Последний джинн - Василий Головачев

Его сжало со всех сторон, пахнуло холодом, жарой, снова холодом, и он оказался в небольшом, слабо освещенном помещении пирамидальной формы с искрящимися стенами. Напротив стоял абсолютно гологоловый мужчина в белом джемпере крупной вязки, создающем ощущение кольчуги (так показалось Игнату) и в серых складчатых брюках, блестевших как металлические. Уником назвать эту странную композицию одежды было трудно.

– Селим? – пробормотал Игнат.

Мужчина окинул его оценивающим взглядом; бывший полковник федеральной контрразведки, получивший среди других наград орден Солнечной Федерации «Георгий Победоносец с бриллиантами и мечами», а также звания Героя России и Героя Федерации, выглядел лет на пятьдесят, а не на те сто пять, что ему полагались по возрасту.

В стального цвета глазах Хорста-старшего мигнули иронические огоньки.

– Младшенький, значит? Похож, похож. – Он отступил в сторону. – Проходи.

За его спиной открылся проход в коридор с бегущей дорожкой. Селим встал на дорожку, Игнат последовал за ним.

Транспортарик вынес их в большой зал полуцилиндрической формы, освещенный редкими белыми люминесцентами. Четыре растопырчатые колонны поддерживали полукольца потолка. В полу зала виднелись круглые отверстия, над двумя из них поднимался парок. И было здесь очень холодно, не меньше пятидесяти градусов мороза.

Селим покосился на гостя.

– Не замерз?

– Нет, – коротко ответил Игнат, усиливая терморегуляцию.

В глазах Хорста снова вспыхнули иронические искорки, но шутить он не стал.

– Ты избрал не самый удобный маршрут. Есть путь покороче.

Игнат покраснел.

– Извините.

– Я имел в виду метро.

– Мне не дали кода вашей линии.

– Хотя… его не знает даже контрразведка.

– Я работаю в Управлении внутренних расследований.

– «Браво»?

– «Соло».

– Индивидуал, значит, как и отец.

Игнат промолчал.

Прошагали мимо длинной гофрированной трубы диаметром в человеческий рост, помятой, с пятнами изморози на боках.

Селим поймал взгляд Ромашина, сказал равнодушно:

– Червь Угаага.

– Что?! – не поверил ушам Игнат.

– Скелет, так сказать. Я нашел его здесь пятнадцать лет назад. Соорудил бункер, потом вообще решил устроить исследовательский центр. Получил в аренду кусок меркурианского плоскогорья. Меркурий весь издырявлен ходами Червей. Я спускался по ним чуть ли не до ядра планеты.

– Что им было нужно? Ведь Черви жили за счет энергии «джиннов». Разве на Меркурии тоже были установлены могильники с «джиннами»?

– Нет, гиперптеридские роботы сюда не залетали, и никто их здесь не хоронил. Но на глубине около ста километров я обнаружил угаагскую машину неизвестного назначения.

– Я об этом не слышал.

Лифт поднял пассажиров на два десятка метров выше.

Селим оглянулся, показал беглую усмешку.

– Об этом никто не слышал, ты первый. Да и этот скелет не простой. Мост еще работает.

– Зачем же вы рассказываете мне?

– Если честно, сам не знаю. Давно не разговаривал с человеками. После похорон Володи Калаева ко мне редко заглядывают друзья. Вот и твой отец был у меня в Германии лет десять назад, не меньше. А ты еще к тому же и сын Зари-мы. Кстати, как она поживает?

– Нормально, – пробормотал Игнат, чувствуя нечто вроде раскаяния. – Преподает в универе социоэтику, в свободное время с удовольствием моделирует женскую одежду.

Селим задумчиво посмотрел на него.

– Я знал ее еще девочкой. У нее было много талантов. Русский и английский она выучила очень быстро, не прибегая к помощи лингверов.

Вышли в коридор с такими же грубо обработанными стенами, что и в шахте, где Игнат оставил когг.

– Здесь много всяких пещер, – сказал Селим, – в том числе естественных. Я просто приспособил несколько для жилья и для работы.

– А чем вы занимаетесь? – вежливо спросил Игнат.

– Выращиваю овощи и травы, – серьезно ответил Селим. – Для специй. Травы в условиях пониженной гравитации растут так мощно, что не успеваешь прореживать. Цветы сажаю. Очень способствуют поднятию тонуса, знаешь ли. Потом покажу свою оранжерею, если захочешь.

Коридор повернул (здесь было уже гораздо теплее, под минус пятнадцать), Селим остановился перед металлической с виду дверью, оглянулся.

– Оружие есть?

– Нет.

– Моя инконика не любит вооруженных людей.

Дверь расплылась сизой дымной пеленой, Селим шагнул в нее, и Ромашин сделал то же самое.

По телу пробежала неяркая зеленая полоска света (распознаватель нанотехники, надо полагать), кто-то заглянул в голову гостя (ощущение не из приятных), он напрягся, и все кончилось.

Коридор покороче, с гладкими светящимися изнутри как медовые соты стенами. Еще одна дверь, белая, с выпуклым глазком на уровне груди. Она свернулась валиком как лист бумаги, ушла вбок, пропуская хозяина и гостя.

Игнат вошел.

Анфилада комнат, разделенных прозрачными и полупрозрачными перегородками, много цветущих деревьев с мощными кручеными стволами, вершины которых упираются в потолок и становятся плоскими как своеобразная крыша. Тепло, около двадцати по Цельсию. Слабый свежий ветерок колышет листья, разносит запахи. Если бы Игнат не знал (и чувствовал по силе тяжести), что он на Меркурии, подумал бы, что попал на Землю.

– Это и есть оранжерея? – кивнул он на деревья.

– Всего лишь экспериментальная теплица, – сказал Селим, сворачивая во вторую от входа комнату. – Оранжерея занимает около гектара.

Комната являлась настоящим рабочим кабинетом, судя по его начинке.

Селим что-то выключил на столе, кивнул на красивое белое кресло, мохнатое, уютное, сел напротив.

– Есть хочешь?

– Нет, – пробормотал Игнат, разглядывая десятки ниш в стенах, с подсвеченными фигурками разных зверюшек внутри. – Спасибо.

– Могу предложить варенец из натурального коровьего молока, творожные воланчики. Угостить тебя халвой собственного приготовления?

– Халву я как-то не очень…

– Ты такую никогда не пробовал. Трем морковку, причем не земную, а местную, тут она золотистая растет, сладкая, метровой длины. Смешиваем с молоком, добавляем сахар, масло, изюм и кардамон – тоже местный. Получается вкуснятина, пальчики оближешь.

Игнат проглотил слюну.

Селим засмеялся.

– Я могу работать поваром в любом ресторане. Ну что, попробуешь?

– Уговорили.

– Да я и не уговариваю вовсе, просто увлекся когда-то всеми такими вещами, рецепты новые готовлю, экспериментирую. Твой отец любил мою стряпню.

В комнату влетел странный механизм, напоминающий черепаху с тремя головами на длинных гибких шеях. Гофрированные шеи механизма (витс-официант скорее всего) напомнили Игнату остов Червя Угаага в подземелье Селима, и он с содроганием подумал о том, что Хорст-старший сам был когда-то Червем.