…Вот, скажем (Сборник) - Линор Горалик

…Вот, скажем, профессор математики Н. выслушивает (раз примерно в трехтысячный) возмущенные нотации жены, страдающей от его привычки превращать любую беседу в научный диспут. Если сказать Н. «помой посуду», он рассказывает тебе о температуре воды, об адгезивных свойствах картофельного пюре, о составе мыла для посуды; одновременно его интересует, почему попросила его помыть посуду именно в этот момент, что послужило триггером, правильно ли он выстроил воображаемую ассоциативную цепочку, нет ли тут бессознательной издевки. В ответ на удрученные стоны жены Н. ласково говорит: «У меня в жизни, милая, две трагедии: я одновременно очень умный и очень любопытный. Я иногда думаю: как я на тебе женился-то, такой умный? Наверное, из любопытства».

…Вот, скажем, с возрастом начинаешь ценить комаров: станешь ты окончательно старым, сморщенным и противным, а они по-прежнему будут трепетать от вожделения, стоит тебе только войти в комнату.

…Вот, скажем, когда стало ясно, что топ-менеджер П. не просто хронический воркаголик, а работает буквально по шестнадцать часов семь дней в неделю, его семья произвела Вмешательство. Все по учебнику: заранее написали на бумажках, что хотят сказать; прочитали с бумажек, как они любят П. и волнуются за него; выступили старшие дети и рассказали, как им не хватает папы, который вечно сидит, уткнувшись в экран, и так далее. Ну понятно, П. сначала кричал, что ему надо идти работать; потом кричал, что его никто не понимает; потом демонстративно звонил по мобильному своему биржевому маклеру и кричал в телефон важные рабочие сообщения. Семья не сдавалась. Постепенно П. начал нервничать и размякать. И тут выступил специально приглашенный психотерапевт. Он сказал П., что все собрались здесь потому, что любят его и хотят ему помочь. И что если он признается себе в том, что он трудоголик, то это будет первым его и самым главным шагом к спасению от трудоголизма. И что чем скорее это произойдет, тем скорее П. сможет измениться и обрести свое новое «я». На этих словах П. зарыдал. Терапевт сказал, что это прекрасная реакция. А теперь, сказал терапевт, ему, П., нужно как следует собраться с силами. «Потому что, – добавил он, – для обретения вашего нового „я“ вам придется очень, очень, очень много работать!» Тут П. медленно повернул к терапевту заплаканное лицо и тихо спросил: «Что, правда?..»

…Вот, скажем, молодая женщина, с чуть слишком длинными ногтями, на чуть слишком высоких каблуках, снисходительно говорит младшему брату лет шестнадцати: «Ты, Матвей, сейчас думаешь: такой я толстый, некрасивый, зеленый… А через десять лет будешь думать: такой я сейчас толстый, некрасивый, усталый… А через тридцать лет будешь думать: такой я сейчас толстый, некрасивый, старый… Так что, Матвей, помни: сейчас – лучшие годы твоей жизни».

…Вот, скажем, очень напряженный, очень молодой человек в очках просит официанта передать от него бокал мартини усталой женщине лет тридцати, внимательно глядящей в ноутбук. Женщина ищет глазами своего поклонника. Молодой человек кривовато пытается отсалютовать ей двумя пальцами, как в кино, и случайно ударяет себя по лбу. Женщина встает из-за столика, подходит к молодому человеку волнующей походкой, наклоняется к самому его уху и нежно шепчет: «Вы такой славный… Но мне еще двадцать шесть контрольных проверять…»

…Вот, скажем, посреди сдержанного гостиничного сияния уставший человек со штативом тихо говорит в мобильный, прикрывая ладонью трубку: «Катя, я не могу во время работы обсуждать кошкино здоровье! Я торчу в президентском номере „Ритца“, как долбаный хуй, у меня голые модели скачут по кроватям и пачкаются клубникой!..»

