Не будь дурой, детка! (СИ) - Козырь Фаина

Горянова растерянно перевела на Шапутко испуганный взгляд и прошептала:

— Ирка, побежали! Ребята, мы на объекте, если что! На каком — не знаете…

До Горяновского двора они добрались на попутке и почти не разговаривали. Кореянка взревела, на большой скорости лавируя между машинами и выходя без торможения на проспект.

— Какой шлемазл тебя укусил? — Шапутко была в недоумении.

Но Горянова не отвечала. Спустя пять минут стресс отпустил, и Даринка, наконец успокоившись, спросила:

— Ир, а куда едем — то?

Шапутко облегченно выдохнула:

— К Ромке на дачу.

— На дачу — это хорошо, ты лучше адрес скажи.

— А ты у него разве не была?

— Нет! Чего я там забыла?

— Вот блин! — и произнесла совсем незнакомую улицу и какой — то поселок под имперским названием «Губерния».

— Там интернет глючить будет… — расстроилась Шапутко.

— Ой! Не бойся, найдем! — успокоила подругу Горянова, а потом хмыкнула: — Главное, чтобы нас не нашли на дороге … раньше времени …

— Кто не нашел? Ты о ком?

— О нем…

— А! Страшный мужик — мент…

— Угу!

Глава 17

Они въехали на территорию поселка «Губерния» примерно через час и без всяких приключений. Где — то у поворота на Студневку немилосердно стал орать телефон, так надоевший своей настойчивостью, что пришлось даже выключить. Ирка, которая полезла в Даринкину сумочку за оравшей дрянью, ехидно сообщила:

— Лев Борисыч звонит… Может, включить на громкую?

— Пассажиры! Не отвлекайте водителя во время движения!

Вот и весь ответ.

— Ну — ну! — и Шапутко потянула экран вниз, тот мигнул, выключаясь.

— Мы точно едем, Ир?

— Карта говорит, что да…

В поселке Ромкин дом стоял немного на отшибе и достаточно явно отличался от однотипных желто — красных коттеджей уже тем, что не прятался за высоким кровельным забором, а предпочитал кустовую плотную изгородь у низкой кованой преграды, за которой слева за домом явно проступал русский, поэтически запущенный сад. Сам же дом, одноэтажный, но на высоком фундаменте и с открытой террасой, широкий и долгий, простотой линий и незамысловатостью, шоколадной крышей, чистым серым камнем по углам, белоснежными стенам и высокими стеклянными окнами в пол пленял с первого взгляда.

Горянова не смогла удержаться и даже вышла из машины, чтобы вдохнуть осенний запах упавшей листвы и полюбоваться на савеловское лежбище. О Ромкиной даче у них в Гродинке ходили всякие разные слухи. Чаще всего пошлые. Но они теперь как — то не вязались с той неповторимой аурой чистоты и гармонии, читавшейся во всем пространстве дома и сада. Красивое место! Ах, какое красивое! И запахи… эти невероятные запахи недавно сожженной листвы, запах срезанных веток, легкой морозности…

— Ну! Вам что, приглашение отдельное нужно? — Ромкин голос, как всегда, требовательный и ехидный, вывел из оцепенения. Ирка подхватила папки с документами и побежала на зов хозяина, а Горянова не спешила, она еще немного постояла: уж очень красиво, тихо и безмятежно было здесь. Да и зачем заходить? Сейчас Ирка отдаст Роману документы, и они снова поедут обратно. А когда еще побудешь в такой невероятной простоте? Интересно, кто дом проектировал? Талантливый человек…

— Шеф! Мать твою! — Ирка орала, как резаная. — У меня, между прочим, личная жизнь! Ууууу! А мне еще час обратно в город пилить! Хоть увольняй — не останусь! — и Шапутко появилась на пороге, кипя от ярости.

Она стремительно спустилась со ступеней и теперь размашисто шагала к калитке. Савелов, показавшийся на пороге, без куртки, как был, в домашнем: удобных темно — синих штанах и светлой футболке, ладно обрисовывавшей его тугую, рельефную фигуру, — молча смотрел ей вслед. Холодно же… замерзнет…

— Горянова! Ну, сделай ты с ним что-нибудь! Он меня на ночную работу оставляет! А я не могу! У меня любовь стынет! День протяну — и все! Паренек с крючка сорвется! — Ирка выпятила нижнюю губу и сразу стала похожа на давно переросшего младенчика. И так она уморительно смотрела, что Даринка обреченно вздохнула:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну, хватит паясничать! Что там делать нужно?

