уже поняла, проблемы поболее, чем со всем же вместе взятым до и… И
не у него. Конечно. Как и не у
них же — с ним. Но зато только вот у окружающих — с ним. Прям и не за что. И с этого же момента, как я опять же поняла, и начиналась особенная
нелюбовь брата и
братьев же к другому своему брату… Но и, собственно же, с этим нам с тобой только лишь еще предстоит разобраться. Как и со…
всем! Вопросов же все больше… А ответов, как водится, все меньше. Но кто сказал, что будет легко? Учитывая наличие не одной, а почти и трех семей при себе. Как и точ
ек зрения от каждого из их членов. И… у меня же одной!..
Тьфу ты. Опять обо мне. Ты посмотри… Ну ты меня тормози, если че, что ли, на виражах-то и с чудесами. Не знаю… С ничего вдруг петь начни. Хотя это и вряд ли прям уж чем поможет… Но и все-таки. Я хоть переключусь. Пусть и ненадолго. Но и отключусь же от себя… Что же до его стиля… Как и он же сам, тот так же был весьма «свободен», но и не чересчур… «спортивен». Зато порой и чересчур
домашен… Прямо-таки и
одомашнен. Был прост по всему и всем — и этим же все было сказано.
Непростительно даже прост, я бы даже сказала. Но только и снаружи… Опять же, со слов Никиты! Где он сравнивал его с… той самой обшарпанной и побитой временем дверью… На которую взглянешь —
ничего необычного! И наверняка внутри же за ней — то же самое. Но внутри… Дело-то как раз было в этом — в отсутствии этого самого
обычного. Внутри же него и за ней — был по-настоящему глубокий… глубочайший мир, который он прятал от всех за своим же
трухлявым сарказмом и какими-то до боли
избитыми детскими шалостями… Ну, как по мне, во всяком случае… За своим же и
прожженным детским лепетом… Как и душу. Сердце… А точнее, душу… и в сердце! А уже его — не хуже, чем и Кощей свою же смерть в игле прятал. Он боялся боли! Все той же самой
боли и… Ты скажешь:
как все. Но он вот как-то и почему-то же сильнее
всех… И вряд ли же все вновь утыкалось в
семейную драму…
Детские травмы… И тот самый же ему
долг — за рождение и родом же откуда… Хотя могло быть и так… Но стоило же узнать это у него лично, чтобы уж и не догадываться. Не строить воздушных замков… из песка. Но и так, чтобы и непредвзято… А, собственно, и что? Что мы имеем с ним на момент? Курение, алкоголь… Вещества и связи на ночь…
Разгульная и веселая жизнь! Понимаешь, да?
Смекаешь? В чем причина… В попытке
угнать и угнать
ся. Не загоняясь и лишний раз… Убежать! Как мог же и может вот — все старается и пытается… Да только от себя не убежишь… Как и от того,
насколько же
бывало, что и выдавал сильные вещи!
Сильные. И не столько же по внешнему признаку, сколько по внутреннему… Мощные и дельные! Он же мог дать насущный совет и разложить все дотошно и по полочкам… А мог не заморачиваться
как и всегда и просто порекомендовать в добровольно-принудительном порядке
намотать слюни и сопли на кулак. Со слюной же у рта и тьмой… чернотой в глазах. По большей же части лишь потому, что начинали же подбираться, таким образом, к нему самому. Так
близко и…
просто. А это уж — не по нему. Ведь он это прячет. Прячет
себя… Но, правда, как и с
убеганием и тем, что
все проходит и это пройдет: момент придет и все всплывет.
Что же по тьме и черноте глаз… Это не просто фигура речи. Отсылающая к злости, ярости или гневу… Резкости и дерзости… Холодности и расчетливости… Нет. Это и правда превращение. Затемнение и даже «затмение», демонизация глаз. Происходящая, как в случае же с Владом, и неспроста я сделала на нем этот этакий акцент, не так просто, как, например, у темноглазых. Где уже и сами зрачки были черными, почти и сливаясь с темными радужками. И им же ничего не оставалось более после этого, как кроме поглотить еще и глазные яблоки, не растрачиваясь же практически на них. Тьма легко отходила от них и в мгновение того же самого ока, одного и второго, изменяла оставшуюся поверхность глаз. Не так сильно контрастируя, буквально и только отходя… а уже и поглощая. Как итог же — полностью черные глазные яблоки. Разве что и с небольшими «хрусталиками». Чисто — для проформы, как температура и блики же от света извне, отраженные таким образом изнутри… Но и если даже в уменьшенном виде, того же Никиты, словно и при демоверсии, это все смотрелось, скажем так, не менее жутко. То здесь, в случае же Влада, и увеличенном и полном формате, все было куда хуже, как по мне… Смотрелось же все от начала и до конца. От зрачка до глазного яблока… И это… захватывало, равно как и пугало. Страшная красота! Пусть я и видела это только раз да и в черно-сером, почти же черном цвете. У Никиты же… Вместе же и с крыльями! Попросив же сама и показать… Думаю, у Влада это выглядит не менее впечатляюще. Как и у меня… Да, так и пугающе! Хотя и в его же случае это не только как затемнение, а скорее всего как и само же «затмение»… Луны или Солнца. Сразу же и двух… И в двух же! Глаза его становятся почти черными, но все еще с тонкой белой каемкой… Будто и изначально же белые глаза стали с черными, но уже и расширенными донельзя зрачками. Страшно красиво… У него… У них! Окей. И нас же всех. Ладно. А там… и у остальных! Старших и маленьких…
Да. Хоть Никита и был самым младшим среди… них… своих братьев… но его это и не особо расстраивало и коробило. На началах, да, конечно, было такое! Как и он же сам говорил и признавался… Но после… он просто понял и принял это. Привык к этому… Да и вовсе же стал благодарить за это. Как за опыт. И за жизнь… Пусть и за раннеобращенную и
