Рейдер времени (ЛП) - Эдмонд Мур Гамильтон

В те дни я проникся любовью к четверке своих новых друзей. Четверо мужчин из четырех разных столетий и с разными характерами — вот кем они были. Но не смотря на это, между ними и мной (а также Лэнтином) завязались крепкие узы дружбы.

Меня с самого начала влекло к Денхэму: он больше остальных соответствовал моему времени и образу мыслей. Утонченный в манерах (я бы даже сказал, элегантный), беспечный по природе, он тем не менее был чертовски быстрым бойцом: пока его тонкая рапира выписывала в воздухе непреодолимые сполохи, сам Денхем вполне мог лениво зевать в лицо противнику. Он был изрядным щеголем, и зрелище того, как англичанин чистит и латает свой рваный костюм и встревоженно проверяет, как на нем сидит истрепанный сюртук, было для нас источником неиссякаемого веселья. Тем не менее в ответ на все наши подтрунивания Денхэм лишь мягко улыбался и продолжал заниматься своими делами.

Д'Алорд, хоть он и нравился мне не меньше Денхэма, был совсем другим. Француз не ведал ни секунды покоя и никогда не замолкал — смеялся, кричал, сквернословил, — и даже в переполненной пещере он умудрялся жить с невероятным, вызывающим зависть удовольствием. Его было очень легко оскорбить, и мы все изрядно намучились, удерживая его от постоянных попыток втравить нас в какую-нибудь бессмысленную ссору. О причинах обиды, однако, он забывал с не меньшей легкостью и не был способен затаить злость. Д'Алорду нравилось сражаться больше любого из нас — он любил драку ради самой драки. Он до такой степени чувствовал себя в своей стихии, что временами даже заявлял, что если бы не отсутствие в пропасти вина и женщин, он бы с удовольствием остался там навсегда.

Римлянин был на несколько лет старше всех остальных в нашей компании. Вслед за штандартом своего легиона он исходил все дальние рубежи Империи — от Парфии и до Британии. Фабрий никогда не выказывал сильных эмоций и никогда не позволял застать себя врасплох. Этот спокойный, лишенный всяческого страха ветеран заставил меня кое-что понять о его великом народе. Народе, который воздвиг мощнейшую в истории человечества империю и оставил отпечаток своих обычаев и языка на доброй половине нашего мира.

Самым странным в этой четверке был, пожалуй, ацтек. Если его не сердили, он вел себя совершенно спокойно, даже ласково — но никогда в жизни мне не доводилось видеть такой тигриной ярости, которую проявлял Икстиль во время схватки. За ним закрепилась слава превосходного бойца даже в этом городе воинов. Самые бесстрашные из головорезов опасались его. Со своим похожим на пилу мечом Икстиль управлялся с поразительными мастерством и быстротой — меня передергивало от вида тех глубоких ран, которые он им наносил. Я никогда не встречал и не имел в друзьях такого надежного и преданного человека. Тем не менее для тех, кого ацтек ненавидел, он был ужасающим врагом.

Каждый раз, когда мы пятеро скитались по городу, мы не прекращали разыскивать Кэннела. Но не находили его. Я начинал думать, что в конечном итоге Кэннелла вообще нет в пропасти: хоть мы и могли упустить его в этих бурлящих полчищах, также существовала возможность, что он погиб в каком-нибудь сражении (здесь или наверху) и что теперь он ожившим мертвецом бродит по городу канларов — еще один жуткий раб в белом одеянии.

Но Лэнтин не желал этому верить. Каждый день, от рассвета до заката, он продолжал свои поиски и не впадал в уныние, когда ему в очередной раз не удавалось разыскать своего друга. Он не сопровождал нас пятерых в странствиях по городу, предпочитая вести поиски в одиночку; и хотя мы беспокоились о его безопасности, к нему никто никогда не приставал. Явный пожилой возраст Лэнтина, а также кротость и безобидность его натуры служили Лэнтину защитой от нескончаемых издевательств и драк, что царили в пропасти.

Медленно тянулись дни. Работая в такие часы, когда нас никто не видел, мы умудрились изготовить металлический абордажный крюк и длинную веревку. Крюк сильно походил на тройной крючок для рыбалки и был достаточно большим, чтобы зацепиться за лестничную ограду; мы выковали его из кусков, которые вырвали из металлических стульев. Веревка — длинная и очень прочная — была сплетена из длинных лоскутов рваной одежды; дабы облегчить подъем, мы навязали вдоль веревки узлы. И крюк, и веревка были спрятаны под койкой д'Алорда, в небольшом, хитроумно устроенном тайнике.

Так мы в конце концов дожили до восьмого дня — дня, когда на поверхности земли должна была наступить безлунная ночь и повлечь за собой темноту в подземелье. По мере того как день подходил к концу, нас охватывало все большее и большее напряжение — один только Фабрий, казалось, выглядит таким же невозмутимым, как и всегда. В конце концов свет, лившийся с потолка пещеры, померк и угас — на город опустилась густая тьма; лишь одна или две красные лампочки из тех, что были установлены возле ворот на лестницу и вдоль девяти улиц, разгоняли эту тьму.

Прошел час. И еще один. И еще один. Затем Денхэм поднялся со своей койки и ленивой походкой вышел из комнаты; через несколько минут за ним последовали д'Алорд и Икстиль. К тому времени на койках уже валялись и вовсю храпели спящие люди, но никто из них даже не шелохнулся, когда француз и ацтек прошли через комнату к двери; поэтому Лэнтин, Фабрий и я двинулись вслед за друзьями. Римлянин нес веревку и крюк, спрятав их у себя под плащом.

Из темной комнаты мы шагнули на почти такую же темную улицу; красноватые лампочки, скудно размещенные вдоль нее, скорее подчеркивали, чем рассеивали темноту. По улице шаталось несколько пьянчуг, однако большинство из тысяч и тысяч населяющих город людей набилось внутрь многочисленных построек. Мало кто в пропасти выходил из дому по ночам.

Денхэм, Икстиль и д'Алорд ожидали нас снаружи. Не произнося ни слова, весь наш маленький отряд быстро зашагал по темной улице — направился в сторону площади и огромной лестницы.

ГЛАВА 14

ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ

Когда мы вышли на широкий простор площади, то обнаружили, что там почти никого нет. Над нами возвышалась спираль винтовой лестницы, и в том месте, где она касалась дна пропасти, мы увидели отблески красноватого света, что озарял высокую решетку лестничных ворот. Держась как можно глубже в тенях, мы пробрались на дальний край площади, и там, в темноте, я и Лэнтин заняли свою позицию — прямо под нижним витком