Наследие Скарлатти - Роберт Ладлэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На папке, стоявшей перед табличкой «август», буква «т» чем-то отличалась от предыдущих печатей – она была как бы сдвинута. То же и на папках «сентябрь», «октябрь», «ноябрь» и «декабрь».
Она вытащила августовскую папку и потрясла ее. Затем отогнула проволочные ушки, печать треснула и отвалилась.
Папка была пуста.
Она просмотрела все остальные папки 1927 года.
Пусто.
Элизабет открыла ячейку 1928 года. Все металлические папки были опечатаны той же печатью – со слегка сдвинутой буквой «т». И все пустые.
Сколько же месяцев потребовалось Алстеру Скарлетту, чтобы сотворить эту немыслимую операцию? Как он все это делал? Как вытаскивал бумаги – одну за другой?
Еще три часа назад она бы и поверить не могла в нечто подобное. А все потому, что увидела подметающую служанку и вспомнила о другой служанке, на другом крыльце. О той служанке, которая случайно услышала данное шоферу указание.
Алстер Скарлетт поехал на метро.
В тот утренний час он не мог рисковать, не мог тратить время в дорожных пробках. Тогда он опоздал бы в банк.
И верно – разве можно придумать лучшие часы для этих его «занятий»? Хаос, который царит в банке в это время, звонки, распоряжения, лихорадочная активность, связанная с изменениями биржевых курсов.
В это время, полное суеты, мало кто привлекает пристальное внимание. Даже Алстер Стюарт Скарлетт.
Теперь она понимала, что значил приказ отвезти его к станции метро.
Дрожащими руками она вскрыла папку, помеченную декабрем 1931 года.
Пусто.
Она уже дошла до середины 1934 года, когда услышала, что металлическая дверь открывается. Она быстро задвинула ящик и гневно обернулась.
В комнату, плотно притворив за собой дверь, вошел Джефферсон Картрайт.
– Я же, кажется, приказала вам оставаться снаружи!
– Господи, мадам Скарлатти, что с вами? Вы словно привидение увидели! Как вы побледнели!
– Убирайтесь прочь!
Картрайт стремительно подошел к первому ящику и наугад открыл одну из ячеек. Он увидел сломанные печати, вытащил одну из папок и открыл.
– Боже! Кажется, что-то отсутствует!
– Убирайтесь! Я вас уволю!
– Возможно… Возможно, вам и удастся меня уволить… – Джефферсон открыл еще несколько ящичков и убедился, что и там печати тоже сломаны и папки пусты.
Элизабет молча с презрением взирала на банкира.
– Вы больше не работаете в «Уотерман траст», – гневно изрекла она.
– Вполне вероятно. Позвольте. – Джефферсон мягко отстранил Элизабет и начал вскрывать остальные ящики. Дойдя до середины 1936 года, он остановился и повернулся к старой даме.
– Не так уж много здесь осталось, не так ли? Конечно, я как можно скорее представлю полный отчет о том, что отсутствует. Для вас и для моего руководства. – Он закрыл ящик и улыбнулся.
– Это конфиденциальное семейное дело! Вы никому ничего не расскажете! Вы не можете ничего рассказать!
– О, позвольте! В этих папках лежали ценные бумаги, которые можно превратить в живые деньги. Считайте, что это были деньги… Ваш сын скрылся, прихватив с собой значительную часть всей наличности Нью-Йоркской биржи! И мы даже еще не закончили осмотр. Не следует ли нам вскрыть и остальные ящики?
– Я этого не потерплю!
– Ваше право. Но я обязан сообщить руководству, что банк «Уотерман траст компани» влип в изрядное дерьмо. Только подумать, во что это выльется! Нет, я обязан немедленно сообщить обо всем.
– Вы не имеете права!
– Но почему? – Картрайт отнюдь не выглядел испуганным.
Элизабет отвернулась и попыталась собраться с мыслями.
– Мистер Картрайт, вы можете хотя бы на глаз оценить стоимость утраченного?
– Судя по тому, что мы успели просмотреть… Одиннадцать лет, примерно по три с половиной миллиона в год. Следовательно, предварительная оценка ущерба – что-то около сорока миллионов… Но мы просмотрели далеко не все.
– Тогда я прошу вас… точно оценить ущерб. Полагаю, мне не надо напоминать, что если вы хоть слово кому-то скажете, я уничтожу вас. Думаю, мы придем к соглашению, взаимно нас удовлетворяющему. – Элизабет повернулась и в упор посмотрела на Картрайта. – Мистер Картрайт, вы стали обладателем очень ценной информации, и это знание значительно повышает ваши собственные акции. Человек, которому подвалила удача, должен быть предельно осторожным.
* * *В ту ночь Элизабет Скарлатти не сомкнула глаз.
