Алмаз. Книга первая (СИ) - Макарова Елена Григорьевна

Олег поднялся с постели, сел и сделал серьезное лицо.

— Ты уже взрослая, так что настало время нам поговорить о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине.

Так и знала, что без его грязных шуточек не обойтись.

— Почему все думают, что я обязательно должна переспать с Костей?

После стука в стену последовал громкий возглас Ани:

— Потому что он — красавчик!

***

За окном иллюминатора не было ничего интересного — непроглядная ночь, заснуть никак не получалось.

Я повернулась к сидящему рядом Косте и, положив под щеку ладони, как подушку, наблюдала за ним. Он все это время неустанно работал за ноутбуком. Не знаю, вел ли он бестолковые переписки в соцсетях или был поглощен деталями своего кинематографического творения.

— Костя? — хотела спросить об этом, но музыкант, не отрываясь от экрана, молча поднял вверх указательный палец. Я замолчала, но парень не собирался ничего объяснять, продолжая стучать по клавиатуре.

— Когда он так увлечен, его лучше не трогать, — зашептал Иван с соседнего кресла, чуть наклонившись ко мне. — С ним все равно бесполезно говорить в такие моменты, он ничего не слышит и полностью уходит в себя.

Я скользнула по Косте взглядом — он действительно не обращал на меня никакого внимания.

— И часто с ним такое? — повернулась обратно к Ване.

— Постоянно, — откинулся в кресле парень, натягивая на голову наушники.

Мне открывались новые грани в Косте. Интересно, что еще я узнаю о нем за эти выходные?

Спустя несколько часов полета я проснулась, даже не помня, как отключилась. В салоне был приглушен свет, и все пассажиры спали. Подсвечивалось место у иллюминатора в хвосте самолета. В проходе то и дело возникала рука, вращающая между пальцев карандаш или что-то на него похожее. Я посмотрела поверх спинок кресел, встав коленями на свое: Костя закинул ноги на откидной столик и смотрел в черноту иллюминатора. Что он мог там разглядеть сейчас? Одной рукой он играл с карандашом, другой держал небольшой блокнот, которым постукивал о колени какой-то ритм. Иногда он замирал и принимался что-то записывать. Долго писал, потом нещадно зачеркивал и снова возвращался к прежнему занятию. Вспомнив совет Вани, я не стала докучать музыканту вопросами и, найдя более-менее удобное положение, снова заснула.

Я потянулась в уже надоевшем кресле и из любопытства выглянула в проход. Постоянно маячившей руки больше не было, поэтому я снова забралась с ногами на кресло, но Костю все равно не видела. Прошлась до его места и застала того спящим. Ноги так и остались лежать на столике, а головой Костя привалился к иллюминатору, предварительно подложив подушку. Почему во сне все выглядят такими милыми и беззащитными?

Мое внимание привлек тот самый блокнот на коленях музыканта. Осторожно вытащила его из-под руки парня. Листая страницы, находила бесконечные нотные записи и текст, записанный в столбцы. Некоторые слова были обведены несметное количество раз, другие зачеркнуты чуть ли не до дыр. Все это сопровождалось странными пометками на полях: вопросительные знаки; крестики, так же как и слова, жирно обведенные; даже наткнулась на пару смайликов. А последняя запись заставила меня улыбнуться. Словно влюбленный школьник, Костя своим красивым почерком аккуратно вывел мое имя. И почему люди от любви глупеют?

Устроившись в свободном кресле напротив, я начала выводить тонкие линии на белоснежной бумаге, которые со временем приняли очертания спящего Кости. Он начал ворочаться, пробуждаясь, и я усердней заработала, чтобы успеть запечатлеть все детали.

— Что ты делаешь? — хриплым голосом поинтересовался музыкант, заметив меня.

— Рисую, — спокойно ответила, не отрывая взгляд от бумаги. В отличие от Кости, я могла делать несколько дел одновременно. Конечно, не Юлий Цезарь, но все же.

— Ты умеешь рисовать? — задал парень глупый вопрос, но я списала это на то, что он еще был полусонным.

