Не исчезай - Эрикссон Каролина

Бледные ножки под кустом сверкают в моем сознании, но я прогоняю эту картину. Мне удается заменить ее другой. Теперь передо мной витает призрак Смиллы, я вижу, как ее несут по кухне сильные руки Алекса. Он посадил ее на один из стульев напротив меня, и она смотрела на него с обожанием, пока он готовил завтрак. Это было первое наше совместное утро. И последнее. Если бы я заранее знала обо всем, что случится потом, поступила бы я по-другому, сделала бы другой выбор?

Что думала Смилла обо мне, сидящей за завтраком вместе с ними? Не заметила ли она на моей шее отметину, которая уже тогда начала проступать, и не задавалась ли вопросом, что это такое? Или она была слишком маленькой для того, чтобы понять такие вещи, слишком маленькой, чтобы сделать какие-то выводы о папе и незнакомой женщине в ночной рубашке? Я повернулась в кровати и уставилась на единственный глаз Смиллиного мишки, который сидел, прислонившись к стене. Откровенно говоря, не думаю, что Смилла вообще меня заметила. То есть она, конечно, понимала, что с ними сидит кто-то третий, но не обращала на меня никакого внимания, не видела по-настоящему. Она была слишком занята другим. Все, о чем она говорила в то утро, касалось исключительно ее и Алекса. «Смилла и папа. Папа и Смилла». Ее бесконечная любовь будто покрыла кухню тонкой пеленой.

Сидя с другой стороны стола и наблюдая за Смиллой, смотрящей на отца влюбленными глазами, я чувствовала, как во мне разрастается зависть. Я ощущала себя лишней и хотела, чтобы у меня было то же, что есть у них. И решение, которое я приняла ночью, стало еще тверже. Как только мы доели завтрак, я отозвала Алекса в сторону и объявила ему, что я решилась. Я собираюсь бросить его. Он потрепал меня по щеке – не сердито, а, скорее, рассеянно.

– Нет, – спокойно сказал он. – Ты этого не сделаешь.

Он ушел, а я осталась стоять, тело налилось свинцом. Я поняла, что значат его слова. Думала, что будет трудно собраться с духом и бросить Алекса, что, когда решение будет принято, все остальное произойдет само собой. Только там, только в тот момент я осознала, как крепко оплел меня Алекс своей сетью, увидела, что была так ловко опутана мириадами крепких нитей, что никогда не смогла бы высвободиться. То, что я планировала, было невозможно.

Я не могла оставить Алекса. Он никогда бы этого не позволил просто потому, что именно он управлял нашими отношениями. В тот день, когда я ему надоем, мы разойдемся, но не секундой раньше. И если бы я все-таки попыталась уйти… Он придет за мной, заберет обратно. Он знал, где я работаю, где живу. Знал все о моей жизни. Он был моей жизнью. Нужно было найти какой-то другой способ, другой выход. Но какой?

Я поднялась и оправила Смиллину кровать. Как будто кто-то собирался спать там ночью. Как будто я действительно верила, что она вернется. Когда я подняла голову, то увидела за окном быстро мелькнувшую тень. С комком в горле я приблизилась к окну и решительно опустила штору. «Это олень», – решила я. В этот раз это должен быть олень.

28

Когда пронзительный звон телефона вырвал меня из сонного тумана, вокруг все было черно. «Кто это звонит мне ночью?» – вяло удивилась я. Через секунду я уже полностью проснулась и протянула руку за телефоном. На экране снова светилось имя «Алекс». И снова, когда я взяла трубку, мне никто не ответил. Я несколько раз прокричала «Алло!», но никто не дал о себе знать.

Либо человек на том конце не имел возможности говорить, либо цель этих звонков была не в обмене словами, а в чем-то другом. Крик о помощи. Или угроза. Как я могла угадать? Меня охватило отчаяние. Но было еще одно чувство, сильное и требовательное.

– Иди к черту! – крикнула я в трубку и резко отключила телефон.

Моя реакция была такой бурной, что застигла меня врасплох. Но возбуждение сразу же улеглось, сменившись чувством вины. Я снова увидела перед собой две бледные ножки, представила себе безжизненное детское тельце под покровом листвы. В этот раз картину было не так просто изгнать из головы. Смилла!

