил Корнелиу, глядя вслед последнему танку, вытирая ладонью грязь с лица.

Они поехали дальше по развороченной, будто вспаханной, дороге.

Примерно через полчаса они въехали в какой-то населенный пункт. Дома, дворы были пустынны. Мертвое, застывшее в своей неподвижности село было похоже на большую старую фотографию. Ни малейшего движения, ни единая птица не пролетела над красноватыми, отливающими чернотой крышами под низким, мрачным небом. И тишина. Сюда доносился только отдаленный рокот колонны советских танков, спешившей к фронту, чтобы занять свое место на фланге румынской дивизии. На окраине местечка в большом холле полуразрушенного графского имения с окнами, закрытыми одеялами, собрались офицеры. В холле стояло несколько поставленных один к одному поломанных, запыленных столов, вокруг них несколько разрозненных стульев разнообразной формы и скамейка, которая, судя по следам свежей грязи, была принесена с улицы.

Командир полка встретил их, нервно ударяя хлыстом по голенищам сапог.

— Здравствуйте, господа офицеры, — холодно бросил он. — Лейтенант Корнелиу, сколько убитых у тебя было сегодня ночью?

— Шестьдесят шесть… восемь, господин полковник.

— Хм! — протянул он. — Многовато!

— Господин полковник! — вмешался, не сдержавшись, командир батальона майор Савду.

Командир полка поднес руку ко лбу, будто хотел вытереть вспотевший лоб, и подошел к окну, завешенному казенными одеялами, потом, успокоившись, вернулся к столу, оперся на него и виноватым тоном проговорил:

— Господа офицеры, извините, я погорячился! Ночь не спал… Займемся другими делами, а их у нас достаточно, включая и присвоение звания, о котором мне не было случая сообщить вам. Приказ пришел несколько дней назад… Прошу тебя, не обижайся за задержку, господин младший лейтенант Андрей Думитру. Тебе присвоено звание лейтенанта. Ты это заслужил. Я рад за тебя. Поздравляю!.. Старшина Ербушка! — крикнул он в сторону соседней комнаты. — Принеси приказ о присвоении звания Думитру и нашивки господину лейтенанту!..

Прошло немного времени, и офицеры отправились в обратный путь, на позицию. Только ветер теперь дул в спину, и от его порывов рябилась поверхность воды в канавах по краям дороги. Местами по воде плавали большие масляные пятна.

Неподалеку от позиции своей батареи Думитру увидел много советских танков, приготовившихся к стрельбе. На правом фланге разместились три установки «катюш» и пять гаубиц.

— Здравствуйте, товарищи! Кто командир? — крикнул издалека капитан в форме артиллериста Советской Армии.

— Я командир, прошу вас! — ответил Думитру, пожимая руку капитану.

Советский офицер улыбнулся. Между тем к ним подошел чернявый, невысокого роста лейтенант с азиатскими чертами лица. Он церемонно отдал честь, внимательно рассматривая нашивки горнострелковых войск на погонах Думитру.

— Взгляните! — сказал капитан, вынув из планшета карту и разворачивая ее на крупе лошади Думитру. — Покажите, где фашисты!

Думитру взял карандаш и обвел на карте места дислокации противника. Задержавшись на одном из кружочков, он многозначительно сказал:

— Здесь артиллерия! Понимаете, здесь артиллерия!

— Хорошо, хорошо! Спасибо! — ответил капитан, по-дружески похлопав его по плечу.

— Сигареты есть? — спросил другой советский офицер стоявшего в стороне лейтенанта Корнелиу. — Сигареты?

Корнелиу извлек из сумки, привязанной к седлу, неначатую пачку и протянул ее советскому лейтенанту, показывая знаками, что он может оставить себе всю.

Они разошлись, пожав друг другу руки, как старые знакомые. Румынские офицеры улыбались, глядя вслед советским офицерам, которые тем временем обернулись и крикнули:

— До встречи в Берлине!

Корнелиу и Думитру ответили им, помахав руками.

Солдаты снова оказались в горах. Оставшаяся позади бескрайняя равнина, продуваемая не знающими усталости ветрами и поливаемая нескончаемыми дождями, вымотала их души, утомила глаза. Земля без гор — это земля, не получившая благословения.

На флангах наступающие советские и румынские войска уже перевалили через горы, но здесь, в центре, еще остались очаги сопротивления врага, которыми только они, горные стрелки, могли овладеть. На извилистых дорогах уже не появлялись танки. Эти стальные громадины, от рева которых содрогалась земля, уступили место лошадям, тащившим на себе разобранные орудия, ящики со снарядами, мармиты, самые различные грузы, сопровождающие солдат в походе.

На рассвете подразделения вошли в село с труднопроизносимым названием. Они ждали приказ из дивизии, готовясь к атаке. «В любом случае до вечера перейдем в наступление», — думал Никулае. Между тем роты горных стрелков только еще занимали позиции на поросших лесом высотах севернее населенного пункта.

Большинство местных жителей покинули родные места: дома стояли пустые, на улицах — ни души, лишь на околице они встретили нескольких человек, оставшихся в селе.

Дом, в который Никулае вошел вместе с Констандином, принадлежал, видимо, богатым людям, в нем было много комнат. Тусклый свет, проникавший внутрь через запыленные стекла окон с белыми занавесками, падал на разбросанные повсюду вещи. В одной из комнат сержанты отыскали чугунную печурку. Констандин вызвался поискать дров и вышел.

Никулае остался один. Он снял шинель и бросил ее на стоявший около окна стул. Когда он повернулся, его взгляд наткнулся на портрет, висевший на стене. С портрета внимательно, с упреком смотрел пожилой мужчина. Никулае почувствовал себя неловко под этим вопросительным взглядом. Действительно, сержант был здесь всего лишь гостем, этот дом ему не принадлежал. Но какое это имело значение! Был дом, а ему нужно было укрытие. Он взял шинель, небрежно брошенную на спинку стула, и неспешными движениями повесил ее на вешалку за дверью. Так было лучше, уважительнее. Никулае вдруг почувствовал плавающий в воздухе дух дома. Дух дома, преследующий его живыми глазами пожилого мужчины, изображенного на портрете. Возможно, именно он построил дом. Он и другие, которых Никулае никогда не видел, но по всему чувствовалось, что хозяева — люди энергичные, деловые.