— Если ты не забыл, — говорила, не отрывала ни взгляд, ни руки от блокнота, — я архитектор и должна уметь изобразить то, что планирую построить.

— Я думал, — потер глаза, — это все уже делают на компьютере.

— И на компьютере тоже, — подтвердила, — но так, — помахала в воздухе карандашом, — как-то естественней, настоящей, живее.

Костя заметно повеселел.

— Так естественней, настоящей или живее?

Я ошиблась, соображал он хорошо, раз шутил.

— А ты глуповат, недалек или скудного ума? — ответила вопросом на вопрос.

Костино лицо озарила задорная улыбка.

— Обожаю тебя, детка. — Он убрал ноги со столика и понемногу начал приходить в себя, разминая тело незамысловатыми движениями. — Можно посмотреть? — кивнул на блокнот у меня в руках.

— Это только набросок, — заранее оправдалась.

Я обладала механическими навыками рисования, а художник должен обладать, помимо всего прочего, талантом. Но я немного расслабилась, когда увидела, как один уголок губ парня чуть приподнялся, обещая улыбку.

— А подпись автора? — протянул обратно рисунок.

Очередное дурачество, но я приняла блокнот и занесла руку над бумагой, намереваясь оставить свое имя, как обычно делала со всеми институтскими работами, но в последний момент передумала и вывела совершенно другую надпись: От Марго с любовью.

Я была уверена, что Костя начнет шутить, довольно ухмыляясь, но он сказал лишь одно:

— Спасибо.

Прозвучало объявление о скорой посадке, и нам пришлось вернуться каждому на свое место. Но я еще долго не могла выкинуть из головы Костин «спасибо» и взгляд, когда он это произнес.

На трапе меня чуть не сбил с ног ледяной ветер. Несмотря на лето, погода в Нууке в это время года была по-зимнему холодной. У не презентабельного вида аэропорта нас уже ждала машина, и в течение всей поездки я разглядывала мелькающую за окном местность. Редко встречался другой транспорт, разве что с такими же туристами, как и мы, иногда велосипедисты, и все чаще люди, прогуливающиеся на своих двоих. Нуук был тихим провинциальным городком без особых достопримечательностей, отгороженный от мира с одной стороны серыми, практически лишенными растительности горами, с другой — величественным океаном, в котором у самых берегов дрейфовали белесые айсберги.

Всего двадцать минут на машине — и мы оказались в гостинице, чему я была безумно рада. Предвкушала, как немного отлежусь на мягкой кровати после многочасового перелета, но у Кости оказались свои планы. Пока музыканты и съемочная группа не разошлись по своим номерам, парень громко объявил на весь холл:

— У вас час на все про все, и мы выдвигаемся на съемки! Работаем быстро, четко и слаженно. Каждый выполняет только свои обязанности, и никто, Оля, — посмотрел он невысокую девушку с забавными кудряшками, похожими на пружинки, — не строит из себя Мать Терезу и не кидается помогать нерасторопным, что не справляются со своими, — под его строгим взглядом та затравленно кивнула.

Костя преображался на глазах. Теперь он все больше напоминал своего нервного и всем недовольного брата. Куда делся бесшабашный улыбчивый парень?

Притихнув, я не лезла на рожон и отправилась на поиски своего номера. Но долго побыть в одиночестве мне не удалось — раздался стук в дверь, и звонкий девичий голос попросил разрешения войти.

— Уже? — расстроенно осмотрела ту самую Олю, которая ввалилась ко мне в номер, держа в руках чехлы с одеждой, сундучки грима и прочие атрибуты, необходимые для создания из меня модели.

— Константин Львович не любит, когда мы выбиваемся из графика, — одним движением она разложила свой саквояж, превратив комнату в самый настоящий салон красоты, хотя в моем случае — художественную мастерскую.

Константин Львович? Меня удивило такое обращение, но, возможно, девушка просто придерживалась деловой формы общения с работодателем. Как у них, оказывается, все строго. Я-то думала, что на съемках будет царить та же непринужденная атмосфера, что в повседневной жизни музыкантов.