Королева. Выжить, чтобы не свихнуться - Оксана Гринберга

Река манила свежестью, поэтому мы частенько катались по Темзе на лодках, приводя простых горожан в волнение. Леса зазеленели, звали переливами трелей птиц, поющих гимн весне. Когда я вырывалась из цепких лап Совета, оставив государственные дела на Роджера и Уильяма, то скакала бок о бок с Робертом по лесным тропинкам, ловко уворачиваясь от разлапистых веток елей. Страх перед верховой ездой испарился. Вернее, я его изжила, всецело положившись на память тела, которое и знать не знало, что можно упасть с лошади на полном ходу. Елизавета была отличной наездницей, и, судя по похвалам лорда Дадли, у меня выходило не хуже. После долгих скачек мы, бывало, останавливались на выбранной мной поляне для отдыха. Я сидела, прислонившись спиной к дереву, закрыв глаза, вдыхая запах леса, чувствуя, как проникает в кровь весна, суля неведомое, но бесконечно прекрасное, что должно вскоре произойти.

Что это могло быть? Понятия не имела, но мне нравилось присутствие мужчины, которому я была небезразлична. Роберт ложился подле моих ног и молчал, но я-то знала, что он пристально за мной наблюдает. Мы не обсуждали произошедшее на Совете в тот злополучный день, когда чуть было не сказала Юхану «может быть». Приняли как должное, что у нас попросту сдали нервы, и вычеркнули этот эпизод из жизни. По крайней мере, я на это надеялась. С таких прогулок всегда возвращалась отдохнувшая, набравшись сил для работы, которой было, как всегда, много.

В конце апреля я собиралась согласовать в Парламенте Акт о Верховенстве и Единстве, который привел бы страну к единой форме богослужения. В новых канонах католические нормы сочетались с протестантскими. Ну, чтобы не сразу топором по головам истым католикам… К выступлению в Парламенте я готовилась обстоятельно, словно к войне с испанцами. Битва ожидалась долгой и кровопролитной. Каков будет исход, не знал никто. Неспокойно было не только у меня на сердце, но и на улицах города. Мне постоянно докладывали о стихийных собраниях, на которых люди распевали псалмы на английском языке. Неизвестные били в церквях окна, оскверняли алтари, срывая с них орнамент и распиливая распятия, хоть это каралось смертной казнью. Мой шут, которого я, словно государственного секретаря, звала к ужину каждый вечер, в лицах разыгрывал представления и декламировал стихи, подслушанные на улицах Лондона. В них клеймили позором покойную королеву Марию, ее мужа и кардинала Поула, ревностного католика, умершего с ней в один день. Кстати, он был другом архиепископа Хита из моего собственного Совета…

Да и мой Совет раскололся на два лагеря. В первом, архаичном, как я прозвала государственных мужей, доставшихся по наследству от Марии, настроения царили прокатолические. Советники отговаривали от поспешных решений, напоминая, о чем молила прежняя королева, решив назвать преемницей именно меня: чтобы Англия помирилась с Папой и шла дорогой католицизма. Но какое там! Страна свернула с этого пути еще в правление Генриха VIII…

Поэтому, невзирая на раскол в Совете, я готовилась к выступлению в Парламенте, снова и снова переписывая речь, надеясь убедить не только выборную Палату общин, но и консервативных членов Палаты лордов в том, что настало время реформ. Я решила: если одержу победу там, то пущу старую кровь в Совете, выкинув тех, кто слишком засиделся, врос корнями в кресла и одеревенел, не готовый к переменам, что пришли вместе со мной.

Перемены были серьезные, даже я их побаивалась. Не так давно получила письмо от московского царя, в котором он длинно и пространно благодарил за присланных мастеров, всячески заботился об улучшении торговли между нашими странами, а также предлагал заключить союзы – не только политический, но еще наступательный и оборонительный. Советники, схватившись за голову, в ужасе напомнили, что Иван Грозный находится в конфликте с императором Священной империи, королем Польским и королем Шведским, поэтому от подобных союзов требовали отказаться. Я же возразила, что со Швецией после неудавшихся матримониальных планов старших братьев мы тоже не особо в ладу, Польша нам фиолетова, а Священная Римская империя сама обидится на нашу религиозную реформу. Я все же начала переговоры, так как знала, что за Россией большое будущее. В ответном письме Ивану Грозному поклялась в вечной дружбе, согласилась предоставить политическое убежище, если в его стране случится государственный переворот, припоминая, что такого на его веку не произойдет. Также послала царю в дар золотой кубок, украшенный столь большим количеством драгоценных камней, что ни у кого не возникло сомнений, что наша дружба в самом деле крайне ценна. Когда посольство к московскому царю благополучно отбыло, я вернулась к делам насущным.

