Воспоминания биржевого спекулянта - Эдвин Лефевр

Дела шли все хуже и хуже. Наконец настал ужасный судный день для быков, для оптимистов и рассчитывающих на авось и для этих бесчисленных орд, которые пережили ужас малых потерь в начале кризиса, а теперь им предстояла полная ампутация – и без анестезии. Этот день я не забуду никогда – 24 октября 1907 года.

Уже в начале дня стало ясно, что заемщикам придется платить за ссуды столько, сколько пожелают получить кредиторы. Денег на всех не хватит. В этот день на бирже толпа желающих взять ссуду была намного больше обычного. Когда в начале третьего пришел час поставки, вокруг денежной стойки собрались сотни брокеров, и каждый надеялся занять деньги, крайне нужные его фирме. Если денег не будет, им придется распродавать те акции, которые они внесли в качестве маржи, причем продавать по любой цене, которую им предложит рынок, на котором покупатели стали такой же редкостью, как и деньги, а долларов просто не было.

Партнер моего приятеля, так же как и я, играл на понижение, поэтому у фирмы не было нужды в заемных средствах, но мой приятель, о котором я уже упоминал выше, насмотревшись на жуткое зрелище озверевших брокеров в зале биржи, зашел ко мне. Он знал, что я продаю буквально весь рынок и на большие суммы.

Он сказал:

– Боже мой, Ларри! Я не знаю, что со всеми будет. Никогда не видел ничего похожего. Так длиться не может. Что-то должно произойти. Все выглядит так, как будто все уже разорены. Акции продать невозможно, потому что денег ни у кого нет.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

И он ответил мне:

– Ты когда-нибудь слышал о школьных опытах, когда мышь сажают в стеклянный колокол и ей начинает не хватать воздуха? Сквозь стекло видно, как несчастная мышь дышит все быстрее и быстрее, а бока у нее ходят ходуном, и кислорода в этом проклятом стакане все меньше и меньше. А ты наблюдаешь, как у нее глаза почти вылезают из орбит, как она задыхается и умирает. Вот это самое я и видел в толпе брокеров вокруг денежной стойки! Денег нет нигде, и продать акции нельзя, потому что их некому купить. Если ты меня спросишь, что происходит, я скажу – весь Уолл-стрит рухнул!

Это заставило меня задуматься. Я видел, Что надвигается крах, но не знал, что это будет самая тяжелая катастрофа в нашей истории. Если все и дальше так пойдет, не выиграет никто.

Наконец стало ясно, что нет смысла ждать денег вокруг денежной стойки. Взяться им было неоткуда. Ад вырвался на свободу!

К концу дня я узнал, что президент фондовой биржи, мистер Р.Г.Томас, зная. что все биржевые фирмы обречены, начал искать помощь. Он позвонил Джеймсу Стиллмену, президенту «Нейшнл сити бэнк», самого богатого банка в США. Банк гордился тем, что никогда не брал по ссудам больше шести процентов.

Стиллмен выслушал то, что ему сказал президент Нью-Йоркской фондовой биржи. Потом он ответил:

– Мистер Томас, нам нужно зайти к мистеру Моргану и обсудить все это.

И вот, в надежде предотвратить самую разрушительную панику в нашей финансовой истории, эти двое явились в приемную Дж.П.Моргана и встретились с ним. Мистер Томас изложил ему ситуацию. Когда он кончил говорить, мистер Морган сказал:

– Возвращайтесь на биржу и скажите, что деньги найдутся для всех.

– Где?

– В банках!

В тот критический момент вера в мистер Моргана была настолько велика, что Томас не стал ждать подробностей, а помчался на биржу, чтобы объявить там приговоренным к смерти об отсрочке в исполнении приговора.

Еще до половины второго дня Дж. П. Морган послал Джона Т. Аттербэри, из «Ван Ембург и Аттербэри», которые были известны тесными связями с компанией «Дж. П. Морган и К°», в зал биржи. Как рассказывал мой приятель, старый брокер быстро прошел к денежной стойке. Он поднял руку, как пророк, готовый заняться воскрешением умерших. К тому времени толпа, которую немного успокоило заявление президента Томаса, опять начинала впадать в ужасный страх, что планы спасения могут оказаться неисполнимыми и что худшие опасения осуществятся. Так что, когда они увидели лицо мистера Аттербэри и его воздетую руку, они просто окаменели.

Наступила мертвая тишина, и мистер Аттербэри сказал:

– Я уполномочен раздать кредиты на десять миллионов долларов. Не надо нервничать. Этого хватит для каждого!