…Вот, скажем, маркетолог Л. и ее муж оказались как-то в компании суровых московских правозащитников. Маркетолог Л. и ее муж – люди вообще-то очень порядочные, отзывчивые, неравнодушные к ближнему, участвующие в жизни своего прихода, отчисляющие часть заработка на благотворительность и т. д., – остро почувствовали себя никуда не годными гражданами своей страны. Заходила, скажем, речь о срочном сборе средств для детей с муковисцидозом. Маркетолог Л. и ее муж тут же предлагали внести какую-нибудь сумму денег. «Каждый может внести денег», – сурово отвечали им. И денег не брали. Или, скажем, начиналось обсуждение сбора подписей в защиту бизнесменов, пострадавших от государственного рейдерства. Маркетолог Л. и ее муж, безусловно, готовы были тоже поучаствовать своими подписями. «Всякий может поучаствовать подписями», – отвечали им сурово. И бумажку на подпись не давали. Подразумевалось, что надо в сердце сострадание нести, а не денег давать и подписи ставить. Гореть надо с утра до ночи. А то подумают, что они денег дали – и все, сразу больным детям от них польза. Сразу ты совесть нации. Щас. Заслужи сначала. Может, ты Первый канал смотришь, кто тебя знает. Пойдут ли ребенку на пользу твои деньги – это вопрос еще. Ну, словом, бывают такие правозащитники, чего там; просто маркетолог Л. и ее муж впервые с ними встретились и оказались морально неподготовленными. И ехали теперь домой очень подавленными. И тогда муж маркетолога Л. сказал своей жене: «Хорошо, что мы про сидюки не сболтнули». Потому что маркетолог Л. и ее муж, будучи на самом деле людьми хорошими и граждански ответственными, имели среди прочего привычку не просто выбрасывать CD с плохими фильмами на помойку, а мазать их предварительно малиновым джемом, чтобы, если даже человек найдет такой CD на помойке, он его не посмотрел и не расстроился. И почему-то с этих пор маркетолог Л. и ее муж перестали мазать сидюки с плохими фильмами малиновым джемом, а стали выбрасывать их просто так. Что вызывает у всех, кто посвящен в эту историю, какое-то неприятное двойственное ощущение.

…Вот, скажем, поэт К. после выступления обучает юных слушательниц поэзии извлекать из пустой винной бутылки провалившуюся пробку, используя для этого шнурок от собственного ботинка.

…Вот, скажем, у архитектора Т. с рождения имеется маленький розовый хвостик. И пока мать архитектора Т. по молодости убивалась от тревоги за будущее сыночка, отец архитектора Т., известный историк, сыночку говорил: «Повезло тебе, свиненок! Будешь девок развлекать». И все в жизни архитектора Т., слывшего большим сердцеедом, складывалось прекрасно, и некоторые девки даже дарили ему в качестве знака особого своего расположения милые бантики на этот самый хвостик. Потом архитектор Т. повзрослел, женился, у него родились детки (у каждого двадцать пальцев, два уха, один пуп, ничего такого). И вот на десятилетие свадьбы архитектор Т. вытатуировал себе на хвостике «Хрю-хрю!» – в подарок жене. И тогда жена архитектора Т. сказала ему совершенно неожиданно: «Ну ты выродок».

…Вот, скажем, девушка с ярко-синими волосами держит в охапке неподвижно замершего французского бульдога и часто-часто чмокает его, приговаривая в перерывах: «Лучше же я, чем бабушка, да, муся? Лучше же я, чем бабушка, да, сосисочка?..»

…Вот, скажем, журналистка Татьяна, разбирая почту, вдруг с нежностью говорит: «Всю жизнь мой дедушка писал маме длинные встревоженные письма: „Катя, почему ты говоришь о себе в мужском роде? Катя, почему ты говоришь о себе в мужском роде?..“ А теперь он пишет мне: „Внучек, почему твоя мама мне не отвечает? Внучек, почему твоя мама мне не отвечает?..“»

…Вот, скажем, поэтесса М. внимательно слушает подругу, излагающую нечто духовное. Поэтесса М. очень устала и хочет есть, подруга же находится в специфическом модусе, в котором женщину нельзя перебивать – по той же причине, по которой лунатика нельзя будить: взбрыкнет. У подруги блестят глаза, она раскрывает душу, у нее момент высокого переживания, а миска с только что пожаренными куриными ногами находится на столе прямо у нее за спиной. Поэтесса М. уже сделала две робких вылазки, которые изливающаяся подруга приняла за желание обняться; больше поэтесса М. так рисковать не намерена. Однако силы ее на исходе. «Это такое впечатление, как если бы ты вышла на улицу, в мороз, из страшно перегретой квартиры, и даже вот этот лютый холод – в нем есть какое-то счастье, какое-то немедленное облегчение, – говорит подруга, предусмотрительно закидывая голову назад, чтобы подступающие слезы, как у Дениски, затекли обратно в глаза. – Почему это так? Что вдруг случилось в моей жизни? Как будто что-то разрешилось, понимаешь? Как будто ты перешел на новый уровень в игре, и этот уровень еще не запустился, но ты уже там, ты уже с чувством, что состоялся какой-то прорыв. Отчего это вдруг может произойти с человеком? Что вдруг снизошло такое, а? Ты понимаешь?» Да, поэтесса М. понимает: у ее подруги второй день месячных. Но светлые подругины слезы не хотят течь обратно в глаза, а тихонько текут в уши; сохнет курица; поэтесса М. чувствует себя очень хорошим человеком.