Неандертальцы: история несостоявшегося человечества - Леонид Вишняцкий

Рис. 4.9. Процент людей и зубов (передних), затронутых линейной эмалевой гипоплазией, в двух территориальных группах неандертальцев и у эскимосов-инуитов (источник: Guatelli-Steinberg et al. 2004)

Последняя группа фактов, которую нам осталось рассмотреть, — это следы ран и иных прижизненных повреждений на неандертальских костях. Следов таких, как уже говорилось выше, много, они разнообразны, и их количество, характер и распределение по возрастным группам и частям тела не оставляют сомнений в том, что уровень бытового и производственного травматизма в среднем палеолите был высок, а с техникой безопасности дела обстояли из рук вон плохо. Если судить по наиболее полно сохранившимся скелетам, то напрашивается вывод, что ни один неандерталец, проживший более 30 лет, не избежал серьёзных травм, а некоторые получали их с незавидной регулярностью. От последствий сильных ударов и падений не раз приходилось оправляться человеку из грота Фельдгофер (повреждены плечевая и затылочная кости), его собратьям из Шанидара (Шанидар 1 — лобная, скуловая и плечевая кости, ключица, стопа) и Кебары (Кебара 2 — пятый грудной позвонок, запястье), обычным делом были переломы ребер (Ля Шапелль, Шанидар 4), рук (Крапина 180, Ля Кина 5), ног (Табун 1, Ферраси 2), порой случались проникающие ранения грудной клетки (Шанидар 3) и черепа (Сен-Сезер) и т. д.

Когда данные такого рода были обобщены и проанализированы Т. Бергером и Э. Тринкэусом, выяснилось интереснейшее обстоятельство. Оказалось, что характер локализации травм у неандертальцев почти в точности повторяет характер локализации травм у ковбоев, постоянно участвующих в родео: большинство приходится на голову и шею, множество на область плеча и предплечья и сравнительно мало на нижние конечности[109]. Такое совпадение в распределении повреждений наводило на мысль, что и получены они тоже были сходным образом, а именно — в результате прямых столкновений с крупными и опасными животными[110]. Что же касается причин высокой частоты таких столкновений у неандертальцев, то главная из них, согласно весьма популярной точке зрения, заключалась в том, будто использовавшиеся ими способы и средства охоты не позволяли поражать добычу с большого расстояния. Лука и стрел они не знали, копьеметалок тоже (как не знали ни того, ни другого и жившие одновременно с ними и сразу после них гомо сапиенс[111]), а их копья были, как многие думают, гораздо лучше приспособлены для прямого удара, чем для дальнего броска.

Если не ошибаюсь, впервые гипотеза о том, что неандертальцы не умели поражать дичь с дальнего расстояния и потому вынуждены были ходить на крупных и опасных животных «врукопашную», была изложена в развёрнутом виде в одной научно-популярной статье. При этом автор статьи очень живо изобразил метод такой охоты. Согласно его реконструкции, один неандерталец, изловчившись, должен был ухватить будущую добычу за шерсть, и дать, таким образом, возможность второму нанести ей прицельный удар или удары своим копьём. Первому, конечно, приходилось особенно трудно: «Сначала он должен был увернуться от атаки животного, затем быстро напасть сам, и после этого, собрав все силы, удерживать разъярённого, бьющегося зверя, не позволяя ему стряхнуть себя»[112]. Жаль, что автор не подверг свою идею экспериментальной проверке, попытавшись незаметно подобраться к какому-нибудь дикому травоядному или не очень страшному хищнику и схватить его «за грудки»: глядишь, гипотеза сразу же и отпала бы. А впрочем, возможно, я ошибаюсь, и в те далёкие времена, о которых идёт речь в этой книге, животные тоже любили поразмяться в единоборствах, и вместо того чтобы убегать от приближающегося человека, наоборот, радостно спешили ему навстречу, рыча или трубя на своём зверином языке что-нибудь вроде «эй, ты, чудище двуногое, выходи на смертный бой!»

Хотя в упомянутой работе Бергера и Тринкэуса не рассматривался специально вопрос о том, как частота травм у неандертальцев соотносится с таковой у людей иных эпох, и даже не утверждалось, что они получали раны и увечья так же часто, как участники родео, — сопоставлялся лишь характер распределения повреждений по частям тела, — очень многими их данные были восприняты именно как доказательство беспрецедентно высокого травматизма среди членов неандертальских сообществ. По мнению некоторых авторов, сообщества эти состояли едва ли не из одних калек, а увечья заменяли их членам, обделённым, якобы, способностью к символизму и языку, знаки отличия и социального статуса[113].