Шапутко расцвела улыбкой:

— Цифры с Ромкой сверять! Помнишь, два года назад перед проверкой с тобой отчет правили?

— Угу!

— Ну вот и сейчас… что — то в этом роде делать надо — самое главное — долго и нудно…

И снова эти умоляющие глазки…

— Ладно. Я помогу…

— Горянова! — Ирка кинулась обниматься. — Ты мать Тереза! — и тут же потребовала: — Ключи давай! А тебя Роман потом до города подкинет…

— Ничего себе заявочки! Что значит — Роман подкинет? Ты у него спросила? И вообще, сначала довези, теперь — машину отдай! Это грабеж средь белого дня! Шапутко! Ты со мной не расплатишься!

— Расплачусь! Я, знаешь, какая благодарная!

— Знаю! О твоей щедрости у нас в офисе легенды слагают… в смысле — никто твоей щедрости в глаза не видел, никто о твоей щедрости не слышал… Ты водить- то умеешь?

— Ха!

И в этом Иркином «ха» было столько самоуверенной гордости, что Горянова сдалась. Она протянула Ирке ключи:

— На, болезная, в понедельник за мной на работу заедешь! А попадешь в аварию — купишь новую, учти! Поблажки не будет!

Шапутко сгребла Даринку в охапку, чмокнула ее в нос и побежала рысью к кореянке. Та недовольно фыркнула, заводясь, и неровно сдала назад, криво и дергано разворачиваясь.

Горянова перекрестила воздух… Пусть с этой идиоткой ничего плохого не случится… Хотя… Идиотка здесь она — это ведь Горяновой теперь работать… ночь…

Савелов все стоял на пороге…

— И как тебе не холодно, Роман Владимирович? — крикнула Горянова, подходя. — Любовь греет?

Тот не ответил, только голову наклонил и поморщился… А у Даринки… у Даринки занялось глупое сердце… И ничего она поделать с этим не могла… Всегда, попадая в Ромкино пространство, она чувствовала себя счастливой. Всегда. А сейчас этот дом, этот сад, этот родной и понятный Роман Владимирович… И не могла она скрыть явного удовольствия от разглядывания его знающей тренажерный зал фигуры, теперь так рельефно смотревшейся в простой домашней одежде. Какой же красивый у нее шеф! Сегодня он, стоявший на пороге своего дома, был такой чудесный, понятный, нежный… И даже его прическа, что всегда уложена волосок к волоску, теперь, недавно вымытая, мило пушилась на висках и лбу. И вообще весь он такой стоял — синеглазый, теплый, ладный, такой, что хотелось кусочек откусить, хотелось попробовать на вкус. Ух! Стало жарко. И Горянова, проходя мимо Савелова в дом, не удержалась и прижала горячую ладонь к его холодному трицепсу.

— Руки убери… Нам еще работать…

Спасибо, господин Савелов! А то мы не знали. И Горянова одернула руку, в мгновение смыла улыбку и сдержанно поджала губы.

— Потом помацаешь, — усмехнулся понимающе Савелов, глядя на надувшуюся мышь, — когда дело закончим…

Горянова фыркнула… Вот еще… Они работали уже третий час. Роман был сосредоточен, ни секунды не давал расслабиться, от цифр, колонок, красной ручки, обводившей графы, уже тошнило. Удобная офисная одежда теперь немилосердно жала, было одновременно и душно, и неудобно, и липко от пота, и лямки белья врезались в тело немилосердно… Горянова много раз пыталась устроиться поудобнее…

— Да переоденься уже ты! — наблюдая за гордыми мытарствами Даринки, первым не выдержал Савелов. — Хочешь, дам штаны и рубашку, все новое, — и подмигнул, добавив язвительно: — Вы, девчонки, очень мужские рубашки уважаете…

Хотелось сказать многое этому гаду, и не просто сказать, а дать так по башке разочек, чтобы говорил поменьше, но переодеться хотелось еще больше. И величаво, как дарят царскую милость, Горянова кивнула:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Неси!

Савелов рассмеялся. Уже через минуту он протягивал ей стопку хлопковой одежды, новой, с бирками, явно дорогой и, несомненно, женской, а сверху большой мужской объемный халат и полотенце.