Набег - Ольга Григорьева

Понимая, что от одуревшего находника ждать не чего, Айша направилась к воротам капища. Ветер нес ей в спину клубы дыма от горящей вышки, в горле щипало, усталые ноги подкашивались, цеплялись за каждый бугорок. Перед воротами болотница перешагнула через мертвого воина в красной рубахе и меховой безрукавке. Он лежал на спине и безмятежно взирал в серое, истекающее влагой небо. Дождь покрывал моросью его лицо, вода скапливалась в запавших глазницах, струилась по щекам.

В какой-то миг Айше показалось, что варг плачет, она даже остановилась, но, увидев на его шее глубокий разрез, пошла дальше, к храму и возвышающемуся под крышей огромному идолу Свентовита.

Перед идолом на плоском, круглом, как блин, камне покоилось тело вождя варгов. Один из его воины навалился грудью на его ноги, словно пытался и после смерти уберечь своего хозяина от чужаков. Спина воина была рассечена вдоль позвоночника от лопаток до пояса, в руке виднелся обломок меча. Еще два варга лежали рядом с камнем. У одного не хватало плеча и руки, лица другого было не различить из-за страшной раны, раскроившей череп почти пополам. Остальные мертвецы улеглись рядком между жертвенным камнем и основанием, на котором стоял идол. Возле некоторых блестело оружие.

Битва уже закончилась, несколько урман бродили по храму, заглядывая в закуты и разгребая священные сундуки друидов. Из сундуков в котомки и за пояса перекочевывало годами хранимое друидами добро — пурпурная поволока, шелк, золотые украшения, монеты, оружие, мех, набитые пряностями и солью ящички, гладкие круглые стекла в резной оправе, монеты из разных стран.

На одном из священных сундуков сидел Рюрик. Сундук был большой, ноги мальчишки не доставали до земли. Он безмятежно болтал ими, разглядывая обращенное к нему одно из четырех лиц огромного идола. Это было северное лицо Свентовита — надменное, мрачное и холодное. В руках Свентовит сжимал тяжелый деревянный меч. На коленах Рюрика тоже лежал меч — короткий, легкий, нарочно выкованный под его руку и рост. Из царапины на подбородке мальчишки сочилась кровь. Иногда Рюрик смахивал ее, вытирал пальцы о штанину, морщился. Подле него в сваленной прямо на земле куче тряпья копался Хемминг. Сакс вытаскивал из кучи то одну одежку, то другую, встряхивал, рассматривая ткань на свет. В нескольких шагах от Хемминга, в окружении урманов, Тортлав пытался ножом вырезать на ноге деревянного идола свое имя. Судя по громким одобрительным крикам, это ему удавалось.

Подскочив к Рюрику, Айша мельком оглядела ого.

— Волк освободил меня. Ты не видел Бьерна?

— Там, — Рюрик оставил меч, махнул рукой куда то за деревянное божество.

Сердце Айши подпрыгнуло радостным котенком.

— Я оставила Кьятви за холмом, — вспомнив про старого хирдманна, сказала болотница. Рюрик сузил светлые глаза.

— Что с ним?

— Он ранен. Мой заговор пока держит в нем жизнь.

Мальчишка соскользнул с сундука, постучал кулаком по крышке, сказал, обращаясь к Хеммингу:

— Приглядишь?

— Угу, — тряся перед лицом длинной рубахой с золотой вышивкой по вороту, буркнул тот.

Рюрик сунул в рот два пальца, свистнул, подзывал своих воинов. Сменив род и став воспитанником конунга Олава Гейрстадира, мальчишка обзавелся собственным небольшим хирдом. А Бьерн подарил ему драккар. После бури у Рюрика не осталось ни драккара, ни хирда, однако некоторые из тех, кто приносил ему клятву верности, уцелели. Бьерн выловил их из воды сразу после бури. Двое умерли, а остальные по-прежнему почитали Рюрика своим хевдингом.

Огибая идола, Айша запрокинула голову, разглядывая его деревянные лица. Северное она уже видела, далее шло восточное. Оно казалось более мягким и дружелюбным, чем северное. Пухлые губы бога скрывали улыбку, но в узких прорезях глазниц таилось сокрытое глубоко внутри коварство. На плече бога сидел орел. Мастер постарался, вырезая голову птицы, — хищный круглый глаз казался живым, из приоткрытого клюва летел беззвучный крик.

