Бородатая женщина желает познакомиться - Наталья Александрова

– Сидеть! – приказала я догу, сбросила кроссовки и припустила в кладовку за тряпкой. Возвращаясь обратно, я случайно взглянула под ноги и увидела на светло-бежевом ковре белые отпечатки.

– Бонни, я же велела тебе сидеть! – воскликнула я, входя в прихожую. Пес сидел перед дверью на том самом месте, где я его оставила. Он смотрел на меня с высокомерным недоумением: «Какие претензии? Я все сделал, как ты велела!»

– Не понимаю… – проговорила я, по очереди вытирая ему лапы. – Если ты не заходил в квартиру, а я сняла обувь у входа – откуда тогда взялись эти следы?

Тщательно вытерев собачьи лапы, я впустила Бонни в квартиру и вернулась туда, где заметила подозрительные отпечатки.

Зря я накричала на пса, эти следы явно были оставлены не собачьими лапами, а ногами человека, причем судя по размеру – женщины… очень странно…

«Ну, что я паникую, – подумала я в следующую минуту. – Может быть, это Нелли наследила еще вчера… ведь я перед уходом не обследовала полы в квартире, могла и не заметить…»

«Да, – возражал мне внутренний голос. – Ты могла не заметить эти отпечатки, но откуда они могли взяться вчера, если штукатуры начали работать в подъезде только сегодня? Всего полчаса назад, когда вы с Бонни шли на прогулку, в холле было совершенно чисто!»

«Ерунда! – отмахнулась я от настырного голоса. – Нелли могла испачкать обувь совсем в другом месте! И вообще, отстань, у меня масса других проблем, кроме этих дурацких отпечатков! Мне нужно искать работу, постоянное жилье… здесь, конечно, хорошо, но через две недели мне придется выметаться из этой квартиры… и вообще, я должна привести свою жизнь в порядок…»

Внутренний голос наконец замолчал.

Его не столько убедили мои аргументы, сколько заглушило громкое ворчание Бонни – то самое ворчание, которое накануне я приняла за звук работающего пылесоса.

Это ворчание доносилось из-за полуоткрытой двери одной из комнат, где я покуда не побывала.

– Бонни, что ты там делаешь? – строго проговорила я, входя следом за ним.

Это был, судя по всему, кабинет хозяина.

Стены до половины высоты были обшиты панелями из темного дерева, вдоль них стояли высокие книжные шкафы с застекленными полками, на которых стройными рядами красовались темные старинные тома, в проемах между шкафами висели портреты в тяжелых золоченых рамах – пожилые люди в парадных мундирах и камзолах, пудреные парики, усыпанные бриллиантами ордена…

Возле противоположной стены красовался письменный стол – красное дерево, столешница, обтянутая зеленой кожей…

Все было бы очень красиво, чинно и благородно, прямо как в музее, если бы ящики письменного стола не были выдернуты до конца, и все их содержимое не вывалено на покрывающий пол кабинета узорчатый персидский ковер.

Здесь в одну кучу были свалены какие-то официальные бумаги с печатями и обычные мятые бумажки, письма и банковские платежки, солидные бланки и старые поздравительные открытки, блокноты для записей, ручки и карандаши…

Видимо, Борис Алексеевич что-то искал перед отъездом, а потом у него не хватило времени, чтобы навести в своем кабинете порядок.

Во всяком случае, мне он это не поручал, а рыться без разрешения в чужих бумагах – не в моих правилах! Самое правильное – выйти отсюда и запереть дверь кабинета, оставив здесь все, как есть. Хозяин приедет – разберется.

Только, разумеется, выпроводить отсюда Бонни.

Я вспомнила о нем и повернулась.

Бонни стоял слева от двери, оскалившись, и грозно рычал, не сводя налитых кровью глаз с вываленного на пол содержимого ящиков.

Наверное, у него в крови – аккуратность, и оставленный хозяином беспорядок вызывает глубокое осуждение!

– Бонни, пойдем отсюда! – сказала я решительно. – Борис Алексеевич будет очень недоволен, если узнает, что мы с тобой хозяйничали у него в кабинете!

Бонни зарычал еще громче и не двинулся с места.

Я взяла его за ошейник и потянула к двери.

На этот раз он подчинился, хотя посмотрел на меня с каким-то странным выражением. Мне показалось, что он что-то хочет мне сказать, но ему мешает непреодолимый языковый барьер.

Пожалуй, это выражение его морды следовало понимать так:

«Эх, говорил бы я по-вашему, такое бы тебе рассказал!»

Но он, к сожалению, не владел русским языком, как, впрочем, и другими человеческими языками, а я не понимала по-собачьи. Поэтому я выпроводила его из кабинета, плотно закрыла дверь и отправилась на кухню – выдать ему обычную утреннюю порцию корма. Заодно и сама позавтракала.

