Таинственная река - Дэннис Лехэйн

С приема они ушли последними — они сидели на широкой скамейке у выхода, пили легкое пиво, курили сигареты и кивали на прощание гостям, идущим к своим машинам. Они сидели и сидели на скамье у входа, пока прохлада летней ночи не заявила о себе, и Джимми, накинув ей на плечи свой пиджак, стал рассказывать о тюрьме и Кейти, и о том, как Марита мечтала об оранжевых шторах; о том, как именно Марита рассказала ему о единственной женщине в доме Сэваджей, заполненном взбалмошными братьями; о том, как однажды зимой ей довелось выступить с танцами в Нью-Йорке, когда она поняла, что тут ей ничего не светит; о том, как она училась в школе сестер-сиделок.

Когда обслуга ресторана «Колумбийские рыцари» попросила их со скамьи, на которой они сидели, они пошли туда, где гости собрались после торжества, и как раз поспели к первому скандалу, который Вэл и Тереза затеяли уже будучи семейной парой. Они прихватили из холодильника Вэла блок из шести бутылок и пошли в «Харлейс», кинотеатр под открытым небом, расположенный на берегу канала, и сели, слушая глухой шум воды, текущей неподалеку. Кинотеатр закрыли четыре года назад, и теперь приземистые желтые землеройные машины и самосвалы из управления, курирующего парки и места отдыха, а также техника, выделенная министерством транспорта, каждое утро возобновляли работы по превращению берегов канала в зону развороченной земли, из которой торчали зубья бетонных конструкций. Властями было заявлено, что на этом месте строится парк, но сейчас там, куда они пришли, был разгромленный кинотеатр; над темно-коричневыми грудами вывороченной земли и холмов, сложенных из черно-серых пластов асфальта, все еще маячил белым пятном экран.

— Говорят, это у тебя в крови, — сказала Аннабет.

— Что?

— Тяга к воровству, к преступлениям. — Она пожала плечами. — Ты ведь и сам знаешь.

Джимми, поднеся к губам бутылку с пивом, улыбнулся ей и сделал глоток.

— Так это правда? — спросила она.

— Возможно, — ответил он, тоже пожимая плечами. — Чего только нет в моей крови. Но это не значит, что все должно прорываться наружу.

— Я не собираюсь тебя осуждать. Поверь мне. — Ее лицо было непроницаемым, так же как и голос. Джимми было интересно, что именно она хотела бы от него услышать — что он занимает устойчивое положение в жизни? Или — что он уже на обочине? Что он сделает ее богатой? Что он никогда больше не совершит преступления?

На расстоянии лицо Аннабет казалось спокойным и даже не примечательным, но стоило приблизиться к ней, вы сразу же видели на нем великое множество того, что не поддается объяснению, вы чувствовали, что ее мозг постоянно напряженно работает даже во сне.

— Я думаю, что танцы тоже у тебя в крови, верно?

— Не знаю. Возможно.

— Ну а это, о чем ты мне рассказывал, ты больше не станешь этим заниматься? С этим покончено, так? Об этом трудно говорить, но ведь это было, и ты еще не забыл этого.

— Да…

— Да… — снова повторил он и вытянул сигарету из пачки, лежащей между ними на камне. — Да, я был не из последних в деле, которым занимался раньше. Но я схлопотал срок, жена моя умерла, и я чуть не потерял дочь. — Он зажег сигарету и сделал долгую затяжку, как будто собирался с мыслями перед тем, как поведать ей то, о чем задумывался не одну сотню раз. — Теперь, Аннабет, я уж ни за что на свете не буду рисковать дочерью. Понимаешь? Она больше не выдержит, если меня упекут за решетку снова хотя бы на два года. А мать? Она, прямо скажу, не подарок. Но ведь она может умереть, когда я буду сидеть, верно? А тогда они заберут мою дочь, государство установит над ней опеку, и ее отправят в нечто подобное Оленьему острову для детей. Я и помыслить-то не могу спокойно об этом. Вот так-то. В крови не в крови, не знаю; знаю только то, что больше по этой дорожке я не пойду.

Джимми перехватил ее пристальный взгляд, изучающий его лицо. Он подумал, что в его заверениях она сейчас наверняка пытается усмотреть фальшь и лукавство, обычные, когда паришь кому-то мозги, однако все-таки надеялся, что его слова, сказанные искренне и с жаром, проняли ее. Он уже долгое время обдумывал то, что только что сказал Аннабет, готовясь высказать эти мысли вслух в момент, подобный этому. А главное то, что все сказанное им, по большей части было правдой. Он не упомянул лишь об одном, о чем — он поклялся самому себе — никогда не узнает ни одна душа, в чьем бы теле она ни обитала. И вот он смотрел в глаза Аннабет, ожидая ее решения и пытаясь отогнать от себя одно ночное видение, возникшее около той самой Таинственной реки, — парня, стоящего на коленях, у него по подбородку текут потоки слюны, а он надломленным голосом молит о пощаде — видение, которое постоянно преследует его, проникая в сознание подобно отбойным молоткам, пробивающим стену.