Потом он приступил к раздаче. Вместо того чтобы сказать каждому заемщику имя кредитора, он просто записывал имя заемщика, требующуюся ему сумму и сообщал:

– Вам скажут, где получать деньги. – Он имел в виду название банка, который позднее должен был предоставить кредит.

Через пару дней после этого я слышал, что мистер Морган просто сказал напуганным нью-йоркским банкирам, что они должны дать деньги для спасения биржи.

– Но у нас ничего нет. Мы нараздавали кредитов дальше некуда, – запротестовали банкиры.

– У вас есть резервы, – резко возразив Дж. П.

– Но эти резервы уже ниже, чем требуется по закону, – взвыли банкиры.

– Пустите их в дело! Для того резервы и существуют!

И банкиры послушали его и взяли из резервов двадцать миллионов долларов. Это спасло фондовый рынок. Банковская паника началась только через неделю. Это был настоящий мужчина, Дж. П. Морган. Такие встречаются редко.

Это был самый, яркий день в моей карьере биржевого дельца. В этот день я выиграл больше миллиона долларов. В этот день увенчалась полным успехом моя первая сознательно спланированная кампания. Предвиденное мною сбылось. Но главным было то, что сбылась моя безумная мечта. Я был королем этого дня!

Нужно, разумеется, объяснить. Проведя в Нью-Йорке несколько лет, я зациклился на вопросе, почему на Нью-Йоркской бирже я не могу выиграть в игре, в которой я побеждал в игорных домах в Бостоне, когда мне было всего пятнадцать. Я был уверен, что однажды я обнаружу причину промахов и устраню ее. И тогда у меня будет не только воля к победе, но и знание того, как ее добиться. А это означает власть.

Только не нужно понимать меня неверно. Это не было сознательным стремлением к величию или тщеславным стремлением к победе. Это была, скорее, мечта о том, что та самая биржа, которая прежде ставила меня в тупик, однажды будет есть из моих рук. Я предчувствовал, что такой день настанет, И он настал – 24 октября 1907 года.

Я это говорю вот почему. В то утро один брокер, который выполнял многие заказы моих брокеров и знал, что я очень крупно играю на стороне медведей, ехал по городу в компании с одним из партнеров одного из крупнейших уолл-стритовских банков. Мой приятель рассказал банкиру о размахе моих операций, а я действительно дошел в этом смысле до известного предела. Да и что за польза в правоте, если ты не можешь извлечь из нее все хорошее, что она может дать?

Может быть, брокер преувеличивал, чтобы рассказ звучал еще внушительней. А может быть, у моей игры было куда больше последователей, чем я представлял себе. А может быть, банкир знал лучше меня, насколько критична ситуация. В любом случае приятель потом мне рассказывал так:

– Он с большим интересом отнесся к моему рассказу о твоем прогнозе того, что случится с рынком после того, как в результате еще одного или двух ударов начнется действительно массовая продажа всех акций. Когда я окончил, он сказал, что, пожалуй, позже он попросит меня кое-что сделать.

Когда комиссионные дома обнаружили, что при любой цене кредита на рынке не найти ни цента, я понял, что время пришло. Я послал брокеров на биржу. Не было ни единого предложения о покупке акций Тихоокеанской железной дороги. Ни по какой цене! Только пpeставьте это себе! И с другими акциями та же история. Нет денег, чтобы держать акции, никто их не покупает.

У меня была грандиозная бумажная прибыль, и для того, чтобы сбить цены окончательно, мне было достаточно послать приказы о продаже десяти тысяч акций Тихоокеанской дороги и полудюжины других акций, приносящих хорошие дивиденды; а за этим начнется нечто невообразимое – настоящий ад. Сегодня я думаю, что в результате наступила бы такая жуткая паника, что Совету управляющих биржи пришлось бы пойти на ее закрытие, как им позднее пришлось сделать в августе 1914 года, когда началась мировая война.

С одной стороны, в результате мои бумажные прибыли очень сильно бы выросли. Но была возможность и того, что эту прибыль не удастся обратить в реальные деньги. Нужно было учесть и многое другое, в том числе соображение, что это затруднит переход к подъему котировок, который я уже начинал предвидеть, к компенсирующему оживлению бир-деевой торговли после этого грандиозного кровопускания. Паника такого масштаба принесла бы много несчастий и всей стране.

Я принял решение, что, раз уж неразумно и опасно продолжать активную игру на понижение, нет никакого смысла продавать и дальше. Так что я развернулся и начал покупать.

Очень скоро после того, как мои брокеры начали скупать для меня акции – и, кстати, по самой нижней цене, – банкир послал за моим приятелем.