Вернее, к собственному Совету, который ждали в скором времени перестановки. Я уже присмотрела замену архиепископу Питу и графу Арунделу. Мне нравился недавно посвященный в сан епископа Джон Джуэл, настолько ярый сторонник протестантской церкви, что ему пришлось бежать за рубеж во время правления Марии. Графу Вестморленду, который одно время пытался добиться моей руки, к вящему неудовольствию лорда Дадли, также предложила место в Совете. Думала ввести туда Уильяма Пиккеринга, который много сделал для подписания мирного договора с французами, но вместо этого назначила его послом в Испанию.

– Уильям, – сказала ему на личной встрече, зная, что за ней последует сцена ревности со стороны Роберта, – мне нужны еще два года мира с Испанией. За это время мы обзаведемся боеспособным флотом и закончим реорганизацию армии. Прошу вас, сделайте все возможное, чтобы ослабить испанскую угрозу.

– Елизавета, как мне ни прискорбно вам об этом сообщать, но я должен…

– Да говорите уже, – потребовала я у замолкшего мужчины. Неужели война неизбежна?

– Советую вам не выходить замуж и всячески поддерживать в короле Филиппе иллюзию того, что вы вот-вот примете брачное предложение, – вздохнул Уильям и посмотрел странно, чем вверг меня в смущение. Я знала, что молодой, но крайне талантливый дипломат имел на меня виды, что не скрывал. Также во дворце поговаривали, что он – замечательный любовник. Боже, о чем я только думаю?! Это весна во всем виновата!

– Если вы его отвергнете, – продолжал придворный, – то Филипп может найти другие методы воздействия на вас и вторгнуться в Англию.

– Спасибо, Уильям. Поверьте, у меня нет ни малейшего желания связывать себя узами брака в ближайшем времени.

Угу, пусть Совет подавится…

– Меня это несказанно радует, – улыбнулся мужчина. – И дает надежду, что вы все же дождетесь, когда я вернусь в Англию ко двору.

Он любезно поцеловал мне руку. Встреча была закончена, я проводила Пиккеринга к выходу из приемной. Два года не выходить замуж? Да с легкостью! Правда, иногда снились такие сны, после которых просыпалась мокрая, на смятой постели, а затем стеснялась смотреть Роберту в глаза. Без одежды в моих сновидениях он был столь же хорош, как и в роскошных придворных костюмах. Вот же мечта немецкой порнографии!..

Отвлечься от странных мыслей о лорде Дадли помогли не менее странные мысли о принце Датском. От Фредерика пришло новое письмо. Как всегда, с дарами. На этот раз он прислал двух щенков породы мальтийский спаниель, очень похожих на наших болонок. Они были белыми как снег и до того умилительными, что привели в восторг не только меня, но и фрейлин. Зацелованные, затисканные Флэр и Клэр, как я их назвала, с множеством бантиков и самыми экзотическими прическами, стали общими любимицами и следовали за мной повсюду. Странно, а ведь в Москве я предпочитала кошек!

В письме Фредерик с нескрываемой радостью писал о сожалении, испытанном им, когда узнал, что сватовство двоюродного брата Эрика не увенчалось успехом. Он также питал надежды, что я дождусь его визита в середине мая, не выскочив скоропостижно замуж за одного из австрийских эрцгерцогов, которых развелось слишком много. Прислал новую картину с собой, но уже в обнимку с собакой – здоровенной, пятнистой, подозрительно смахивавшей на нашего дога. Ну, ясно, мальчики любят, чтобы побольше…

Мы же с девочками детально изучили портрет Фредерика и опять пришли к выводу, что принц вполне себе красавчик. Вспомнив о разговоре с Пиккерингом, вздохнула. И это сватовство не увенчается успехом! Может, отказать заранее? От строк, наполненных страстью, в которых он делился надеждами на будущее, в котором мы станем супругами, меня до сих пор бросало в жар. Как все сложно! Ладно, пусть приезжает, разберемся на месте.

Роберт, кажется, заметил, что с моего лица не сходит улыбка, а на утренней мессе я опять перечитывала спрятанное в молитвослов письмо. Долго допытывался, что такого написал датский принц. Не получил ответа, рассердился, а затем и вовсе устроил безобразную сцену ревности, подкараулив меня, когда я возвращалась с ужина в свои покои.