Щедрые хозяева оставили кучу всяких вкусных вещей, даже несколько сортов моего любимого французского сыра, от камамбера до бри. Вы уже догадались, что муж не слишком меня баловал – не носил на руках и не дарил по каждому поводу бриллиантовое колье или новую машину. Но уважал мою любовь к французским сырам (непонятно, откуда что взялось, сами понимаете, в детстве меня ими никто не кормил) и покупал их сам, причем каждый раз разные, такая у нас была игра.

В холодильнике у хозяев Бонни была целая коллекция французских сыров, и завтрак у нас с Бонни получился отменный. Перенесенный во время прогулки стресс нисколько не повлиял на мой аппетит, а уж про Бонни и говорить нечего.

Так что все было очень мило. Пес вкусно хрустел сухим кормом, а я намазывала на тонкий ржаной сухарик камамбер с красноречивым названием «Каприз богов» и запивала это восхитительное изделие французских кулинаров свежезаваренным кофе.

И в этот поистине прекрасный момент громко зазвонил дверной звонок.

Отставив кофе, я устремилась в прихожую.

Вспомнив вчерашнее утро и визит девицы в черной коже, я не открыла дверь, а выглянула в глазок.

На площадке перед дверью стояла пожилая, довольно высокая женщина очень скромного вида, с объемистой сумкой на плече. Скорее всего, почтальон.

– Вы к кому? – осведомилась я через дверь.

– Ланский Борис Алексеевич здесь проживает? – проговорила почтальонша, сверившись с каким-то листочком.

– Допустим, – отозвалась я.

– Что?! – переспросила женщина, повысив голос. – Не слышу, что вы сказали?

Я вздохнула и открыла дверь: громкие разговоры на лестнице могли привлечь соседей, чего я вовсе не хотела, сознавая всю шаткость своего положения.

– Так что, Ланский Борис Алексеевич дома? – повторила почтальонша свой вопрос, входя в прихожую. – У меня для него письмо заказное, с извещением…

– Нету их, – ответила я голосом классической прислуги из старинного водевиля. – В отпуск уехали. Вы письмо оставьте, я передам, когда они вернутся…

– Не положено! – строго ответила тетка. – Письмо заказное, значит, я должна ему лично в руки передать. Конкретному адресату. А куда они уехали и когда вернутся?

Мне показалось, что для почтальонши она задает слишком много вопросов. Даже не так, а просто слишком уверенный у нее был голос, интонация требовательная. Так говорят не почтальоны, а управдомы или начальники жилконторы. Впрочем, эти по домам не ходят. А почтальонам все по фигу: нет адресата – они письмо обратно отнесут. Они голос повышают, только если газета пропадет. Или ценная бандероль не по тому адресу окажется.

– А я почем знаю? – проговорила я, не выходя из роли. – Мне не докладывали. Хотя вроде недели через две должны вернуться… так что – не оставите письмо?

– А вы кто? – поинтересовалась женщина.

И этот вопрос был явно лишний.

– Я-то? Я за квартирой приглядываю!

Почтальонша открыла свою сумку и принялась в ней рыться. Видимо, она все же решила доверить мне письмо. При этом она отвернулась от меня, чтобы не было видно содержимое сумки. Подумаешь, тайны мадридского двора! Я смотрела на почтальоншу выжидательно – не терпелось вернуться к своему остывающему кофе. Но в душе снова возник тревожный холодок – что-то тут не то…

Я взяла себя в руки – возможно, после утренних событий я просто слишком нервничаю. Не каждый день находишь труп хотя бы и незнакомого человека.

Наконец, тетка повернулась ко мне, однако руку, в которой, судя по всему, было письмо, почему-то держала за спиной.

– Значит, не знаете, куда уехали хозяева? – повторила она с каким-то странным выражением и сделала шаг ко мне, медленно вынося руку из-за спины.

В это мгновение позади послышался негромкий стук когтей по паркету и рядом со мной возник Бонни.

Почтальонша попятилась, снова убрала руку за спину и проговорила с фальшивой улыбкой:

– А у вас собачка, да? Какая хорошая собачка! Славный песик, славный!

Бонни остановился рядом со мной и глухо, угрожающе зарычал. Видимо, ему не понравилось, что его назвали «славным песиком», как какого-нибудь пуделя или шпица. А может быть, он просто приучен рычать на всякого незнакомого человека.

– Спокойно, Бонни, спокойно! – проговорила я, придержав его за ошейник. Однако пес и не думал успокаиваться. Он потянулся вперед, так что я едва его удержала, и зарычал еще громче, угрожающе обнажив свои огромные клыки.