Голова королевы - Эдвард Марстон

— О Боже. — пробормотал старый смотритель сцены.

— Твой опыт станет для нас опорой.

— Надеюсь…

— Хью!

— Да? — отозвался костюмер, не переставая взбивать нижние юбки Джону Таллису.

— Переодеваться придется очень быстро. Особенно Глориане в последнем акте.

— Можешь на нас положиться!

— Джордж…

— Я тут, мистер Брейсвелл, — отозвался Дарт, выразительно зевнув.

— Ты вчера был настоящим троянцем, храбрым и выносливым. Постарайся не клевать носом. Грегори!

— А его нет!

— Где же он?

— А вы как думаете?

— Что, опять?!

Всеобщий смех немного разрядил обстановку. Все знали, где нашел убежище крикливый Грегори, причем это был уже четвертый визит. Как и любой элемент театра, нужник вносил в представление свой вклад, причем немалый.

Николас отогнал усталость и оглядел труппу. Нервы у всех по-прежнему были напряжены, в глазах не было блеска, но он почувствовал: самое страшное позади. Уэстфилдцы — профессионалы. Мучительное ожидание сменится воодушевлением, когда актеры выйдут на сцену, и никто из членов труппы не позволит себе поддаться панике. Они выйдут из сегодняшнего испытания с честью.

Лоуренс Фаэторн, великолепный в своем итальянском дублете и плаще, незаметно подошел к Николасу и шепнул на ухо:

— Мне стоит еще раз выступить перед войском? Или я уже достаточно приободрил ребят?

— Более чем, — тактично ответил Николас. — Теперь покажи им пример.

Это был мудрый совет, и Фаэторн им воспользовался. Он отошел в сторону и шепотом повторил свой первый монолог. Суфлер только что спас труппу от нового приступа паники, сохранив с трудом достигнутое хрупкое спокойствие.

Солнечные лучи позолотили амфитеатр, превратив сцену в шахматную доску, сложенную из света и тени. Из-за жары зрители в стоячем партере сильно потели, распространяя запахи немытого тела, зато лучше продавались пиво, вино и вода.

На спектакль собрался весь свет. По шуму, суете, пылу, грубости, по стилю и цвету одежд, по разнообразию модных нарядов сегодняшняя публика даже переплюнула тех, кто приходил на «Семь футов под килем». В этот жаркий летний день «Куртина» представляла собой Лондон в миниатюре. Здесь можно было встретить представителей всех классов и любителей самых разных зрелищ. Придворные парили над простыми смертными, преступники скрывались внизу. В изобилии был представлен средний класс. Множество акцентов, типов лиц и фигур. Кругом сыпали добродушными шутками, насмешками и едкими колкостями. Здесь соседствовали ум и глупость. Внутри деревянного здания вместился город во всем своем многообразии.

Лорд Уэстфилд тоже прибыл, чтобы погреться в лучах славы своей труппы и одарить актеров покровительственной улыбкой и взмахами руки. Это был смуглый мужчина среднего роста, в дублете, обтягивающем толстый живот, и в шляпе, закрывающей сцену всем, кто сидел позади него. Лорд Уэстфилд любил впадать в крайности, что было видно по его костюму и численности свиты. Казалось, в руках у него всегда был бокал вина, а на губах — улыбка. Да, этот стареющий бездельник обладал всеми возможными пороками, но искренне любил театр и отлично знал его изнутри.

Напротив лорда Уэстфилда в другой ложе восседал граф Банбери, который пришел скорее позлорадствовать, чем насладиться спектаклем конкурентов. Он без конца теребил свою козлиную бородку и отпускал едкие замечания об актерах. Труппа Банбери сейчас не слишком хорошо выступала, и в нем говорила зависть. Заметив лорда Уэстфилда, граф пренебрежительно махнул рукой и отвернулся.

Леди Розамунда Варли появилась весьма эффектно. Как только она уселась, окружающие вытянули шеи и вытаращили глаза. С ее роскошным платьем, в котором сочетались белый, синий и золотой цвета, не мог сравниться ни один наряд. Осознав, что к ней приковано всеобщее внимание, леди Варли одарила присутствующих лучезарной улыбкой.

Роджер Бартоломью молча сидел с каменным лицом посреди нарастающего гама. Все, что он видел, подпитывало ненависть; все, что слышал, разжигало злобу. Вместо того чтобы вызывать всеобщий восторг как прославленный поэт, он сидит тут, никому не известный, а душа болит от незаслуженно жестоких ран. В его сознании зарождалось какое-то новое чувство, темнее, чем зависть, и глубже, чем жажда отмщения. Да, пускай «Уэстфилдские комедианты» изгнали Бартоломью со сцены, о которой он так мечтал, но сегодня он заставит всех обратить на себя внимание. На этот раз его запомнят надолго. От безысходности родился план, исключительный в своей простоте. Перечеркнуть драму одной незабываемой строкой. В висках у него стучало… Но ничего, Бартоломью скоро избавится от этой боли. Навсегда.