На самом деле, однако, нет никаких оснований думать, что количество травм, приходившихся в среднем на одного неандертальца, было намного больше или вообще хоть сколько-нибудь больше, чем количество травм на человека в верхнем палеолите, неолите и даже в традиционных культурах исторического времени. Если взять любую часть скелета, скажем, ключицу или бедро, и подсчитать, какой процент среди всех имеющихся неандертальских костей данного вида составляют травмированные, а затем сравнить полученные цифры с аналогичными показателями для разных групп современных людей, ведших кочевой или полукочевой образ жизни (охотников-собирателей, скотоводов или хоть примитивных земледельцев), то окажется, что значимых статистических различий между первыми и вторыми нет. Такую работу проделала недавно американская исследовательница В. Эстебрук, изложившая её результаты в весьма объёмистой диссертации[114]. Она показала также, что по своему характеру повреждения на неандертальских костях не отличаются сколько-нибудь заметно от повреждений на костях людей из других проанализированных выборок, и что, следовательно, причины их тоже были в основном одни и те же. Главное место среди этих причин, видимо, занимали бытовой травматизм, падения и прочие несчастные случаи. Как минимум две из зафиксированных ран были, по всей видимости, нанесены оружием (Шанидар 3, Сен-Сезер). Что же касается ран, полученных на охоте от животных, то они точной идентификации пока не поддаются (из чего, конечно, не следует, что их не было). В целом, по заключению Эстебрук, тезис, что травматизм играл в жизни неандертальцев более существенную роль, чем в жизни других человеческих групп, не подтверждается имеющимися данными[115].

Думаю, общий вывод из всего, сказанного в этом разделе, понятен. Да, неандертальцам, по нашим меркам, жилось несладко, а временами приходилось и совсем туго, но те тяготы, лишения и опасности, которые выпадали на их долю, не были чем-то совершенно исключительным, не имеющим аналогий в последующей истории человечества. Более того, на протяжении десятков тысяч лет они вполне успешно — не менее успешно, чем верхнепалеолитические или неолитические гомо сапиенс — справлялись со всеми задачами, которые ставила перед ними жизнь, и любые тяготы оказывались им по плечу. А всё потому, что они были людьми, и у них, как и у нас, была такая вещь, как культура. Вот о ней-то теперь и поговорим.

Литература

Природные условия позднего плейстоцена: Борзенкова 1992: 119–133; Макдугалл 2001: 291–331; Серебряный 1980; Эндрюс 1982; Hofreiterand Stewart 2009; Macdougall 2004; Maslin 2009; Rahmstorf 2002; Tzedakis et al. 2007; Van Andel and Tzedakis 1996.

Адаптивный смысл скелетных особенностей неандертальцев: Churchill 1998, 2006; Holliday 1997; Holton and Franciscus 2008; Hublin 1998; Pearson et al. 2006; Schwartz et al. 1999; Steegmann et al. 2002; Stewart 2005; Trinkaus 1981, 1987; Weaver 2003, 2009.

Изоляция и дрейф генов как факторы формообразования у неандертальцев: Howell 1952; Weawer et al. 2007.

Смертность, болезни и травматизм: Бужилова 2005: 14–23, 43–62; Berger and Trinkaus 1995; Estabrook 2009; Guatelli-Steinberg et al. 2004; Hunchinson et al. 1997; Trinkaus 1978, 1995.

Глава 5

Не камнем единым

И вот, наконец, мы добрались до неандертальской культуры. Иногда приходится читать, что культура — это такая тонкая и возвышенная вещь, которая появляется лишь у гомо сапиенс, да и то не у всех, а только у самых продвинутых, а уж неандертальцам-то до неё, мол, было ой как далеко. Пишут такое обычно либо люди, имеющие очень отдалённое представление об археологии палеолита, либо же идеологически озабоченные авторы, стремящиеся невзирая на факты доказать отсутствие эволюционной преемственности между нашим видом и всеми прочими живыми существами и лишить тем самым человека (или хотя бы только человеческий разум) его природных, естественных корней. В последнем случае понятие «культура» часто намеренно стараются определить таким образом, чтобы вывести за его рамки все виды поведения и деятельности, которые могут быть обнаружены не только у гомо сапиенс, но и у других животных, включая ископаемых гоминид. Но нас-то с Вами, читатель, идеология не интересует, нас интересует, как было на самом деле. И мы понимаем, что культура — это не только поэзия, музыка, живопись, религиозные церемонии и философские трактаты; это ещё и технологии, и накопленные знания об окружающем мире и о том, как в нём выжить, и способы передачи таких знаний, даже если они состоят в простой демонстрации «делай как я».