Джефферсон Картрайт тоже провел бессонную ночь. Он сидел на табурете в наглухо закрытой комнатке в окружении кипы бумаг.
Он тщательно просчитывал все расходы Алстера Скарлетта и пришел к выводу, что, похоже, тот сошел с ума: он изъял ценных бумаг на сумму 270 миллионов долларов.
Это может привести к серьезному кризису на бирже.
Это может привести к международному скандалу, который значительно подорвет мощь «Скарлатти индастриз»… И все станет известно где-то через год, когда подойдет время конвертировать первую из утраченных порций.
Джефферсон Картрайт сложил свой отчет и засунул его во внутренний карман пиджака. Похлопал по груди, убедился, что бумаги на месте, и вышел из хранилища.
Коротким свистком подозвал дремавшего на стуле охранника.
– О, мистер Картрайт, как вы меня испугали!
Картрайт вышел на улицу.
Поглядел на слегка посветлевшее небо – скоро утро. Это утро принесет ему все.
Ибо он, Джефферсон Картрайт, отставной герой футбольных полей Вирджинского университета, женившийся на деньгах и потерявший их, держал в кармане ключ ко всему тому, что было ему в жизни так необходимо.
Он снова мчался по полю, и снова толпа зрителей ревела от восторга.
Гол!
Теперь его ничто не остановит.
Глава 13
Двадцать минут первого. Ночь. Бенджамин Рейнольдс сидит в удобном кресле в своей квартире в Джорджтауне. На коленях у него лежит одна из шестнадцати папок, переданных «Группе 20» из офиса генерального прокурора, которые он разделил поровну с Гловером.
Под давлением конгресса, особенно сенатора от Нью-Йорка Браунли, сотрудники генерального прокурора были вынуждены проделать огромную работу – они подняли все, как говорится, заглянули под каждый камешек. Алстер Скарлетт исчез, испарился, и сотрудники генерального прокурора написали целые тома, пытаясь объяснить это таинственное исчезновение. «Группа 20», по мнению прокуратуры, тоже могла бы кое-что добавить к этим объяснениям – Рейнольдс ведь занимался прежними делами Алстера Скарлетта.
Рейнольдс почувствовал легкий укол вины за то, что заставил и Гловера заниматься этой чепухой.
Как и все подобные отчеты, этот тоже пестрел вполне банальными подробностями. Дни, часы, минуты, улицы, дома, имена, имена, имена… Возможно, для кого-то где-то эти ничего не значащие факты и фактики могли бы иметь значение. Раздел, часть, параграф, даже одно-единственное слово могли помочь кому-то открыть дверь в неизвестность.
Но никто из сотрудников «Группы 20» эту дверь открыть не мог. Утром он непременно извинится перед Гловером, подумал Рейнольдс.
Звонок телефона, раздавшийся в ночи, заставил Рейнольдса вздрогнуть.
– Бен? Это Гловер…
– Господи! Что случилось? Вы меня перепугали.
– Конечно, можно было подождать и до утра, но я не мог отказать себе в удовольствии повеселить вас, старый вы черт!
– Гловер, вы что, пьяны? Охота с кем-нибудь поругаться? Тогда ругайтесь с женой. Чем это я перед вами провинился?
– А тем, что дали мне восемь Библий, начертанных ребятами генерального прокурора. Вот что вы сделали… Так будете смеяться: я кое-что нашел!
– Тоже мне, удивили! Насчет нью-йоркских доков? Все это мне давно известно.
– Вот и нет! Я тут вспомнил сообщение из Стокгольма. От Уолтера Понда.
– И какое это имеет отношение к Скарлетту?
– А вот какое… Первое сообщение о переводе ценных бумаг в Швейцарию поступило в прошлом мае. Помните?
– Да, да, теперь припоминаю. И что?
– А то, что в прошлом году, судя по расследованию, Алстер Стюарт Скарлетт как раз пребывал в Стокгольме. И вы догадываетесь – когда именно?
Рейнольдс на минуту задумался. Боже мой, и представить невозможно – тридцать миллионов долларов!
– Уж не на Рождество ли? – тихо спросил он.
– Вполне возможно, если у шведов Рождество справляют в мае.
– Поговорим утром. – Рейнольдс повесил трубку, не дождавшись, пока помощник попрощается. Повернулся, медленно подошел к креслу, сел.
Как всегда, мысли Бенджамина Рейнольдса забежали далеко вперед: он уже думал обо всех проблемах, сложностях, которые возникнут в результате этого открытия.
Гловер пришел к серьезному выводу, основанному, правда, пока на допущении: Алстер Скарлетт замешан в той стокгольмской истории, а это означает, что Скарлетт жив. Если так, то на Стокгольмскую биржу им нелегально предъявлено к продаже огромное количество американских ценных бумаг – на тридцать миллионов долларов.