Зрители встретили аплодисментами появление трубача и поднятие флага. Это был не просто рядовой спектакль. Слухи снова сделали свое дело. Нет, представление было замешано на опасности. «Уэстфилдских комедиантов» преследовали несчастья. Сначала был убит один из актеров, потом пострадал ученик, а на суфлера напали и похитили ценный реквизит. Все это наполняло зрителей суеверным страхом, предчувствием, что вот-вот должно произойти что-то из рода вон выходящее.

Как только актер, читающий пролог, представил зрителям пьесу, «Победоносная Глориана» захватила публику и уже не отпускала. Весь секрет заключался в ее актуальности. Каждый видел в пьесе свою жизнь. Древний Альбион был настолько точным портретом Англии, что лондонцы узнавали себя в персонажах и даже самонадеянно проговаривали некоторые реплики вместе с актерами. Эдмунд Худ нашел рецепт успеха: возвышенные идеи в сочетании с понятным языком.

Чувствовалась рука и Николаса Брейсвелла, причем не только в гладком течении представления. Николас принимал участие в создании спектакля и поведал Худу множество подробностей о флоте, кораблях, морском жаргоне и традициях. Ему же принадлежала идея ввести несколько сцен, изображавших простых английских моряков и те лишения, которые выпадают на их долю. Эти фрагменты дали Худу возможность не только развить комическую линию на грани фарса, но и более контрастно изобразить мир адмиралов и капитанов.

Одна из популярных легенд о победе над Армадой гласила, что англичане во время сражения потеряли меньше ста человек. Это было бы правдой, если не принимать в расчет последствия битвы. Англичане отлично держались, несмотря на качку и отравления несвежим пивом. Но потом у них кончились запасы питьевой воды, и им пришлось пить собственную мочу. Тиф начал убивать моряков, как мух, а на некоторых кораблях не осталось достаточно людей, чтобы поднять якорь.

«Глориана» не живописала подробно всех ужасов войны, но и не игнорировала их. Пьеса представляла собой полную и честную картину жизни на корабле Сэмюель Рафф и Бенджамин Крич идеально справились с ролью матросов — простоватых, комичных, многострадальных и бесконечно преданных. Зрители в стоячем партере моментально прониклись к ним симпатией.

Но настоящим героем пьесы и дня был Лоуренс Фаэторн. Роль позволила ему показать свой бурный темперамент и продемонстрировать весь арсенал трюков. Он был то грубияном, то романтиком, то излишне откровенным, то молчаливым, простоватым и благородным одновременно. В его ухаживаниях за королевой соединялись тонкий юмор и нарастающая страсть, особенно когда он обращался к леди Розамунде Варли. Игра Фаэторна загипнотизировала публику.

Леди Варли была очарована, а лорд Уэстфилд пришел в бурный восторг. Даже граф Банбери перестал язвить и бессильно замолчал. Роджера Бартоломью пьеса тоже захватила, но по-другому. При виде Фаэторна у него тут же зачесались руки, но он решил не торопиться, а разозлиться как следует. Удачный момент настал в пятом акте.

Николас Брейсвелл долго продумывал сцену морского сражения и задействовал целый арсенал сложных трюков. Проворных смотрителей сцены заставили бегать туда-сюда, производя различные шумовые эффекты, а Джордж Дарт стал западным ветром в этот жаркий день. Фаэторн стоял на палубе юта и раздавал приказы. Рафф, Крич и несколько других моряков потели на батарейной палубе внизу. Мачту накрепко привязали веревками. По обе стороны сцены расставили пушки.

Через открытый люк в середине сцены доносился плеск воды. Страсти накалялись, на палубу выплескивали воду, которая ручейками стекала вниз. Одного из матросов, в которого якобы попало пушечное ядро, столкнули в люк. Очень простой прием, но он вызвал всеобщий восторг.

По мере того как пьеса приближалась к кульминации, на сцене разгорались нешуточные страсти. Фаэторн ревел в пылу битвы, когда его корабль попал под обстрел. Рабочие потянули за веревку, часть снастей пришла в движение и рухнула на сцену. Чтобы оглушить и напугать публику, использовали взрывы, фейерверки, барабаны, тарелки, гонги и трубы. На сцену выпихивали охваченные огнем металлические подносы, чтобы обозначить ту часть палубы, куда угодили пушечные ядра. Пламя тушили из люка, выплескивая ведра воды.