Аннабет взяла сигарету. Он чиркнул зажигалкой, она прикурила и сказала:

— Знаешь, а я была о тебе худшего мнения.

Джимми воспринял ее слова спокойно, не отвел взгляда, и хотя в этот момент он не чувствовал ничего, кроме облегчения, нахлынувшего на него, — в его сознании все-таки билась мысль, что он сказал ей полуправду.

— О чем ты? Ты что обо мне думала?

Она кивнула.

— Ну, когда ты приходил в наш дом к Вэлу. Господи, да мне и было-то тогда четырнадцать, может, пятнадцать лет. Ладно, Джимми, забудь об этом. У меня мурашки пробегали по коже, когда я слышала твой голос из кухни.

— Не может быть. — Он погладил ее по руке. — Сейчас уже никаких мурашек нет.

— Да нет, Джимми, есть. Я знаю, что есть.

И Джимми чувствует, как какой-то таинственный вал подкатывает к нему издалека, растворяется в грязных глубинах Тюремного канала, удаляется от него, откатываясь вдаль, и там затихает.

Когда Шон снова появился на дорожке для бега, дама из передвижной криминалистической лаборатории была уже там. Уити Пауэрс обратился ко всем патрульным экипажам, находящимся поблизости от них, задерживать и допрашивать всех праздношатающихся в районе парка, а потом присел на корточки рядом с Шоном и криминальным экспертом.

— Капли крови ведут туда, — сказала женщина-эксперт, указав рукой вглубь парка. Дорожка для бега вела к небольшому деревянному мостику, затем круто заворачивала туда, где густо росли высокие старые деревья, а потом огибала заброшенный кинотеатр. — Но в основном следы вот здесь. — Она указала направление зажатой в пальцах ручкой, и Шон с Уити, глядя из-за ее плеча, увидели мелкие пятнышки крови на траве по другую сторону тропы для бега. Они вели к деревянному мостику, а потом дальше за него, туда, где листья, опавшие с высокого клена, защитили кровавые пятна от прошедшего ночью дождя. — Я думаю, она бежала к этой лощине.

Рация на плече Уити протяжно квакнула, и он сразу же поднес ее к губам.

— Пауэрс слушает.

— Сержант, нужно срочно повидаться. Мы около сада.

— Иду.

Шон смотрел, как Уити вышел на тропку для бега, а потом быстрым шагом направился по ней туда, где за следующим поворотом располагался участок коллективного сада. Хлястик хоккейной куртки его сына болтался вокруг его талии в такт шагам.

Шон поднялся с земли, распрямился и, оглядев парк, прикинул его размеры — ведь необходимо было осмотреть все: каждый кустик, каждый бугорок, обследовать каждый водоем. Он посмотрел назад, на маленький деревянный мостик, перекинутый через неглубокую, неширокую лощину, вода в которой была вдвое темнее и вдвое грязнее, чем в канале; летом над ее поверхностью, постоянно затянутой жировой пленкой, роем вились комары. Шон заметил красное пятно на зеленых листьях мелких кустиков, росших по кромке лощины, и направился к нему; женщина-эксперт, увидевшая кровавое пятно одновременно с ним, поспешила следом.

— Как вас зовут? — спросил Шон.

— Карен, — ответила она. — Карен Хьюз.

Шон пожал ее руку, и, перейдя тропку для бега, они вдвоем стали сосредоточенно рассматривать пятно, не слыша криков Уити Пауэрса, пока тот, переводя дыхание от быстрой ходьбы, не подошел к ним почти вплотную.

— Мы нашли туфлю, — сказал Уити.

— Где?

Уити кивком головы указал туда, где тропка для бега спускалась вниз и огибала коллективный сад.

— В саду, — пояснил он. — Женская туфля. Шестого размера.

— Не трогайте ее, — сказала Карен Хьюз.

— Д-а-а-а?! — на шутовской манер протянул Уити, но Карен бросила на него один из своих леденящих взглядов, от которых все внутри буквально сжималось. — Простите, я хотел сказать: да, мэм.

Шон снова повернул голову в сторону деревьев; красное пятно оказалось вовсе не пятном, а треугольным куском материи, свешивавшимся с ветки примерно на высоте плеч. Они втроем стояли неподвижно перед этим треугольным лоскутом; наконец Карен, отступив назад, сделала несколько снимков с различных ракурсов, а затем начала искать что-то в сумке.