Миротворец - Андрей Величко

– Пусть говорят «мужской половой орган», – предложил я.

– Да иди ты в выпуклую часть спины! – пожелал мне император. – Я уже дал разрешение произносить и писать это название в его оригинальном виде, с упоминанием, что это город. Но вообще-то в планах, насколько я помню, никакой задержки около этого самого не было.

– Там вообще все было очень красиво, – подтвердил я, – а на практике еще и Богаевский в Арденнах уже почти на сутки отстает от графика.

На следующий день наметилось еще одно отклонение от планов, теперь уже с другой стороны и в противоположном направлении. Несмотря на неудачную попытку авиационной подготовки, французы перли во фланг наступающей немецкой группировке как наскипидаренные и уже взламывали вторую линию обороны. Впрочем, особого беспокойства в немецком Генштабе это не вызывало, потому как даже в самом пессимистичном случае – ну выйдут они к Рейну, потеряв при этом половину армии, – дальше что?

На нашем австрийском фронте ситуация пока еще соответствовала предвоенным планам, но исключительно из-за того, что эти планы были составлены с гораздо большими допусками, чем немецкие. У Самсонова, правда, дела обстояли весьма не очень. В результате потери контроля над Варшавой его армия оказалась рассечена на две части. У Ноги две дивизии, огрызаясь, пятились к Бресту, каждая вдоль своей железки. По сути, это было боевое охранение. Брест, еще за месяц до войны превращенный в мощный укрепрайон, сдаче не подлежал ни в коем случае. Генерал Ноги, как и вся его армия, знал: Брест придется держать до последнего солдата, приказа об отходе не будет. Пока этот железнодорожный узел наш, ни к каким стратегическим последствиям тактические успехи австрийцев не приведут.

А я тем временем тихо радовался, что в свое время не проявил твердости и не настоял на своей программе производства самолетов семейства «Хухоль», а согласился с предлагаемой главкомом авиации великим князем Михаилом. По моим планам, основной машиной должен был стать пикировщик «Выхухоль», а его высочество настаивал на массовом производстве бронированного штурмовика «Похухоль». Чтобы убедиться, насколько он оказался прав, хватило трех дней боев.

После черногорской войны у австрийцев образовалось что-то вроде национального бзика – выходящая за рамки приличий авиабоязнь. Они почти не тратили сил на восстановление флота, несмотря на нажим и даже целевые финансовые вливания англов. Чуть ли не весь свой военный бюджет двуединая империя вбухивала в зенитную артиллерию, и теперь, если бы не штурмовики, действия нашей авиации по целям на территории противника стали бы практически невозможными. А так звено «Похухолей», маскируясь за складками местности, на минимальной высоте подкрадывалось к подлежащей уничтожению батарее. Когда же их, наконец, обнаруживали, то развернуться в нужную сторону успевали только малокалиберные установки на базе счетверенных «Шварцлозе». Но самолет потому и имел такое название, что обстрел из винтовочного калибра вреда ему практически не наносил, зато залп эрэсов и двадцатитрехмиллиметровых пушек за один заход приводил батарею в малобоеспособное состояние, что давало возможность работать пикировщикам.

Тем временем Тафт, как уже успел в узком кругу выразиться Черчилль, вел себя будто последняя проститутка, всеми силами оттягивая вступление Америки в мировую войну. Пока она воевала только с японцами. Ну насчет дамы легкого поведения он, пожалуй, был неправ по чисто формальному признаку – направлению денежного потока. Проститутка деньги не дает, а принимает! Тафт же давал, и от всей души, так что госбанк Израиля последнюю неделю работал в круглосуточном режиме. Ну не имели права российские банки, пусть даже принадлежащие императорской чете, вести дела с напавшим на Японию агрессором, ведь Гоша неоднократно подчеркивал, что закон один для всех, от царя до последнего босяка.

Кроме банкиров круглосуточную вахту пришлось нести и американским дипломатам. Мы потребовали, чтобы в Зимнем всегда находился хоть один облеченный официальными полномочиями сотрудник их посольства, якобы для оперативного урегулирования вдруг возникших инцидентов, а то в нынешней обстановке, если с этим тянуть, и до войны недалеко. На самом же деле этот пост нужен был нам для возможности оперативно объявить войну – подлодки и легкие крейсера уже вышли в море. Обнаружив вкусную цель под штатовским флагом, они должны были за двадцать минут до атаки радировать об этом. Ну а дежурный секретарь добегал до американского дипломатического поста за полторы минуты, это мы уже проверили.

Первого августа в ряды наших союзников влилась еще одна страна. Правда, Маша, узнав об этом, тут же во всеуслышание сослалась на недавнее высочайшее соизволение произносить вслух название некоего города, после чего объявила, что «таких бы друзей – за… да в музей». Сотрудники дипломатического корпуса были слегка шокированы, но Маша, сделав невинные глаза, пояснила:

– Я имею в виду, что после победы наверняка будет запущена программа помощи пострадавшим от войны странам. И почему бы в ее рамках не построить за упомянутым мной городом этнографический музей? Где будет очень к месту экспонат «папуас хитрозадос вульгарис». А вот живьем или в виде чучела, это лучше у канцлера спросить. Ишь, чего эти эфиопы выдумали – в союзники набиваться! Нечего было на мирных американских ученых нападать, за такое судить надо.

Выражение императрицы за полдня облетело Петербург. Если кто еще не догадался, уточняю – это все про Эфиопию, она же Абиссиния, и про ее руководство.

Ну а на Дворцовой площади появился первый трофей начавшейся войны – французский сверхтяжелый танк. Правда, оказалось, что мы зря считали его «Даву» – это было не название серии, а имя собственное первого танка в ней. А вообще-то все они носили имена наполеоновских маршалов, и нам достался «Мюрат». Ох и намаялись мы с этом гробом-переростком… К Зимнему его доставила специально доработанная баржа, и около Адмиралтейства его с трудом, при помощи двух артиллерийских тягачей, вытащили на берег, поуродовав при этом набережную. Но доехать до места стоянки без происшествий танк не смог. Его трансмиссия была электрической, и где-то на полпути в ней загорелась проводка.

Пришлось тушить, потом пробрасывать времянку, после чего танк сумел преодолеть оставшиеся триста метров и встал на предназначенном ему месте. Кстати, при ближайшем рассмотрении он мне не очень понравился. Сделан он довольно неаккуратно, куда хуже нашего «Фишмана». Но зато шедший в нагрузку к танку антикварный паровоз – вот это вещь! Мне даже стало несколько неудобно, что я сбил цену на него до десяти тысяч – надо было не жадничать и сразу давать просимые евреями пятнадцать. Замечательная игрушка, после войны увезу ее на Канары, на свою дачу. А то плато там большое, почти полтора километра с севера на юг, так что небольшая железная дорога лишней не будет.