Следующее, южное лицо Свентовита сияло счастьем, даже древесина на нем была светлее, чем на других местах. Большие глаза взирали на мир с удивлением и радостью, рот был приоткрыт, как у изумленного ребенка, руки сложены на груди, ладонь в ладонь. В пальцах правой руки виднелся знак воинских почестей крест с круглым навершием, усеянным рунами.

Западного лица бога Айша не увидела, очутившись перед распахнутыми воротами священной конюшни, в которой переминался в полутьме белый гадальный конь Свентовита. Этого коня по весне выводили из стойла, украшали его гриву зелеными ветками и вели через ряды склоненных к земле копий. Если конь спотыкался или начинал шаг с левой ноги — людей ожидали беды и несчастья. Зато шаг с правой служил хорошим знаком.

У дверей конюшни сидел на корточках Бьерн. Он откинул голову, прислонившись затылком к стене. Бой окончился, и силы будто ушли из ярла, даже лицо его заметно осунулось. Глаза Бьерна были закрыты, согнутые в локтях руки сжимали клевец. Железное лезвие поблескивало под дождевой моросью, отбрасывало на щеки ярла светлые пятна бликов. На его лбу осел пепел, серой порошей запутался в черных волосах.

Робея от охватившего ее чувства, Айша подошла ближе. В ее груди что-то сжалось, перевернулось.

— Прости… — склоняясь к ярлу, прошептала она. — Ты ведь остался не из-за драккара, а из-за меня. Я знаю… Чтоб они не добрались до меня, после того как Рагнар напал… Но я не хотела, чтоб все так вышло.

— Ступай к пристани. — Бьерн провел по лицу ладонью, словно снимая с него невидимый налет, окинул Айшу равнодушным взглядом. — Все кончилось. Мы идем за Рагнаром. Он будет ждать нас у входа в Лабу.

Ноги Айши подкосились, она упала на колени в грязь подле ярла.

— Зачем? Зачем тебе идти за ним'?

— У нас договор. — Бьерн оперся на обушок клевца, отряхнул одежду. — Рагнар вернет Гюду после того, как и помогу ему взять золото франков.

— Но он предал!..

— Предал? — Брови ярла удивленно приподнялись. — Нет, он никого не предавал. Он не обещал варгам мира, а мне — защиты.

Айша не понимала, от чего ей больнее: от настойчивого желания Бьерна вернуть Гюду или от злости на Красного конунга.

— Он убийца, — уже в спину Бьерну произнесла она.

Ярл обернулся. Его волосы казались седыми из-за осевшего на них пепла.

— Я тоже, — сказал он.

Старого Кьятви принесли на корабль. Айша перевязала ему рану, промыв ее морской водой из фляги и прочистив края каленым ножом. У нее нс было трав, необходимых для лечения, но оставались заговоры и память об уроках, полученных ею еще в детстве в спокойных глубях Приболотья. Сидя над укрытым шкурой стариком, она без конца шептала, отдавая его боль то ветру, то воде, то деревьям, столь редким в здешних местах. Кьятви ее заговоры мало помогали. Лицо хирдманна осунулось, стало бледным, нос заострился, кожа обтянула костлявые скулы. Редкие седые волосы слиплись на висках, борода свалялась клочьями. Руки Кьятви лежали поверх шкуры — узловатые, старые и некрасивые. Одну Айша сжимала в ладонях, чтоб удержать блуждающую в сумеречной стороне душу раненого. Дважды к ней подходил Бьерн, смотрел свысока, хмурился. Почему-то под его взглядом Айша чувствовала себя виноватой, в голову лезли мысли о хвити, о своем предназначении, о предсказании старого колдуна, лежащего нынче под камнем в Каупанге. До самого конца Финн не переставал называть ее хвити — Белой женщиной, вестницей смерти, проводницей людских душ в иной мир. «Тьма обретет жизнь в капище четырехликого бога», — предрекал он. На острове варгов она увидела четырехликого бога и почуяла дыхание тьмы. Смерть коснулась острова своим крылом. Может, Бьерн думает, что все случилось из-за нее?