Я машинально пошарила рукой по одеялу в поисках пушистой шерстки Тирита. Я нуждалась в его близости, нуждалась в утешении, которое способно было дать только другое живое существо. Но на кровати кота не было. Разочарование быстро превратилось в нечто большее и куда более мрачное. Когда я видела его в последний раз? Память подсказала мне тот момент, когда я зашла в дом после неудачного посещения полицейского участка.

Я увидела перед собой Тирита, который очищал и лечил рану на моей ладони. А потом… потом я его просто-напросто выгнала. Сделала это под влиянием момента, из-за того, что ассоциации, связанные с его именем, вызвали у меня отвращение. И с тех пор я его не видела. Что-то глодало меня изнутри. Пока голова была занята другим и я едва думала о Тирите, он исчез где-то там, одинокий и отвергнутый. Беззащитный перед опасностями, которые таил в себе Морок.

Я вскочила с кровати так поспешно, что тошнота набросилась на меня как дикий зверь. Пришлось поспешить в ванную и, нагнувшись над унитазом, исторгнуть из себя то немногое, что оставалось в желудке. В последние дни я толком ничего не ела, только несколько мандаринов и тостов. Страшно мучила изжога и ноющая боль в пояснице. Я прижала руку к животу.

– Нам надо пойти на улицу и найти кота твоей сестры, – прошептала я. – Если это последняя вещь в жизни, которую мне суждено сделать, я все равно пойду искать Тирита.

Я нашла свитер и теплые брюки на резинке. Хотя сейчас еще было лето, ночи стояли прохладные. И кто знает, сколько времени придется провести на улице? Я не собиралась расслабляться, прежде чем найду своего черно-белого друга, не собиралась возвращаться домой, прежде чем он окажется в безопасном месте.

В шкафу в прихожей я нашла тонкую и довольно поношенную куртку, серую с розовым. Натянула ее через голову, стараясь не думать о том, кому она принадлежит. О том, что она, очевидно, была ее вещью. Я остановилась в темноте и взглянула на свое отражение. Бледная, без макияжа, в практичной, но совершенно непривлекательной одежде. Совсем не та женщина, которая приехала сюда пару дней назад. Слой за слоем с меня слетала штукатурка, мишура, привычные маски. И вот что осталось теперь. Вот человек, которым я всегда была.

Тот вечер, когда папа выпал из окна восьмого этажа, и момент исчезновения Алекса и Смиллы соединены между собой тонкой линией. Далекая от прямой, она изгибается так и этак, а иногда даже образует петли. Я стою там, где встречаются ее окончания. Та, кем я всегда была. Та, что вышла из мрака, та, что вернется во мрак.

Я уже почти вышла за дверь, когда поняла, что чего-то не хватает. Не разуваясь, направилась на кухню, подошла к пакету, который лежал на полу, и тому предмету, который из него торчал. Взялась за черную ручку, обхватила топор обеими руками, взмахнула так, что он просвистел в воздухе. Когда я снова проходила прихожую, бросила взгляд в зеркало, уверенная, что выгляжу странно и неуклюже. Но я держала топор твердо и решительно, несла его целеустремленно. Я выглядела так, как будто никогда не делала ничего другого.

Я шла, не разбирая пути, не думая, куда ставлю ноги или что находится вокруг. Когда я почувствовала, что лицо царапают еловые ветки, поняла, что оказалась в лесу. Не у озера, не на лесной дороге, а в дремучей чаще. Здесь по-прежнему было темно, хотя небо уже, наверное, окрасилось по краям в розовые и золотые тона. Что-то затрещало за спиной, и я резко обернулась.

– Тирит?

Но я не услышала мяуканья, не увидела черно-белого гибкого животного между деревьями. С одной стороны, я отдавала себе отчет в том, что находиться здесь – безумие, что я никогда не найду кота посреди леса. С другой, я могла думать только о своей вине перед Смиллой. На что я ее обрекла, из-за меня она стала безвинной жертвой. Тошнота словно тыкала кулаком по внутренностям, но я отказывалась сдаваться. Отыскать Тирита – самое меньшее, что я могу сделать.